Чего уж там, адажио копрофилии из «КАТАРСИСа-1» (глава «Характерная деталь» — первоначально она называлась «Минет», но из-за того, что женщины, обнаружив её по оглавлению, кроме неё ничего читать не хотели, пришлось переименовать), списана именно с неё. Но этот том так написан, что можно подумать, что она одна из «офицерских дочек». Виноват: эпоха офицерских дочек началась сразу после развода с внучкой главраввина. Вообще, когда я писал «КАТАРСИС-1», «еврейский период» был преступлением-неврозом более давним, чем период «офицерских дочек», и для меня эмоционально уже малозначимым — потому она в «КАТАРСИС-1» и не попала.

Итак, эти комсомолки — праправнучки обитательниц иерусалимских кварталов «красных фонарей»? Похоже. Но сомневаюсь, чтобы описанные еврейки кидались с тем же энтузиазмом на всех подряд, включая и евреев. Что-то провоцирующее именно этот тип было вомне. Нечто из прошлого. Унаследованное от предков. Связанное именно с еврейками.

Почему предпочитали? Вариантов объяснений всего два. Возможно, это результат притяжения по принципу «подобное к подобному», то бишь я — еврей из евреев. Но этот вялый вариант сомнителен, в силу хотя бы большого накала взаимоотношений. Более вероятны обычные законы страсти: праматери этих евреек против выбранного моим подсознанием предка совершили заметное преступление. Преступление большее, чем по отношению к обычным партнёрам. Потому меня и предпочитали. Но одно это не объясняет продолжительности взаимоотношений. Тут должны действовать оба фактора.

Если вспомнить, что предком Пилата был Иосиф, то появляется основа для переплетения обоих упомянутых принципов.

Четвёртое. Что до Киника, то похожие люди меня привлекали всегда, возможность осмысленного разговора всегда была праздником, пусть редким, но желанным; да и отец у меня — геолог, к тому же сталинской бессребренической эпохи. Киник в моей жизни есть всегда — это весь метанациональный (ныне русский) дух. Иначе не было бы возможно появление такой столь несовпадающей с мировой традицией книги, как «КАТАРСИС».

Вот такое четверное окружение.

Психологически в точности совпадающее с окружением Пилата.

Некая намеренная реконструкция? Но ведь невозможно выбрать себе ни мать, ни отца, ни, тем более, инициировать повальный «интерес» евреек, включая такой коллекционный экземпляр, как внучка главраввина.

Итак, для объяснения внелогического знания столь многих в «Понтии Пилате» деталей приходится предположить, что я, возможно, — один из его потомков.

Но от которой из женщин?

Их у достаточно обеспеченного офицера-всадника, а затем и вовсе состоятельного префекта с могучими связями наверняка была не одна.

Женщин Пилата можно подразделить на четыре группы:

— понтийские шлюхи юности;

— «внешницы», женщины времён легионной службы («офицерские дочки») и сама «императрица»;

— еврейки-проститутки;

— после ухода наместницы если и была у Пилата женщина, то, скорее всего, половинка.

Естественно, мне бы очень хотелось, чтобы моей прамамой была единственная женщина «четвёртого пункта», желательно половинка, — но что-то я очень уж неуверенно пишу о «волжско-гилейской» жизни разжалованного Пилата. Этой картинки я не вижу. Её подсказывают скорее соображения психологической достоверности.

К тому же последняя женщина Пилата вряд ли могла видеть ночные похождения префектессы—«королевы красоты». А я эти похождения вижу … Иерусалимская проститутка тоже не подходит, даже «кварталы любви» я вижу только глазами «императрицы»…

О похождениях Уны в ночном Иерусалиме возможно знать только по ограниченному числу маршрутов:

— или моя мать — потомок Уны от одного из её последующих браков;

— или Уна зачала уже после описанных в романе событий всё-таки от Пилата (как-никак семь лет после ещё жили в браке);

— или это перекрёстное зачатье произошло в потомках. (Что психологически весьма достоверно: соучастники особо преступного брака, тем более редкого типа, просто обязаны притягиваться и встречаться в потомках. И сколько уже раз «пилат» и «уна» в тысячелетиях сходились? Как часто от подобного «схождения» рождался «Копьеносец»? Как часто ему удавался побег от своей «Софьи Андреевны»?)

