Пробуждённая романом Маргарита не мечтать об отрезании головы (пусть без оформления мечты словесными построениями) не могла. А исполнители не могли её мечты не исполнить — и умещвлён был самый соответствующий, а голова его, как и в случае с любовником королевы Марго, из гроба была похищена.

Но убийство атеиста — суррогат счастья. Маргарита довольствуется душем из крови неизвестного происхождения и пьёт кровь из черепа Берлиоза вынужденно.

Её образ трагичен и в этом. Её просто душат внешние обстоятельства, невозможность убить того, кого бы она хотела обезглавить в первую очередь…

Итак, в протоорде на спину женщины власти кровь хлынула из смертельной раны именно супруга.

В таком случае, как уже было сказано, всё сходится.

То, что в протоорде убит был психоэнергетически сильнейший из мужчин, очевидно. Вождю убивать кого-либо со спины смысла не было. Зато убить в грудь смысл был — орде в назидание. Да и прелюбодейка должна была видеть — в назидание её следовало с колен поднять ещё до совершения кары.

В спину убивают только противника более сильного.

Итак, убит был вождь-отец.

Кем?

Выбор невелик. Если королева красоты стояла на коленях и локтях, то убить супруга в спину своими руками она не могла. Это могли сделать или какая-то из его «младших жён», или кто-то из его сыновей.

У всех у них, как говорится, стимул был.

«Младших жён» много, а отец-вождь один, следовательно, только его смерть открывает возможность перекрёстного совокупления «младших жён» со своими братьями. Конечно, и женщины могут убивать, но в протоорде, с её пока ещё ограниченным уголовным прошлым, организатор, вероятней всего, прибег к услугам тех, кто опыт физического убийства уже имел.

Действительно, чт`о, помимо организаторской работы, может женщина, слабая физически? Только «подставить». Обмануть. Соблазнить и тем оголить жертве спину — для смертельного удара.

И «любимая жена» и подставила, и оголила.

И кровь волной хлынула ей на спину!..

Выбор этого момента для убийства тем более психологически достоверен, что в момент «пика» совокупления мужчина обессиливается — и психоэнергетическая власть над быдлом переходит уже к королеве.

Закрепилось всё это травмой не потому, что поток крови «красив» сам по себе, а напротив, он потому красив, что закрепился травмой. И закрепился он глубоко в подсознании потому, что «праздник» был нравственным преступлением, по-видимому, первым в роду женским убийством.

Но почему, собственно, надо веровать, что престарелый Фрейд в интуитивной догадке о протоорде достиг пределов знания?

Проведя почти всю жизнь в служении заблуждению, Фрейд и на последнем этапе жизни должен был целые области жизни оставить в плену у тьмы. Например, судя по однобокости концепции протоорды, ему по каким-то причинам хотелось, чтобы женщины играли вторичную, безответную роль.

Хотелось? А может, повелено?

С какой стати необходимо веровать, что первоорганизаторы отцеубийства — братки (шестёрки)?

В жизни не так.

Скажем, в тех же преступных группировках всегда существует культ матери, а главарь, как обнаруживает внимательный взгляд, всегда подкаблучник, хотя убить женщину для него ничего не стоит. В символическом виде всё те же закономерности повторяются и в религиозных братствах. Да и в, казалось бы, аморфных сообществах властвует культ женской красоты, который для стадных — феномен психоэнергетический, уходящий своими истоками к временам протоорды.

Мы все родом из детства — а оно родом из далёкого прошлого.

Именно поэтому нам интересны и королева Марго, и Маргарита и, сознайтесь, Уна.

И эта темнота манит, манит, волнует.

— Ты знаешь, — говорила Маргарита, — как раз когда ты заснул вчера ночью, я читала про тьму, которая пришла со Средиземного моря… и эти идолы, ах, золотые идолы. Они почему-то мне всё время не дают покоя…

М.Булгаков. Мастер и Маргарита. Глава 30 («Пора! Пора!»)

…Другие трепетные мерцания вызывали из бездны противостоящий храму на западном холме дворец Ирода Великого, и страшные безглазые золотые статуи взлетали к чёрному небу, простирая к нему руки. Но опять прятался небесный огонь, и тяжёлые удары грома загоняли золотых идолов во тьму…

М.Булгаков. Мастер и Маргарита. Глава 25 («Как прокуратор пытался спасти Иуду из Кириафа»)

Непонятного в «Понтии Пилате» для меня до сих пор не то что много, но предостаточно.

