Майя производила то впечатление, которое хотела произвести, – все-таки она была хорошей актрисой. А возможно, дело в том, что она преодолела главное препятствие и все-таки выехала за рубеж! И дышала полной грудью (нет, я сейчас не буду говорить про «воздух свободы», не в данном контексте), и наслаждалась успехом. Потому что успех был сногсшибательным. А с генералом Евгением Питоврановым, сыгравшим столь важную роль в профессиональном триумфе Майи Михайловны за рубежом, Плисецкая и Щедрин надолго сохранили дружеские отношения. Сам он признавался, что отношения сложились «чудесно, просто чудесно. С Родионом Константиновичем мы много лет рыбачили по всему Подмосковью. Майя Михайловна регулярно присылала мне приглашения на свои премьеры и другие интересные спектакли в Большом. Мы с женой иногда бывали у них в гостях, а они приходили к нам».

Среди писем, открыток и документов в рукописном фонде Центрального театрального музея имени А. А. Бахрушина есть и новогодняя открытка от семьи Питоврановых (конверт подписан «Первой балерине мира, гордости России Майе Плисецкой от Питоврановых»): «Милая, великая Майя! Не перестаем восхищаться Вашим талантом, данным от бога, плюс колоссальной работоспособностью, приведших Вас на пьедестал великой балерины мира. Будьте счастливы с Родионом Константиновичем, живите и дальше в любви и согласии. Спасибо Вам за то, что Вы есть, благодарим судьбу за счастье общения с Вами. Обнимаем. Питоврановы».

После того как Плисецкую «выпустили» за границу, она долгие годы играла по правилам: за рубежом не осталась, деньги для Госконцерта зарабатывала не покладая ног и коллективные письма подписывала только правильные. (Если, конечно, действительно подписывала. Как мне рассказывали люди, знакомые с ситуацией, иногда у «видных деятелей культуры» даже не спрашивали согласия, а просто ставили их имя.) Имя Майи Михайловны есть под «Открытым письмом американским коллегам», опубликованном в газете «Советская культура» после инцидента с воздушным шпионом Гарри Пауэрсом 1 мая 1960 года. Плисецкая и здесь в хорошей компании: письмо подписали Галина Уланова, Дмитрий Шостакович, Раиса Стручкова, Леонид Лавровский, Сергей Юткевич и другие. «Можете ли вы, замечательные артисты, жизнелюбы, ненавидящие смерть, примириться с тем, что высокопоставленные политики вашей страны допускают провокационные вторжения американских самолетов в пределы других стран со шпионско-диверсионными целями, так бесстыдно играют с огнем? Разве не войною чреват воздушный шпионаж, несовместимый ни с честью, ни с порядочностью, ни с нормами международного права, ни с принципами ООН?» – вопрошали советские деятели искусств. Как правило, подобные вопросы всегда оставались без ответа. Впрочем, на них никто и не рассчитывал: важнее было подписаться под вопросом, засвидетельствовать свою благонадежность.

В июне 1961 года в газете «Советская культура» за подписью Плисецкой выходит статья «Дело чести и совести». Тогда вся страна обсуждала выступление Никиты Хрущева на встрече с представителями советской интеллигенции «К новым успехам литературы и искусства» (была такая советская традиция – всенародное обсуждение): «Оно помогает разрешить все сомнения, которые возникали или могут возникнуть, точно определив место и назначение искусства в наши дни, – писала (или ставила подпись под тем, что написали за нее журналисты) Плисецкая. – Искусство еще никогда не знало таких темпов развития, какие ему нужно нарастить теперь, чтобы не сдать позиций, чтобы не отстать от жизни. Не только “легкая кавалерия” – песни, стихи, кинохроника, но и тяжелые колонны романов, симфоний, драматических спектаклей, не сбиваясь с ноги, должны поспевать за головными отрядами строителей коммунизма. Выступление Никиты Сергеевича Хрущева еще раз напоминает нам о том, как велика и почетна роль работников искусства в формировании нового человека, в борьбе за торжество коммунизма».

Возвратившись в 1962 году после трехмесячных гастролей по США и Канаде, во время которых Большой театр выступил в двенадцати городах, Майя Плисецкая в статье «Русская Терпсихора покорила Америку» писала: «И все дни трудной и напряженной работы, находясь за океаном, так далеко от Родины, все мы, советские артисты, испытывали ее животворное дыхание, ласку и заботу о нас. Все мы сознавали большую гражданскую и творческую ответственность, и каждый в отдельности, и весь коллектив в целом стремились показать искусство советского балета во всем его блеске, во всей его покоряющей красоте и силе».