По любому из этих маршрутов получалась королева красоты элитарных домов отдыха советского периода.

Увы! Как ни прискорбно, но только об Уне приходится говорить как о возможной своей праматери…

Но моего предка Пилат зачал, скорее, именно в период между убийством любовника префектессы и Голгофой. В таком случае, появляется возможность объяснить, почему, признавая Распятого Христом и интересуясь Пилатом, я «выхожу» именно на точку «не того убийства».

В указанный период Пилат мог передать свою «кровь» (и память) — если подходить только вероятностно — по ограниченному числу «маршрутов». Могла зачать Уна — после временного примирения. Могла зачать еврейка из кварталов: бывает, и проститутки беременеют — от того, кого они подсознательно выбрали в отцы своему ребёнку. А раз Пилат — потомок Иосифа, то появляется особая глубина: родившийся ребёнок не мог не быть исторгнут из еврейского народа. Теоретически, могла зачать и проститутка другой национальности — в иерусалимские «кварталы любви» наверняка завозили «экзотику». Как говорится, народ это любит. Но, сдаётся мне, неосознанно Пилат выбирал именно евреек, притом из них не всякую. А ту, которой хотелось бы, вырвавшись из-под «красных фонарей», взглянуть на Гелиополь…

Ну и, конечно, жена. Которая имела право требовать от мужа исполнения супружеских обязанностей. Фригидность этому не помеха — женщинами вообще, «императрицами» в частности, в постели движет удовольствие не от манипуляций с гениталиями.

Кстати, если последовательность дам у Пилата была следующая:

— понтийские шлюхи, — «офицерские дочки» (включая и жену-патрицианку), — еврейки, — половинка (?), —

то у того потомка Пилата, который достанет из «кладовой» библиотеки родовой памяти «том» знаменитого и оклеветанного предка, эта последовательность должна быть иная — закономерным образом. По законам психокатарсиса, наружу просится сначала поздний невроз, а уж потом — более ранний. Так что у «сына» Пилата, если он выбрался на путь психокатарсиса, патологические женщины должны быть в следующей последовательности: еврейки — офицерские дочки — понтийские шлюхи. И уж затем, после очищения от патологичности, — половинка …

Деталь небольшая, но в совокупности с десятками других приобретает значимость. Хотя понтийских шлюх у меня не было — но ведь и из страны не выпускали, когда я был ещё настолько глуп, чтобы зариться на партнёрш.

Итак, достижимые по механизмам родовой памяти и значимые предки:

— Пилат (через отца);

— Уна-«внешница» (через мать — точно; через отца — возможно, вернее, скорее всего).

По матери мужская линия — крупные предприниматели (всадники). Дворянская кровь вносилась через женщин: тот же расклад, что и у Пилата.

О памяти земли и возможности от неё обогащаться речь впереди, в заключительной главе «Священная земля Болграда». Также впереди речь и о свидетельстве Геродота о прапредке коренных жителей Гилеи, средней и северной части нынешней России, о единственном сыне Геракла, Скифе, о его особых взаимоотношениях с землёй, её памятью. Это обстоятельство невольно заставляет обратиться взором к Дельфийскому оракулу (источник внерационального знания — земля), Аполлону, богу Солнца. В родственном Дельфам Додоне, святилище, кстати, более древнем, но ко времени Пилата давно забытом, посвящённые и вовсе, чтобы не разобщаться с землёй, не только спали в дубраве на земле, но и не мыли ног. Интересно, что из сотен и тысяч профессий мой отец выбрал науку о Земле — геологию. Он редко говорил «геология», но—«наука о Земле». И ещё одно слово: «мироздание». В экспедиции в Сибирь он ездил до пятидесяти лет. Но даже после шестидесяти по выходным уезжал за город с ночёвкой, в лес — спать на земле. И меня ещё мальчишкой брал с собой.