Бросаюсь к Лексу, я буду просить и умолять, пока он не помилует ее.

Но все меняется, когда я встречаюсь глазами с девушкой за плечом Лекса. Внезапно она вытаскивает свой собственный пистолет и целится в затылок Лекса. Ее рука дрожит, глаза широко раскрыты от мести и страха, и следующее, что я помню как вырываю пистолет из руки Лекса и нажимаю на курок.

Она тяжело оседает. Очень быстро дыра от пули в ее груди расцветает красным. Руки прикрывают рану, кровь просачивается сквозь пальцы, не замедляя густой поток. Когда ее тело, наконец, падает на пол, ее широко раскрытые глаза смотрят в стену.

О Боже.

О Боже!

Я убила кого-то. Дерьмо. Я убила ее ради него!

Пистолет выскальзывает из моей руки и падает на пол. Лекс смотрит на меня, словно онемев, когда пистолет ударяется о деревянный пол, а потом мои колени подгибаются. Боль, вина, тошнота от того, что я только что сделала, жалят меня. Мои колени хрустят на твердой поверхности, а из горла вырывается всхлип.

Что я сделала!?

— Э… она, — запинаюсь я, качая головой, пытаясь сформулировать слова, пока мой язык отказывается сотрудничать, — она собиралась убить тебя.

Все, что я вижу перед собой — это молодая девушка, она не может быть намного старше меня, ее волосы светлые, пепельные, но жирные и грязные. Ее глаза темно-синего цвета, и хотя ее кожа бледная и болезненная, у нее оливковый цвет лица, который, вероятно, светился бы, если бы она была здорова.

— Приберись! — рычит Лекс, но я его не вижу. Других я тоже не вижу, только мертвую девушку. Ту, кого я убила. Для него. Для Лекса.

Почему я это сделала? Сделала дважды. Дважды! Какого черта мне спасать человека, который хотел моей смерти всего несколько дней назад, спасать человека, который держит меня здесь против моей воли. Он чудовище, и все же я не хочу, чтобы он ушел из моей жизни. Он мне нужен.

Я никогда ни в ком не нуждалась, но по какой-то болезненной и извращенной причине он мне нужен.

Зачем вам нужен мужчина, которого вы знаете всего несколько недель? Как он вдруг стал для меня настолько важен, что все его проступки даже ничего не значат?

Он встает передо мной, закрывая вид на мертвую девушку. С ее исчезновением мир возвращается ко мне. Я вижу, как Райкер обходит меня, Эйнсли тоже, но они держатся подальше, стараясь не коснуться меня. Слышится шарканье, движение чего-то тяжелого, что тащат по полу, но я не вижу. Слезы текут из моих глаз, увлажняя мои щеки. Я не думала, что у меня остались слезы, но я не могу остановить их. Я рыдаю и плачу, пока Лекс не наклоняется и осторожно не поднимает меня с пола.

Мои ноги как желе, слабые, как будто кости превратились в кашу, но это не больно. Они просто не работают. Мой желудок переворачивается.

Ноги совсем не слушаются, Лекс наклоняется и поднимает меня в колыбель своих рук. Мои руки автоматически обвивают его шею.

— Не смотри, — шепчет он, — прижми лицо к моей груди. Не смотри.

Столько смерти. Столько крови.

Я плачу ему в грудь, смачивая его белую рубашку, пока он несет меня через весь дом в свою спальню.

Он осторожно кладет меня на кровать, где я тут же сворачиваюсь в клубок.

Должно быть, в какой-то момент он ушел в ванную, потому что теперь я слышу бегущую воду, но я не понимала, что он ушел, пока он снова не оказался передо мной.

— Ну, птичка, садись.

Я делаю то что он говорит.

Он стаскивает с меня платье, отбрасывая его за спину, а затем снимает с меня нижнее белье. Это не кажется сексуальным, но, тем не менее, мое тело реагирует на его прикосновения.

Я больна.

Кто возбуждается в такое время? После того, как только что убили кого-то.

У меня нет времени долго думать об этом, потому что в следующую минуту он поднимает меня с кровати и ведет в ванную. Ванна почти полная, но кран все еще работает, пока он ведет меня к нему, уговаривая окунуться в горячую воду. С поверхности поднимается пар, и я опускаюсь, позволяя воде омывать мою кожу.