Например, непонятен смысл загадочных манипуляций наместника в колоннаде.

А ещё был непонятен смысл танца обнажённой Уны якобы в развалинах, а на самом деле на виртуальном погосте, в окружении как бы живых трупов.

Был — до сегодняшнего дня, 9 мая 1999 года. Во всяком случае, в понимании я, как мне кажется, несколько продвинулся.

Согласно самообъяснению самой Уны — слова! слова! — танцевала она для возлюбленного, убитого по её приказу (сама она и поныне не перестаёт удивляться, как могла такой приказ отдать, ведь это же ей невыгодно), — для услаждения его, видимо, души она и обнажилась. Однако посвящение танца мёртвому не более чем рационализация: большинство людей вообще не в состоянии объяснить, что и почему они делают, каков сокровенный смысл ими совершаемого. Самообъяснения «патрицианок» особенно несообразны.

Если Уна в самом деле танцевала не по желанию мёртвого, и не для него, то для кого?

Если вообще не для мужчины, то почему она обнажилась?

Но следует с самого начала выяснить: чт`о есть «танец»?

Могут ли танцы быть различными по смыслу и целям? И не просто различными, но — противоположными?

О том, что танец по своей сути многолик, можно узнать, созерцая ту же Наташу Ростову, вернее, рассматривая различные эпизоды, по недоразумению обозначаемые одним словом—«танец».

Вот мы видим Наташу Ростову, когда ей тринадцать лет: первый бал для неё воплощение всех мечтаний о равноправии со взрослыми, способ познания мира, недоступного обитателям детской русского дворянского дома. И танец для неё в этот момент имеет прежде всего такое значение. А ещё Наташа на том балу учится приёмам общения, тем более что отработанный ритуал облегчает здесь не только знакомство, но и расставание. Словом, для юной тринадцатилетней Наташи тот танец может не содержать никакого скверного подтекста.

Следующий бал, на котором мы встречаем Наташу, для неё тоже знаменателен — на нём она попадает в неприятность с князем Андреем Болконским. Неприятность в том, что после этого бала она решает выйти за него замуж, а он на ней жениться. Кто ей князь Андрей? Он ей не половинка — это очевидно из последующих событий. Нет в него и страстной влюблённости вроде болезненной зависимости от сволочи Анатоля. Наташа собралась замуж просто — как все (за первого более-менее «интересного» человека).

Тот танец стоил Наташе многих месяцев неприятностей. В наше время этот цикл завершается много быстрее. Современные социологические исследования показывают, что знакомства на танцплощадках к браку в абсолютном большинстве случаев не приводят, а только к половой связи — немедленной и всегда непродолжительной. Это не просто «враждебная планида» или происки «злой берёзы»: подсознание пришедших на танцы нисколько не заблуждается, что даже в клубе с атеистическими на стенах лозунгами всё равно всё будет почти как на насыщенном плясками всенощном празднике Ивана Купалы. Бальный сценарий взаимоотношений («лёгкое знакомство — лёгкое расставание»), конечно, характерен не для тринадцатилетних, а для молодёжи постарше. Лет двадцать назад это были двадцатилетние и старше, а сейчас — уже и четырнадцатилетние.

Достижение двадцати и более лет вовсе не приводит к однозначному восприятию танцплощадки как тусовки (по-арабски «тусовка» — брачевание. — см. Н.Н.Вашкевич. Системные языки мозга. М., 1998) или жухлого варианта празднеств в лупанарии (с состязательным поклонением королеве красоты). Те, которые по стеснительности не смогли закончить обучение в «бальном классе» в тринадцать лет, могут и в свои двадцать пять захотеть начать всё сначала — с уроков по распознаванию характера нового знакомого. Эти милые люди и на танцы двадцатипятилетних смотрят глазами тринадцатилетней Наташи Ростовой, веруя, что объективная реальность коммерческих танцплощадок с их «подбадриванием» алкоголем, торговлей наркотиками и венерическими заболеваниями не более чем единичное, местное, нетипичное извращение.