Но, как и в прошлый визит, изнутри особняка донеслись глухие шаги, медленно приближаясь к гостям.

Флин опустил ладонь на рукоять револьвера. Мердок замер с другой стороны двери, сжав в руке старомодный кремниевый пистолет. Норман и оба парнишки, имен которых дознаватель не удосужился узнать, вытащили дубинки и теперь нервно переглядывались друг с другом.

От напряжения Флин, казалось, забывал дышать.

Щелкнул замок, дверь медленно поползла внутрь дома, открывая темный проем. Флин выступил вперед.

На пороге стоял Рэймонд Доуэлл и трясущимися руками поправлял очки на носу, оставляя на коже кровавые отпечатки. Манжеты на рукавах его рубашки, как и пальцы, пестрели красными пятнами.

— Вы... Вы опоздали, — выговорил он сипло. — Сэм сбежал. И да спасет Раал его душу.

— Княжна Эрианна, вы совсем меня не слушаете.

Эри испуганно вздрогнула, крепко схватилась за толстое гусиное перо, точно за верный посох, чуть не переломив его надвое. Сладкая дрема, так настойчиво наплывавшая не нее, улетучилась в один миг. Лист пергамента на столе укоризненно посматривал не княжну некрасивыми глазками клякс.

Пана Мюррей подцепила листок тонкими пальчиками и аккуратно отложила его в сторону. От этого движения аромат ее ужасного парфюма словно усилился, раздражая до тошноты.

«Моется она в нем, что ли?» — зло подумала Эри и украдкой отодвинулась на край лавки.

— Итак, княжна, повторяю еще раз, — монотонно сказала пана Мюррей, а затем прочитала по слогам, — Кер-шах аш-кхел ли-то-ней. Записывайте.

Эри обмакнула перо в чернильницу. Писать ничего не хотелось — она терпеть не могла таргонский, а еще больше ее бесила сама пана Мюррей. Вся такая чопорная, прямая, точно лом проглотила; тощая, как жердь. И до чего же скучное у нее лицо! Нос острый, скулы четкие, губы всегда строго поджаты. А голос! Эри спрашивала себя: зачем отец порой тратиться на сонное зелье, если есть пана Мюррей? Она тролля усыпит своим снотворным тоном!

Впрочем, сейчас ее, Эри, усыпило бы что угодно. В сон клонило жутко, глаза слипались, буквы на пергаменте расплывались и то и дело пускались в пляс, держась за хвостики и переходы между буковками как за руки. И терпеть эту пытку еще долго...

Старательно выписывая таргонские слова на листок (в очередной раз клюнув носом, Эри чуть не поставила новую кляксу), она хмуро думала о том, что занятия с паной Мюррей, к сожалению, далеко не главная ее проблема.

Проблем в последнее время накопился целый ворох.

С того самого нападения около почты прошло уже три дня — Эри быстро пришла в себя, но порой ей казалось, что тот день разделил ее жизнь на до и после. Потому что в первый же вечер случилось странное — она невесть каким образом ушла из комнаты и сама не помнила, как это сделала.

Тогда она запаниковала. Галопом побежала обратно к себе, хотя голова кружилась, а из носа капала кровь. На ее счастье по пути ей никто не попался, но Курт, которого она сама послала за чаем, успел вернуться раньше и недоуменное на нее посматривал. Эри ляпнула что-то вроде того, его долго не было, и она пошла его искать. Врала, и сама понимала, насколько это глупо. А уж Курт-то и подавно, но, и за это Эри была очень ему благодарна, не стал ничего спрашивать, а просто разлил поостывший чай по чашкам.

К ночи Эри немного успокоилась. Она слышала, что от стресса люди иногда поступают странно. И что это обычно быстро проходит. А какой у нее был стресс! Хорошо еще, что голышом в коридор не побежала — красочно вообразив себе эту картинку, Эри даже рассмеялась. Не страшно, все пройдет.

Так она думала ровно до следующего дня.

Утром она проснулась удивительно бодрой и полной сил. Вчерашние переживания отошли на дальний план, померкли, уступая солнечной погоде и удовольствию от вкусного завтрака — повариха Мейбл устроила им с Куртом целый десертный пир. Чего там только не было! Всевозможные пирожные, торты, пироги, блинчики, лепешки — такой горой вкусностей прислуга лелеяла надежду поднять княжне настроение. И, надо признать, у них это получилось, хотя отец, увидев такой сахарный завтрак, поворчал о вредной еде и для вида пожурил Мейбл. Тогда Эри чувствовала себя просто прекрасно. Мир снова ее радовал.

