Так я убалтывал себя, пока ноги нетерпеливо несли до дерева.

А небо меж тем посмурнело, вокруг заклубился туман как на побережье.

Резанов, почуявший неладное, забеспокоился: "Савелий, что-то случилось?" - "Да так, Вашбродь, ничего особенного", - кривлю душой. - "Ну уж какое-то у тебя состояние... Какой-то ты неуверенный. Обычно ты напористый, целеустремленный, а сейчас вялый. Не заболел часом? Хотя, что я говорю "заболел" - я почувствовал бы. Что стряслось, Сергей Юрьевич?" - участливо поинтересовался Резанов.

Его забота о моей недостойной персоне ещё сильнее раскоряболо мою совесть. Но тут замечаю сгущающиеся на небе облака и на какое-то время Радость от того, что мои расчёты начинают оправдываться, пригасила душевные терзания.

Небо заволокло тучами, и наверху, за ними заворчало, словно великан принялся ворочать гигантские валуны.

Однако откладывать объяснение дальше уже нельзя.

И я наконец решаюсь: "Видишь Вашбродь, тучи сгущаются, как в прошлое посещение? Ты прав. Мне давно было Пора тебе сказать..." - "Что такое? - переполошился Резанов, - Что стряслось? Что случилось?" - "Да ничего особенного, - дёргаю щекой, - Сам не до конца уверен. Помнишь, индейцы называли меня, то бишь нас с тобою, "сын Грома"? Должен был бы я тебе сказать раньше... Но побаивался. Опасался последствий..." - "Каких последствий, Сергей Юрьевич? Ты что?" - "Да всякие-разные могут быть последствия, не хотел тебя пугать, расстраивать. Но и молчать больше я не имею права. Да и не могу..."

первые капли, словно по жести барабанят по загрубевшим дубовым листьям, отвлекают моё внимание. Капли с крупную дробь. Стучат всё чаще. Спустя десяток секунд хлынул ливень как из ведра.

Что ж, все, скорее всего, будет так, как и в моих видениях.

"Видишь ли, Вашбродь, - возвращаюсь к прерванному признанию: - Дело в том, что я тебя не до конца... Не договаривал кое-что... Я собираюсь..." - Ладонью протянутой руки опираюсь о морщинистую кору старого дерева.

И тут сверкнула молния.

Следом грохнул такой гром, что я оглох. Мир вокруг тряхнуло.

Ну, скорее всего, конечно, тряхнуло-то меня. И почти в ночной темноте я с удивлением увидел отчётливо освещённого, будто при вспышке стробоскопа на дискотеке, постороннего человека справа от себя. Который как бы обходил дуб с другой стороны.

Поворачиваю к нему голову, и с удивлением узнаю его. Трясу головой. Потому, что этого не может быть!

Но вышедший вдруг всматривается в меня, его брови лезут на лоб...

После этого Мир вокруг словно выключили как экран телевизора, мир погас.

в которой Савелий полагает, что над ним посмеялись

Очнулся Савелий на сырой подстилке из листьев, в позе младенца в утробе, трясется от холода, зубы стучат. Насквозь мокрая одежда облепила бедра и плечи.

Несколько мгновений соображал, где находится. Вздохнул полной грудью, почувствовал свежие запахи. И с этим глотком воздуха словно включилась память, перед внутренним взором запрыгали картинки, и сердце заколотилось от предчувствия, что он "сделал таки"!

Открыв глаза пялился на сверкающий мир, свежий после дождя, пахнущий мокрой землёй, сырыми палыми листьями, травами. Радость переполнила грудь, он попытался встать, оперся на руки...

Краешек сознания царапнула неправильность. Однако тело уже выпрямилось во весь рост.

В предвкушении обвёл взглядом окрестности. Но на вид мир вокруг остался прежним. Однако он и тут обошел сомнения, решив про себя, что, скорее всего за двести лет местность не изменилась. Ведь во времена Резанова он провалился слепым.

Где-то здесь должно находиться асфальтированное шоссе, по которому он в 2006 году бежал супермарафон. Покрутил головой, всматриваясь. Вспомнил, как с Нэнси, девушкой-волонтёром, под ливнем свернули с трассы и какое-то время шли вроде бы по узкой тропке, потому что штанины и кроссовки пропитались влагой от мокрой травы, чтобы укрыться от застигшего их ливня под раскидистым дубом.

Принялся оглядываться, Но дороги нигде не обнаружилось. Когда по привычке полез в карман, его словно током ударило: опустил взгляд и закусил губы. На нём всё тот же мундир. Это что же получается...

Отторгая накатывающие неизбежные выводы, в растерянности, как обычно, обратился к хозяину тела: "Вашбродь" - Нет ответа. - "Эй, вашбродь!" - в тревоге мысленно воскликнул Савелий, и даже потряс правым плечом, как бы пытаясь разбудить хозяина тела. Тишина... И тут ему пришла в голову на первый взгляд "трезвая" мысль.

Он несколько раз глубоко вдохнул, прислушался к своим ощущениям и с нарастающей тревогой подумал, что верно, Резанов по своей дворянской упёртости смертельно разобиделся и потому затихарился.

Тут его словно второй раз громом поразило. Ещё раз поглядел на руки, не веря своим глазам - то были руки Резанова. Так же, как и обшлага рукавов мундира. И остолбенел.

Лихорадочно пошарил по карманам, достал какие-то бумажки, на золотой цепочке болтается луковица часов... Резанова...

"Что за хрень, Вашбродь!" - машинально воскликнул про себя. Никто ему не ответил. И он ощутил пустоту справа. В том месте, где всегда, по его ощущениям, находился со-владелец тела. Ноги стали будто ватные, и он осел в траву.

Что за хрень получается! Как так? Он ещё позвал Резанова, и так, и эдак, надеясь на чудо. Но хозяин тела, по всем признакам, отсутствовал. Словно испарился...

"Что же выходит? Выходит, портал неправильно сработал? Пропал Резанов, а остался я? Блин! Надо ещё разок", - запрыгали суматошные мысли в мозгу, и он вскочил на ноги.

"Так", - он приблизился к дубу. Опёрся рукой о ствол, пошёл вокруг дерева, ладонь трётся о шершавую, местами с глубокими трещинами, словно морщинистую кору. Когда замкнул круг, светлая полоска горизонта как будто увеличилась и тучи вроде побелели.

"Так может, в другую сторону надо?" - развернулся и лихорадочно зашагал обратно. Горизонт ещё посветлел.

Но больше ничего не поменялось.

"Нет, наверное, надо отойти. И снова подойти", - проделал и это. Тоже безрезультатно.

Дуб вёл себя как обычное дерево и никаких изменений вокруг от выкрутасов Савелия не происходило. Ну, кроме разве что независимых от него обычных после ливня посветления и рассеяния туч.

Как бы в подтверждение в отдалении, за горизонтом, вновь проворчал, уже не страшно, невидимый гром.

Савелий с досадой поморщился, из груди вырвался тяжелый вздох от осознания того, что он не в состоянии что-либо поделать или изменить.