Власть может быть обаятельной. Деятелям искусства, особенно с таким мировым именем, как Плисецкая, она часто показывала свою искусительную сторону. В дневниковых записях Майи Михайловны сохранилось описание поездки в Югославию в 1963 году. Она пишет, что в «прелестном городе» Любляна (сейчас это столица Словении. – И. П.) дали концерт, на котором присутствовал президент Югославии маршал Иосип Броз Тито и его жена Иванка. И так Плисецкая и ее искусство понравились Тито, что он распорядился, чтобы на следующий день по Югославии «покатали» ее и Юрия Григоровича. Иванка вызвалась сопровождать. Ездили на двух машинах (во второй – советский посол) в пещеры, ели в лучших ресторанах, всех советских артистов угощали и о них заботились. И Майя Михайловна пишет об этом с нескрываемым удовольствием: власть действительно умеет быть ласковой. Но никогда – ласковой бескорыстно.

«И вдали от Родины мы всегда с нею», – пишет Плисецкая 1 мая 1964 года в газете «Правда». Они с Николаем Фадеечевым в это время находились в Милане, где станцевали несколько спектаклей «Лебединого озера». В знаменитом театре Ла Скала впервые – именно ради приезда Плисецкой и Фадеечева – этот балет поставили полностью, не отдельными сценами. «Если судить по тому, как нас встречали, а главное – как провожали, если судить по отзывам местных газет, то, мне кажется, это был большой успех советского балетного искусства, – рассказывает читателям Майя Михайловна. – Оно нашло в Милане почитателей и поклонников, и их были тысячи. Радостно сознавать и ощущать это. У нас счастливое, праздничное настроение. Отсюда, из Италии, мы с Николаем Фадеечевым передаем всем читателям “Правды” самый теплый первомайский привет».

Плисецкой буквально только что – 21 апреля 1964 года – была присуждена Ленинская премия «за исполнение ролей в балетах советского и классического репертуара на сцене Государственного академического Большого театра Союза ССР». Получая премию в Кремле, она сказала: «Сегодня один из самых счастливых дней моей жизни. Присуждение мне Ленинской премии – высшее признание искусства, которому я служу». Одновременно премию получил Мстислав Ростропович. Когда Майю еще только выдвинули на соискание Ленинской премии, композитор Арам Хачатурян написал: «Майя Плисецкая – истинная носительница реалистического начала в советском балете, выражаемого на языке классического танца. В свой танец балерина вкладывает подлинное жизнеутверждение, светлую лирику, а порой героику. И мы, композиторы, должны создать для Плисецкой большой балет, в котором центральной партией был бы образ нашей современницы». Но такой балет так и не появился.

В 1968 году, когда Майя выступала в США – снова триумфально, – политика вмешалась в балет самым трагическим образом. Ранее, во время гастролей Большого театра в Соединенных Штатах в 1962 году, на одном из приемов – а их тогда в честь советских артистов давали много, демонстрируя расположение после кубинского кризиса, поставившего мир на грань ядерной войны, – Майя познакомилась с красавцем политиком Робертом Кеннеди. Как она потом вспоминала, он оказался единственным человеком из числа тех, с кем она была знакома, кто родился с ней в один день – 20 ноября 1925 года. Они несколько раз встречались, Роберт подарил ей будильник Tiffany – намек на опоздание, общались (хотя, скорее, пытались: Майя иностранных языков не знала). Интерес на грани влечения был явным и взаимным: встречи в разных городах, подарки… А когда Роберт стал кандидатом в президенты, сотрудники советских спецслужб (от которых мужской интерес американского политика к советской балерине, конечно, не укрылся) это «общение» стали даже поощрять. Пятого июня 1968 года после объявления о победе на праймериз в Калифорнии на Кеннеди было совершено покушение, через сутки он умер. Плисецкая так рассказывала о тех гастролях: «Обычно особый успех выпадал на долю “Лебедя”. Не было случая, чтобы публика не требовала бисировать этот номер. Если бы хватило сил учесть все пожелания, то “Лебедя” следовало бы повторять не дважды, а четырежды каждый вечер. Но однажды “Лебедь” прошел без аплодисментов. Это было в день смерти сенатора Кеннеди. В нашей программе на тот вечер “Лебедь” вообще не значился. Но я начала концерт именно с этого номера. Диктор объявил по микрофону: “Сейчас Майя Плисецкая исполнит ‘Смерть Лебедя’ в память Роберта Кеннеди”. Зал встал. Танцуя, я слышала, как плачут люди. Честная Америка горевала, отчаивалась, стыдилась за свою страну, где безнаказанно совершаются столь страшные преступления…» Уолтер Терри был в зале: «Когда был убит сенатор Кеннеди, Плисецкая сказала Юроку, что она хотела бы открыть выступление Большого в день официального траура “Умирающим лебедем”, после чего зрителей просили встать и не аплодировать».