© Инесса Плескачевская, текст, 2023

© Оформление, ООО «Издательство АСТ», 2024

Февраль 2020 года, я бегу по центру Мюнхена, спешу из пресс-центра в отель «Байришер Хоф», где проходит Международная конференция по безопасности. В Мюнхене я не первый раз и знаю, что даже в самом центре здесь есть маленькие тихие улочки, на которых не чувствуется дыхания бурного мегаполиса и жизнь как будто замерла. Как раз по такой я и бегу. Слышу русскую речь, но не торможу: русский язык в центре Мюнхена, да еще в дни конференции, – в этом нет ничего удивительного. Краем глаза отмечаю: индивидуальная экскурсия, женщина-гид и двое мужчин средне-молодого возраста. И вдруг слышу: «А в этом доме живут Майя Плисецкая и Родион Щедрин. Там на дверях табличка с их именами». Резко останавливаюсь и, хотя у меня нет привычки встревать в чужой разговор, а уж тем более в чужую экскурсию, говорю: «Извините, ради бога, но, знаете, Майя Михайловна… умерла несколько лет назад». Экскурсовод смотрит на меня печально и как будто укоризненно: «Да, но в наших сердцах она всегда жива». Убегаю посрамленная, а на обратном пути подхожу к двери: действительно, в списке имен напротив квартирных звонков – Майя Плисецкая, Родион Щедрин. Послезавтра я приду в эту квартиру, чтобы сделать интервью с Родионом Константиновичем для книги о выдающемся белорусском хореографе Валентине Елизарьеве. Елизарьев еще студентом ставил балетные номера на музыку Щедрина, а его первой работой в Большом театре Беларуси (да, в Минске театр тоже Большой) стала «Кармен-сюита» (намеренно другая, чем у Альберто Алонсо), и – для предстоящего интервью это главное – он ставил хореографию для экспериментального телевизионного фильма-балета «Фантазия», в котором играла и танцевала Майя Плисецкая.

Родион Константинович, впуская меня в квартиру, скажет, что интервью он сейчас не дает, но «для Валечки» (именно так называла Елизарьева Майя Михайловна) сделает исключение, и минут двадцать у меня есть. Мы проговорили полтора часа – о «Фантазии», о балете и, конечно, о Майе. Я осторожно задавала личные вопросы – о характере Майи Михайловны и про их любовь. Ответы вы найдете в этой книге.

Когда издательство АСТ предложило мне написать книгу о Майе Плисецкой, я испугалась: о ней ведь столько написано! Знаменитый советский композитор Микаэл Таривердиев вопрошал на страницах газеты «Известия»: «Как мне писать о Майе Плисецкой? О ней уже столько написано, сказано, снято, рассказано – она будто так и появилась на свет: пуанты, туника, прославленная сцена Большого. Будто не было школьных бантиков, ученичества, робости первых па». Он задавался этим вопросом – «как мне писать о Майе Плисецкой?» – еще в 1985 году, а ведь сколько всего написано с тех пор! Да и сама она написала о себе две книги, разве можно сказать что-то новое? Писать о Плисецкой после Плисецкой – это, конечно, вызов. Но я люблю вызовы. Так значит?.. Значит, да – я решилась и решила, что попробую подойти к этой книге по-другому. Ведь я не балетный, музыкальный или театральный критик, я журналист. И поэтому мой подход будет именно журналистским. Большинство написанных ранее книг о великой балерине – монологи: в них слышен только голос автора. А я люблю многоголосие, и в этой книге вы услышите голоса тех, кто с Майей Михайловной работал, общался, дружил: я поговорила не только с Родионом Щедриным и Валентином Елизарьевым, но также с Борисом Акимовым, Юрием Владимировым, Михаилом Лавровским, Людмилой Семенякой, Наталией Касаткиной, Борисом Мессерером, Виктором Барыкиным, Валерием Лагуновым, Сергеем и Еленой Радченко и другими.

Но одних интервью будет мало, понимала я. И поэтому подолгу сидела в Российской государственной библиотеке искусств (РГБИ) на Большой Дмитровке, совсем рядом с памятником Плисецкой, – там хранятся все (или почти все) публикации о великой балерине, которые были в газетах и журналах, начиная с первой в 1941 году. Эти публикации – слепок времени (вернее, времен), в котором Плисецкая жила и творила: читая их, видишь, как менялся не только язык ее интервью и написанных (подписанных?) ею статей, но и ее взгляды. Хотя, возможно, на самом деле они не менялись, но не всегда балерина, как и многие другие деятели советской культуры, да и простые советские люди, имела возможность высказать вслух то, что думает. В девяностые эту возможность получили все. Именно благодаря публикациям в СМИ я поняла, что моя книга будет портретом Майи Михайловны на фоне эпохи. Вернее, разных эпох, ведь ей довелось прожить в нескольких. И она блистала во всех.