— Тсс, — успокаивает Лекс, — все в порядке.

— Я причинила ей боль, — шепчу я.

— Все нормально.

Я качаю головой. Как могло быть все в порядке?

— Ты в шоке. Рен, подожди минутку.

— Посиди со мной? — прошу я тихим голосом.

— Ты хочешь, чтобы я был здесь?

Я киваю.

— Пожалуйста.

— Хорошо, дай мне минутку. — Он поворачивается, чтобы уйти, но моя рука выскальзывает, мои мокрые пальцы цепляются за его рубашку.

— Нет, не уходи.

Он кладет свою руку на мою и осторожно отрывает мои пальцы. Глядя на меня своими серебристыми глазами, он снимает свой костюм, обнажая все свои твердые, смертоносные мускулы, и на минуту я забываю. Я наслаждаюсь жестокой красотой этого мужчины. Я запоминаю каждый шрам, каждое напряжение и рельеф его мышц, редкие волосы на его пупке, которые спускаются до лобка вокруг паха.

Он двигается со смертоносной грацией льва, преследующего газель. Когда он забирается в ванну и опускается позади меня, уровень воды быстро поднимается, переливаясь через край ванны, но его, кажется, это не заботит, поскольку его руки тянутся вокруг и притягивают меня к его груди, усаживая в колыбель своих бедер, когда его руки нежно гладят мои.

Никогда не думала, что этот человек может быть нежным.

— У тебя это выглядит так просто, — тихо говорю я. — Как?

— Это было не всегда так. Но я выключаю чувства, птичка, я не чувствую.

— Я кого-то убила.

— Все нормально.

— Это нехорошо.

— Ш-ш, Маленькая птичка, расслабься.

ЛЕКС

Этого никогда не должно было случиться. Я слишком отвлечен. Уже дважды, менее чем за двадцать четыре часа, я отвлекся, и люди пострадали.

Мне на девушку наплевать, несмотря на ее мольбы, я бы не проявил пощады. Не будет пощады тому, кто придет за Рен.

Как и этот город, она принадлежит мне.

Когда Рен наконец засыпает, ее голова лежит на моих коленях, а я нежно глажу ее волосы, дикая и непослушная, слезаю с кровати, выключая свет.

Шок будет какое-то время, но она сильная и, в конце концов, поймет, что сделала девочке добро. Я бы так быстро не облегчил ее страдания.

— Как она вошла? — спрашиваю я, когда иду на кухню. И Эйнсли, и Райкер все еще здесь, у Райкера теперь распухший нос, а под глазами начинают появляться темные синяки.

— Вот. — Эйнсли указывает на запись с камеры, сделанную этим утром в семь тридцать. Большинство моих домработниц остаются на виду в небольших пристройках, установленных возле ворот, но некоторые заходят внутрь. Их проверяют и обыскивают у ворот, прежде чем им разрешают войти.

Я смотрю трансляцию и, когда охранник останавливает машину, вижу, как она проскальзывает внутрь, пока он отвлекается. Она бросается влево и прижимается к изгороди у стены. Проходит еще час, прежде чем она снова появляется, дальше по саду, рядом с тем местом, где на балконе сидит Рен. Я не заметил ее, когда смотрел ленту, потому что она не на прямой линии камеры, а на той, которая смотрит с другой стороны. Кажется, она замирает, когда видит ее на балконе.

Девушка была умна. Она знала, что если она выстрелит в нее там, то ей уже не выбраться с этой земли, поэтому она проскользнула через черный ход. После этого можно догадаться, как она маневрировала по дому, изображая из себя экономку. Никто бы не стал ее расспрашивать, у меня здесь каждый день несколько сотрудников, и она выглядит невинной и достаточно простой, чтобы вписаться в картинку. Она, вероятно, избегала кухни, в которой были Райкер и Эйнсли, они бы заметили, что она не совсем подходит, потому что они никогда не видели ее раньше, и они всегда знают, кого я нанимаю, поэтому она пошла бы на одну из трех других кухонь в этом месте, чтобы сварить тот маленький кофе, который она подала Рен.

Я слишком рассеян. Если бы не моя нынешняя одержимость девушкой, которая спит в моей постели наверху, ничего бы этого не произошло. Я не делаю ошибок, но я сделал несколько сейчас, и каждый раз они подвергают ее опасности.