— Продолжай.

— Мы все знаем, какой занозой в заднице является Валентайн. Он хочет вернуть свою дочь, и я уверен, что он пойдет на все, чтобы вернуть ее, но на самом деле не думаю, что Валентайн один. Выстрелов больше.

Я наклоняюсь вперед: — Что ты имеешь в виду?

— Парни не были рады быть там, они сочли бессмысленным преследовать девушку, и, хотели они того или нет, они упомянули, что босс не был счастлив, если бы они отклонились от плана.

— Какой босс?

— Они называли их Синдикат.

— Значит, Валентайн объединился с этой организацией?

Райкер пожимает плечами: — Я думаю, было бы разумно вернуть ее. Уладить это на время.

— Хорошая работа. Я не плачу тебе за то, чтобы ты думал. — Рычу. Я никак не мог вернуть ее. Мало того, что это чертовски слабо и идет вразрез со всем, что построила эта семья, девушка остается рядом со мной с этого момента. Об этом не было и речи.

— Ну, ты не собираешься ее убивать, нет причин держать ее.

— Она моя!

— Я чувствую приближение войны, Лекс, и я не уверен, что мы к ней готовы. Вернуть ее — это умный ход.

— Валентайн жалок, ты боишься, что он уничтожит все это? — Я раскидываю руки. — Это империя Райкер, и наша армия больше, лучше и сильнее. У нас есть власть. У него ничего нет.

— Кроме этого Синдиката, мы не знаем, кто они и за какие ниточки могут дергать.

Я закатываю глаза:

— Ну что, давайте устроим небольшую встречу? Получим некоторую информацию.

— Когда?

Я провожу рукой по губам:

— Завтра вечером. Отведи его в клуб.

Райкер кивает и встает.

— Это все?

— Назначь встречу с Доусоном, — говорю ему, — на воскресенье, ему нужно лучше обращаться со своими дилерами.

Еще раз кивнув, Райкер выходит из комнаты. Тишина снова воцаряется вокруг меня, и мои мысли переносятся к девушке, спящей в моей постели.

Мои ноги бесшумно несут меня из комнаты вверх по лестнице, пока я не зависаю над ней. Глядя на нее сейчас, вы бы никогда не подумали, что девушка чертовски дерзкая, легко забыть, когда она так мирно спит.

Не слишком много думая об этом, я проскальзываю в кровать рядом с ней, натягивая одеяло, чтобы укрыть нас обоих. Мягкий вздох срывается с ее губ, когда она поворачивается ко мне, прижимая лицо к моей груди. Я напрягаюсь, когда ее рука обнимает меня за талию, ее ноги перекинуты через мои обе, как плющ, цепляющийся за шест. Ее дыхание обдувает мою обнаженную грудь.

Это была ужасная идея. Я не спал с женщинами. Мы не делим кровати, кроме как для траха, и, конечно, не обнимаемся. Когда я пытаюсь пошевелиться, ее тело прижимается к моему до такой степени, что я искренне верю, что если бы я встал, она бы все еще висела на мне.

— Бля, — ворчу я, когда она прижимается сильнее, словно пытается залезть внутрь меня, и теперь я не могу пошевелиться.

Было бы легко сбросить ее, разбудить и вышвырнуть из постели, но теперь я здесь, и она свернулась на мне так, как будто я ей нужен, я не могу заставить себя сделать это.

Явно схожу с ума.

Это изменится завтра вечером.

***

Когда я проснулся этим утром, Рен уже не было, я искал ее, но она скрылась, и если бы я не знал, то предположил, что она сбежала. Но мои люди были расставлены по всему дому, и я получил подтверждение, что Рен в последний раз видели на кухне чуть более двадцати минут назад.

Я держу ткань в руках, продолжая искать ее. Дом большой, но не настолько, она либо буквально прячется, как шестилетняя девочка, играющая в прятки, либо намеренно избегает меня. Я не самый тихий из людей, мой размер не позволяет мне быть скрытным и молчаливым, а ее позволяет. Скорее всего, она наблюдает и убегает, даже не взглянув, прежде чем я успеваю ее догнать.

Меня это бесит.

Когда я мчусь по одному из залов, мои уши навостряются от ритмичного стука. Он исходит из тренажерного зала, который я переоборудовал несколько месяцев назад, и содержит все необходимое, что вам когда-либо может понадобиться. Дверь приоткрыта, и через нее я вижу ее. Ее медные волосы собраны в конский хвост, они раскачиваются, как маятник, из стороны в сторону, когда она бьет грушу, подвешенную к потолку. Ее маленькое тело движется быстро, сила ее удара удивительна. Пот заставляет ее кожу сиять в лучах света, а ее глаза сосредоточены на своей задаче.