Другой адрес моих поисков – музей Большого театра. Там огромных папок с фамилией «Плисецкая» пять или больше. И кроме публикаций (их там тоже много), в них хранятся брошюры и буклеты, приказы по театру, программы балетов и творческих вечеров – чтение не менее занимательное, чем подшивки старых газет.

И, конечно, книгу о Плисецкой, в которой было бы что-то новое, невозможно написать без работы в архивах. В архиве Театрального музея имени А. А. Бахрушина у меня то и дело дрожали руки, когда я доставала из белых конвертов записные книжки Майи Михайловны, подмечая, что человек она, скорее всего, несистемный: начала тетрадь или записную книжку, заполнила страниц пять, от силы десять, и бросила. Потом начала новую, и опять: пять-десять страниц заполнены, тетрадь брошена. Но какое счастье, что они, эти едва заполненные тетради и книжки, сохранились! Сохранились и сохранили движение ее руки и сердца, порывы души и бури эмоций (а там действительно много бурь). Время, которое я провела с этими документами, было настоящим писательским счастьем. Открытия, на мой взгляд, случились, и, прочитав эту книгу, вы узнаете, какие страсти, надежды и сомнения бушевали в душе Майи Плисецкой, как доходила она порой до отчаяния, и как продолжала верить в лучшее. И всегда – всегда! – боролась. Надеюсь, многие вещи вы увидите с нового ракурса. Я увидела.

Когда я решилась писать эту книгу, уже знала, что нас с Майей Михайловной связывает мой родной город Гомель: здесь родились наши отцы. И сама я родилась и окончила школу в Гомеле. Бабушку Плисецкой по папе в девичестве звали Сима Израилевна Марковская, мою – Елизавета Марковна Марковская. Вряд ли мы родственники, но совпадение, признаюсь, меня впечатлило. И обязало.

Вы наверняка замечали, что, когда входите в какой-то проект, или, когда еще только задумались о нем и отправили запрос во Вселенную (да-да, я знаю, как это звучит, но элементы магического мышления живут почти в каждом), эта самая Вселенная начинает подбрасывать подсказки, а иногда и ответы на сложные вопросы. Важно видеть, слышать, сопоставлять и, конечно, верить (без веры – никуда).

Не так давно я писала сценарий документального мини-сериала «Ледоколы войны». И когда проводила интервью на ледоколе «Красин», мне подарили кусочек старой палубы: историческую как раз меняли. Именно на ней восьмилетняя Майя впервые танцевала под музыку из оперы «Кармен» Жоржа Бизе, еще не зная, что и танец, и «Кармен» станут ее судьбой. Если вы верите в знаки, то поймете: это были они. Кусочек палубы «Красина» – прямоугольник из тикового дерева – лежал у меня на столе все время, пока я работала над книгой.

…Я стала балетоманкой (еще не зная этого слова), когда мне было пять. Родителям, гостившим в это время в Киеве, неудобно было оставлять меня с родственниками, и я пошла с ними на «Жизель». Они волновались: как я высижу? А я и не высидела – выстояла: как встала при открытии занавеса, так и на поклонах не села. Мама рассказывала, что папа все толкал ее локтем: мол, посмотри, посмотри, Инесса-то, Инесса! На всю жизнь у меня сохранилась программа того балета, где папиной рукой написано: «Первый балет, который смотрела Инесса» и дата с августом 1975 года. С тех пор я пропала: смотрела все балеты по телевизору и вживую, если они приезжали в Гомель. Приезжали не часто, выступали под фонограмму, иногда она заедала. Моя любовь к балету оказалась на всю жизнь. Но танцевать я не хотела никогда. Вернее, танцевать очень любила, но к балету это отношения не имело. Сходила один раз в танцевальный кружок Дворца пионеров, где оказалось, что вместо прекрасных танцев нужно стоять у какой-то палки перед зеркалом и – ногу от себя, к себе, руку вверх, спину прямо… Нет, это не для меня: лучше я буду смотреть, а не работать вот так. Майя Михайловна частенько говорила, что была ленивой. Вспоминая свой короткий танцевальный опыт, я всегда улыбалась, когда встречала эти ее слова в интервью.