Не сомневаюсь в этом. Я не уйду отсюда живой. Это само собой подразумевается, учитывая, с кем имею дело.

Это должно меня напугать. Должно потрясти меня до глубины души, но все, что я чувствую — это бушующую во мне ярость, благодаря которой мне хочется вырваться из этих наручников и смотреть, как жизнь утекает из его глаз.

Он делает шаг к кровати, к которой я прикована, и тянется вперед, убирая волосы с моего лица движением слишком мягким для человека, в котором столько злобы.

— Прикоснись ко мне еще раз, — выдыхаю сквозь гнев, — и я откушу тебе палец.

— А ты дикарка, Маленькая птичка, — комментирует он. — Какая жалость, что ты не на той стороне.

Что?

У меня нет времени ответить, когда он поворачивается и выходит из комнаты, закрывая за собой дверь, погружая меня в такую ​​глубокую тьму, что я даже не могу видеть свою руку перед лицом.

***

Следующий посетитель, который приходит в мою комнату не Лекс и не тот другой мужчина, а женщина. Она стройная, высокая, с длинными светлыми волосами, туго собранными в пучок. Одета в узкие черные брюки и обтягивающий топ, который повторяет форму ее тела, как вторая кожа. Я замечаю пистолет, спрятанный позади ее брюк.

Голубые глаза цвета океанской глади встречаются с моими, и она выгибает бровь.

— Не то чтобы ты могла, но я бы даже не думала об этом.

Голос у нее мелодичный, но я быстро понимаю, что он не соответствует владелице. Ее лицо остается бесстрастным, когда она грубо толкает мою голову в сторону и когда прижимает свои красные наманикюренные пальцы к моему виску без всякого сочувствия. Я шиплю сквозь зубы от острой боли.

— У тебя было выступление, а? — Она лезет в коробку, которую я не заметила ранее, и прижимает что-то к моей голове. Боль становится интенсивнее, отдается пульсацией в моих висках.

— Отвали от меня, — рычу я.

— Какой у тебя рот, — комментирует она, веселье пронизывает ее голос и приподнимает уголки губ.

Мои ноздри раздуваются.

Мне нужно свалить отсюда. Понятия не имею, чего хотят эти парни и кто они такие, но я всегда узнаю хищника, когда его вижу. Если не выберусь сейчас, сомневаюсь, что смогу дышать еще долго. Моя смерть не будет быстрой, это будет мучительное событие, растянувшееся на несколько дней. Когда девушка заканчивает, она встает и выходит из комнаты, но через мгновение возвращается с подносом еды и бутылкой воды с соломинкой.

Теперь я выгибаю бровь.

— Ты что, их маленький питомец?

— Ха, — смеется она, — кстати, советую вести себя со мной хорошо, я — причина, по которой ты ешь.

— Я не голодна.

— Хорошо. — Она сует мне бутылку, соломинкой задевая мою нижнюю губу. — Пей.

Я отворачиваюсь.

Она громко фыркает и встает с кровати.

— Очень хорошо.

Но это не прощальные слова, вместо этого она встает и выливает всю бутылку воды мне на лицо.

Я автоматически вдыхаю, а затем задыхаюсь, когда вода попадает мне в горло.

Не говоря больше ни слова, она выходит из комнаты и снова закрывает эту чертову дверь. Я вновь погружаюсь в эту пустоту тьмы.

Тишина и темнота наверняка сведут меня с ума, прежде чем они начнут делать то, что задумали.

Мне нужно выбраться.

Внезапный всплеск решимости заставляет меня метаться по кровати, дергая за оковы. Почти уверена, что это наручники, хотя не могу быть в этом абсолютно уверена, не видя их, и каждый раз, когда открывается эта дверь, я слишком отвлекаюсь, чтобы хорошенько разглядеть кандалы.

Ну давай же. Сфокусируйся Рен.

Я вспоминаю все тренировки, которые провела с Гриффином. Все часы, которые провела, обучаясь самообороне, пытаясь вспомнить, учили ли меня, как освобождаться от различных видов ограничений.

Помню, меня учили взламывать замки или даже красть, но здесь это не сработает, я не могу до них добраться даже пальцами. Резко тяну руки вниз, наручники впиваются в кожу. Боль пронзает мои запястья, когда металл врезается в плоть, оставляя синяки, раны саднит, но видимо, пока не сломаю себе руку, я не выберусь.

