Главнокомандующий силами союзников французский маршал Фош, узнав о финальных условиях мирного договора, произнес пророческую фразу: «Это не мир, а перемирие на двадцать лет». В знак протеста маршал даже не явился на торжественную церемонию подписания документа. Он оказался прав — Версаль создал условия для Второй мировой войны, начавшейся ровно через двадцать лет. Даже Д. Ллойд-Джордж (1863–1945 гг.), один из самых непримиримых противников кайзеровской Германии, занимавший в 1916–1922 годах пост британского премьер-министра, заявил протест против попытки уничтожить экономику побежденных до такой степени, чтобы те не смогли подняться с колен в обозримом будущем. В специально подготовленном в 1919 году для лидеров союзных держав меморандуме он писал: «Вы можете лишить Германию ее колоний, превратить ее вооруженные силы в простую полицию, низвести ее военно-морской флот на уровень флота пятистепенной державы, однако, если, в конце концов, Германия почувствует, что с ней несправедливо обошлись при заключении мирного договора 1919 года, она найдет средства, чтобы добиться у своих победителей возмещения… Поддержание мира будет… зависеть от устранения всех причин для раздражения, которое постоянно поднимает дух патриотизма; оно будет зависеть от справедливости, от сознания того, что люди действуют честно в своем стремлении компенсировать потери. Несправедливость и высокомерие, проявленные в час триумфа, никогда не будут забыты или прощены». Несмотря на столь непримиримую позицию британского премьера, лидера одной из главных держав-победительниц, официальная позиция британской стороны осталась неизменной.
Подобно Ллойд-Джорджу и Фошу, далеко не все представители стран-победительниц одобрили стратегию унижения Германии всеми возможными средствами. Одним из несогласных был эксперт из состава английской делегации Дж. М. Кейнс, впоследствии один из наиболее влиятельных западных экономистов (в 1944 г. он будет возглавлять британскую делегацию на Бреттон-Вудской конференции). Свои взгляды Кейнс изложил в книге «Экономические последствия Версальского мира», которая была принята с интересом, однако в практическом плане использована не была. Кейнс заявлял, что бессмысленно и даже безответственно уничтожать германскую экономику огромными контрибуциями, которые не только не будут выплачены в полном объеме, но и не смогут предотвратить новой войны. Подорвав германскую экономику, контрибуции сделают невозможным быстрое послевоенное восстановление Европы, которая утратит хозяйственное единство, покрывшись сетью таможенных границ. Все это лишь законсервирует тяжелую ситуацию в торговле и промышленности. Господствовавшие среди творцов нового мироустройства в Париже умонастроения Кейнс характеризовал так: «Им не было дела до того, как должна сложиться в будущем жизнь Европы; вопрос о ее средствах к существованию не вызывал у них тревоги. Все их помыслы, благие и дурные без различия, были посвящены границам и национальностям, равновесию сил, империалистическим расширениям, ослаблению могущественного и опасного врага, мщению и заботе о том, как бы, пользуясь своей победой, свалить невыносимое финансовое бремя на плечи побежденного противника»[243].
Помимо материальной стороны дела, болезненным для немцев был вопрос об исторической вине. В окончательный текст мирного договора была включена печально известная статья 231, в которой говорилось об исключительной ответственности Германии за развязывание войны: «Союзные и Объединившиеся правительства заявляют, а Германия признает, что Германия и ее союзники ответственны за причинение всех потерь и всех убытков, понесенных Союзными и Объединившимися правительствами и их гражданами вследствие войны, которая была им навязана нападением Германии и ее союзни-ков»[244]. Эта статья, пожалуй, самый взрывоопасный пункт во всем мирном договоре, была разработана не англичанином или французом, а молодым юридическим советником американской делегации и будущим госсекретарем США Дж. Ф. Даллесом.
Унижение немцев усугубляло и то, что германская делегация не участвовала в работе конференции (вспомним, что побежденная Франция принимала активное участие в работе Венского конгресса 1815 года). Представители Берлина приехали в Версаль лишь для того, чтобы поставить подписи под итоговыми документами. Впрочем, большинство других государств, формально оказавшихся на стороне победителей, также были оттеснены от принятия решений, формировавшихся в рамках Совета пяти, куда входили США, Англия, Франция, Италия и Япония, причем последние два государства участвовали в работе Совета достаточно пассивно, отодвигаясь на второй план под надуманными предлогами. Так, итальянский премьер В. Орландо почти не участвовал в конфиденциальных кулуарных встречах по причине того, что не говорил по-английски. Вместо него работал министр иностранных дел С. Соннино, имевший еврейско-британские корни.
Какова была политическая роль США в разыгравшейся драме? Традиционная точка зрения, которая проводится в американских учебниках истории, сводится к тому, что Вудро Вильсон в своем благородном устремлении установить всеобщий мир и гармонию между народами показал себя как решительный противник англо-французского плана унижения Германии, предложив вместо этого опередившую свое время концепцию создания системы глобальной коллективной безопасности. Историческая реальность, конечно, значительно отличается от этой идиллической картины.
Вильсон имел собственные взгляды на задачи послевоенного урегулирования, радикально отличавшиеся от приоритетов Лондона и Парижа. Во многом они были идеалистическими, но этот идеализм был чисто американского толка. С точки зрения англичан и французов, американский лидер представлялся профессором, который явился читать лекции об идеальном миропорядке после того, как европейские державы разгромили сильнейшего врага. Пускай победа была достигнута с американской помощью, пускай при участии американских солдат, однако, считали лидеры Антанты, основная тяжесть ведения войны легла именно на их страны, а потому они и должны решать, как будет выглядеть мир по итогам конфликта. С точки зрения лидеров Антанты — британца Ллойд-Джорджа и француза Клемансо, — у Вильсона просто не было морального права требовать считаться с собой как с равным, если учесть соотношение потерь. Исходя из этой логики, Клемансо, который упрекал Вильсона тем, что в США «не разрушено ни одной лачуги», в частном письме к Ллойд-Джорджу вообще охарактеризовал присутствие американца на мирной конференции как «нежелательное и невозможное»[245].
Вильсон назвал завершившийся конфликт «войной, призванной покончить с войнами»[246] и обратился к коллегам из Старого Света с предложением разработать систему международных отношений, которая сделала бы подобные столкновения невозможными в будущем. Он настолько увлекся продвижением этой идеи, что провел шесть месяцев за пределами США (во Франции), что является уникальным случаем в американской истории (примечательно, что это путешествие явилось вообще первым визитом американского президента в Европу). К поездке Вильсон готовился не один день, осознавая, что американское давление на партнеров нужно подкрепить дополнительными аргументами. Одним из таких аргументов стал стратегический запас сырьевых материалов, который начал создаваться в США, когда Парижская конференция едва начала планироваться. Эти запасы должны были стать действенным козырем для того, чтобы склонить истощенную экономически Европу на сторону Вашингтона. Из числа других приготовлений следует отметить приказ взять под государственный контроль все линии телеграфной связи, ведущие в США. Отплывая во Францию, Вильсон мог быть уверен, что обратно в Америку оперативно будет поступать лишь необходимая информация. Убедившись в том, что эти и другие распоряжения выполнены, американский президент поднялся на борт реквизированного американской армией комфортабельного лайнера «Джордж Вашингтон».