В полдень, заранее заливаясь краской, Эри все-таки решилась проведать Бэрона — в это время, если ему ничего не мешало, он всегда занимался в парке. Улыбаясь и подставляя лицо освежающим брызгам из фонтана, княжна, подпрыгивая, направилась по знакомой дорожке вглубь сада. Но до любимой поляны Бэрона не добралась.

Споткнувшись на ровном месте, Эри больно шлепнулась на брусчатку. А когда поднялась, потирая ушибленную руку, увидела вокруг себя не клены, кусты и цветник, а мешки с овсом, карету и возмущенно фыркающих лошадей. Эри машинально потрогала пальцами над губой — кожа окрасилась в алый. Тянущая боль поскреблась в виски.

Она попала на конный двор. Но как?

Страх заворочался в животе. Снова. Это случилось снова. Но что же делать?

Ловя растерянные взгляды слуг и зажимая платком нос, Эри бросилась обратно в Гаард-Хаз. Ее подмывало заскочить к доктору Михаэлю, но признаваться в странном лунатизме отчего-то было стыдно. Поэтому, юркнув в комнату, Эри тщательно умылась и стерла следы крови, а потом улеглась на кровати, зарывшись лицом в подушку.

Голова прошла минут через двадцать, но желания гулять и навещать Бэрона уже не осталось. На Эри накатила необычная апатия. Все казалось унылым и бессмысленным, ее тревожили жуткие симптомы — ни о чем подобном она раньше не слышала. И на стресс уже не спишешь — лучше, чем этим утром, она не чувствовала себя давно. И ведь не расскажешь никому. Был бы Киан рядом... Он бы выслушал и никому бы ее не выдал. Или мама... Она всегда бы поддержала и помогла. Но теперь остались лишь папа, Курт и Бэрон. Отцу рассказывать страшно, Бэрону — стыдно, а Курт... Ну, Курт — это Курт. Этим все сказано. Он сделает вид, что слушает, а сам от книги не оторвется.

До вечера Эри ходила сама не своя. Есть не хотелось, пирожные больше не манили, а еще она вздрагивала от каждого скрипа, пугаясь, что опять вдруг окажется не там, где только что была.

Когда совсем стемнело, к ней заглянул Михаэль, поинтересовался ее здоровьем. Она соврала, что у нее все хорошо и намекнула - навещать ее больше не надо. Доктор пожал плечами и скрылся за дверью.

Спать она пошла с неким облегчением. Сон помог бы забыться хоть на время и убрать тяжкие мысли. А еще ей вспоминались слова мамы: когда она уставала или много волновалась за день, то всегда повторяла, что сон — лучшее лекарство. Так что Эри залезла под одеяло, закутавшись по подбородок, несмотря на жару за окном, и постаралась уснуть.

Это был последний раз, когда она нормально выспалась.

Вот и сейчас на уроке с паной Мюррей она страдала, всеми усилиями отгоняя от себя дремоту. Мысли путались. Перо скрипело по пергаменту, выводя дурацкие закорючки таргонских букв.

— Ну ка, дайте поглядеть, — учительница забрала у нее листок и покачала головой. — Я бы сказала, что это больше похоже на шартехский.

— Я старалась! — взвыла Эри. — Просто...

— Что просто, Эрианна?

— Просто я плохо спала и неважно себя чувствую, — сдалась Эри, не в силах больше сражаться с бесполезным уроком.

Она сказала это, ни на что не надеясь — с паной Мюррей никакие отговорки не работали. Хоть ты полумертвый приди, все равно замучает. Папа рассказывал, что пана Мюррей всегда была такой, даже когда давным-давно учила его самого. И, мол, благодаря ей он научился терпеть и не жаловаться на жизнь.

Пана Мюррей недовольно насупилась, открыла рот, чтобы сделать ученице выговор, но черты ее лица неожиданно смягчились и она неловко погладила Эри по плечу, чем несказанно ошарашила княжну.

— Я... Понимаю, — учительница постаралась смягчить голос, но это было сродни попытке обернуть острый клинок дамским платком — выглядит не так угрожающе, но жалит так же. — Вам стоило сразу мне сказать и мы бы отложили урок.