Мотаю головой, морщась от боли, которая пронзает мой затылок, и разочарованно выдыхаю. Думаю, я должна быть благодарна за обучение. Интересно, знал ли мой отец, что что-то подобное может произойти. И поэтому форсировал мои занятия все эти годы, чтобы я могла защитить себя в подобных случаях. Заметьте, сейчас от этого мало пользы.

Если это было так, то у меня возникает вопрос, чем он занимается в свободное время. У нас с отцом не было теплых отношений, а мамы давно не стало. Тренировки научили меня сохранять спокойствие, сражаться, но и устраивать беспорядки, если нужно. И мне хочется перевернуть ад вверх дном. Кто сказал, что смерть должна быть мирной?

Кричу. Мое горло сжимается, превращая вопли в хрип слишком быстро, но я не останавливаюсь.

— Привет! — кричу я. — Эй вы, ублюдки!

Я бьюсь руками и ногами, лязгая металлом моих ремней о металлические столбы, так что звук эхом разносится по пустой комнате.

— Эй!

Я кричу и кричу, кажется, часами, и, наконец, дверь с грохотом открывается.

— Что!? — Это тот же грубый хриплый голос, что и раньше.

— Я должна пописать.

— Ты сейчас серьезно?

— Ой, извините, — огрызаюсь я, — не знала, что нормальное функционирование организма просто прекратится, потому что вы, ребята, так сказали.

Парень топает по комнате.

— Почему ты мокрая?

— О, я должна поблагодарить суку, которую вы послали раньше.

Он что-то рычит, я не совсем расслышала, но роется в карманах в поисках ключей. Ладно, хорошо. Амбал освободит меня, и, если смогу выбраться, я смогу бежать.

Мужчина вставляет ключ в левый замок и освобождает мою руку, но прежде чем я успеваю что-либо сделать, он скручивает мое тело и тут же приковывает его наручниками к руке, все еще удерживаемой с другой стороны.

— Это слишком, тебе не кажется? — Добавляю сладости в свой голос. — Я не могу причинить большого вреда.

— Ха, — качает он головой, снимая второй наручник, заставляя меня опустить руки. Я смотрю вниз и вижу блестящее серебро вокруг обоих запястий, соединенных вместе.

— Хорошие наручники, — говорю я, — ты что-то мне не договариваешь? Вы, ребята, тайные представители какого-то странного общества любителей рабства?

Он не отвечает, снимает наручники с моих ног и заставляет встать, дергая за локоть. Я встаю, слегка покачиваясь, когда кровь приливает к моим конечностям, от того что слишком долго находилась в положении лежа.

Я спотыкаюсь, но он быстро ловит меня, удерживая в вертикальном положении, затем вытаскивает меня из маленькой темной комнаты. Мы выходим в узкий коридор с несколькими ступенями, ведущими вверх. Мужчина заставляет меня идти первой, упираясь рукой мне в поясницу.

— Ничего смешного, — говорит он мне.

Я закатываю глаза.

— Иисус Христос.

Дверь наверху внезапно открывается, и в поле зрения появляется цыпочка. Она ухмыляется и позволяет мне пройти, прежде чем встать рядом с парнем, который меня освободил.

Они молчат, и, в конце концов, я дохожу до перекрестка в конце коридора. Понимаю, что нахожусь в доме, большом, кричащем о деньгах и власти. На стенах висят дорогие произведения искусства, полы из красного дерева устланы персидскими коврами, а хрустальные люстры свисают с высоких потолков, цветные призмы танцуют на белых стенах, а ветерок дразнит маленькие бриллианты. Я всю жизнь жила в богатстве, но это совсем другой уровень.

— Налево, — приказывает мужчина.

Я поворачиваю налево, мои босые ноги скрипят по полированному полу.

— Вон та дверь.

Я останавливаюсь перед ней, ожидая, пока ее откроют. Но ни один из них не обращает на меня внимания.

— Что вы ожидаете от меня? Что я открою ее зубами?

— Она мне нравится, — вдруг заявляет девушка, делая шаг вперед и открывая ее для меня. Я захожу внутрь, пяткой захлопываю ее, но она останавливается прежде, чем успевает закрыться со щелчком.