— Если ты не предлагаешь заменить грушу, я не хочу с тобой разговаривать, — хмыкает она, снова ударяя кулаком по коже. Затем я замечаю, что на ней нет ни перчаток, ни бинта, костяшки пальцев разбиты, струйки крови змеятся вокруг пальцев и капают на маты под ее босыми ногами.

— Достаточно, — приказываю я.

Она игнорирует меня, снова ударяя кулаком по груше, на этот раз сильнее. Кровь размазывается по ней.

— Достаточно! — Я рычу. — Не дави на меня.

Ее тело резко останавливается, позвоночник напрягается, но затем она поворачивает голову ко мне:

— Или что? — насмехается она.

— Предупреждаю тебя, Маленькая птичка, тебе не понравится то, что будет дальше.

— Ты и твои пустые угрозы, — закатывает она глаза.

Я огрызаюсь, мой гнев взрывается, и я бросаюсь к ней по коврику. Утренняя игра в кошки-мышки, ее отношение, ее насмешки — с меня сегодня достаточно. Она рычит, когда я хватаю ее за талию и перекидываю через плечо. Ее кожа скользкая от пота, но она чертовски хорошо пахнет. Она ударяет меня кулаками по спине, дико извиваясь и ерзая, пытаясь вырваться. Я сжимаю ее крепче, обхватывая ее ноги, чтобы она не пнула меня. Я игнорирую насмешливые взгляды, которые бросают на меня мои люди, когда поднимаюсь по лестнице по две за раз, ее тело грубо подпрыгивает на моем плече, достаточно сильно, без сомнения, чтобы сбить ее с толку. Дойдя до своей спальни, я бросаю ее на кровать.

— Ты будешь мудрой, если вспомнишь, кто, черт возьми, владеет тобой! — ору я. Она встает на колени и смотрит на меня.

— Ты, блядь, не владеешь мной, Александр Сильвер, — говорит она сквозь стиснутые зубы.

Ее неповиновение не должно возбуждать, но это так. Я набрасываюсь на нее, прижимая ее к своей гораздо большей фигуре, и вдавливаю свой твердый член в ее киску. Ее тепло проникает в ее леггинсы и мои собственные брюки, обвивая мой член, словно это ее нежная маленькая ладошка. Ее губы приоткрываются, глаза закатываются, когда трение давит на ее клитор.

— Отстань от меня! — Она дышит, хотя это сказано без какой-либо убежденности.

— Это мое, — я покусываю мочку ее уха, мои руки скользят вверх по ее тонкой талии, обхватывая груди, — мое.

Мои руки скользят по каждому сантиметру ее тела, шепча по ее лихорадочной коже, запоминая каждый ее изгиб, впадины и края.

— Все мое.

— Лекс, — шепчет мое имя, ее спина выгибается, когда я прижимаюсь к ней сквозь нашу одежду.

— Скажи это, Маленькая птичка.

— Да пошел ты!

Я усмехаюсь:

— Ты научишься, а пока. — Я слезаю с нее, подавляя желание жестко ее трахнуть. Когда уверен, что могу себя контролировать, я бросаю в нее ткань, которую таскал с собой почти час. Он приземляется на кровать рядом с тем местом, где она все еще лежит, ее грудь вздымается от дыхания.

— Надень это.

— Нет.

— Маленькая птичка, ты будешь делать то, что тебе говорят. Здесь не до переговоров.

Ее глаза сужаются, но она берет платье и кладет его себе на колени. По крайней мере, она знает, что для нее хорошо.

— Выезжаем через час.

Я не даю ей времени спорить, вместо этого разворачиваюсь и направляюсь к своей проходной, закрывая за собой двери. Меня загнали в чертов угол. Женщина.

Блядь.

РЕН

Атласный материал моего платья скользит по моей коже, достигая середины бедра, с глубоким разрезом на одной стороне. Понимаю, что это ошибка, ожидающая своего часа: оно слишком узкое, а разрез слишком высокий, чтобы носить нижнее белье, но я недолго задумываюсь, приходя к выводу, что меня это мало волнует. Настоящий вопрос состоит в том, насколько уязвимой я хочу быть рядом с Александром?