А может, врут наши поэты-лизоблюды?

Если б она отдалась Аполлону, то тем разоблачила бы себя: обычная б…

Мантисом вообще, видимо, может быть только дева…

Интересно, а как священники и старцы свою неприязнь к Кассандре объясняли в своём кругу?

Объявили её шлюхой?

Это самую-то порядочную женщину города?

И ведь, скорее всего, нашлись «уважаемые граждане», которые не посовестились объявить, что чуть ли не лично взяли её в прелюбодеянии…

А кто выдал, что она скрывается у алтаря Афины? Надо полагать, сами служители Храма…

Священники против мантиса…

Посвящая символ страсти и похоти Деве, про Кассандру, видимо, вслух говорили: «шлюха» — а она, верно, всё слышала. И видела, как внимает этому слову толпа. Какой позор: на площади, посреди толпы знакомых ей с детства горожан! Всё равно что за волосы туда приволочь! Как взятую в прелюбодеянии! Оболгали — и не оправдаться! И эта толпа, которая так любит ложь! Ещё говорили про Кассандру: безумна. Можно сойти с ума — от бессилия что-либо изменить…

Но Лаокоон поднял в её защиту копьё Истины!

Она не могла этого не понять.

И он погиб… Знал, что погибнет… Смертью смерть попрал.

Так было надо?

И чудной души Кассандра с ума не сошла. На её глазах обрушились стены и кровли домов, погибли многие жители города, она претерпела ужасы власти осаждавших — но осталась жива… И Лаокоон жив в ней.

Где он сейчас? Или она?

Где?

Где же быть мантису Аполлона, как не на Его родине?

Гиперборея?..

А ведь всё повторится…

Знание, о котором нужно до времени молчать… Иначе или задушат, или сожгут, а то и распнут…

А может, «она» в Гиперборею ещё не ушла, а всё ещё где-нибудь рядом?..

Какое мужественное лицо у Копьеносца! Это же лицо Воина! Он, когда восхотел помочь, знал, на что шёл.

А смог бы так я?

Поднять копьё Истины?

И чтобы ненависть толпы и «избранников народа»? И жрецов? И поэтов? Весь мир — извечная Троя!

Боги, по силам ли такое человеку?

И глаза у него какие… Какая в них мощь!

Глаза? Но не такие ли они порой и у меня?.. А?

Глаза…

Почему я наречён Копьеносцем?!..

Может, я — он?.. Может?!.. Опять же — Водолей…

Пилат отёр покрытый испариной лоб, тронул флягу, с сожалением ощутил её пустоту — и отошёл от притягивавшей его, непонятно почему, скульптуры. Но особенно любимое им состояние бессловного полупрозрения совсем не ушло, как не уходит ни от кого ни ощущение своего далёкого в тысячелетиях прошлого, ни предзнание о своём в тысячелетиях будущем.

Как в древности, так и в эпоху Возрождения, да и в наше время тоже — словом, во все обозримые времена, знание «Илиады» Гомера считалось и считается вернейшим признаком приобщения к утончённейшим слоям культуры.

Отличие эпох состоит разве в том, что в Древней Греции по «Илиаде» учились читать дети, а в наше время к этому, действительно, изысканному блюду дерзают подступиться лишь немногие.

Недостатка в желающих считаться приобщёнными к элитному знанию не было никогда, отсюда тьма иерархопересказов — от популярных даже по форме до «литературоведческих» и философских.

Стыдно сказать, но ещё не так давно и я довольствовался пересказами, и это притом что «Илиада» у меня стояла на полке!

Однако и в те времена удавалось заметить несуразности, лучше сказать, странности этих пересказов. В самом деле, а о чём таком уж особенно умном пишет Гомер? Всё как и сейчас: резня, обман, супружеские измены, кровь, стенания испуганных женщин…

Непонятно, с чего бы это тема победы над Троей-Илионом столь приковывала внимание театральных толп? Почему именно «Илиада» была столь популярна? Причину, побуждающую власть оплачивать распространение этого произведения, мы рассмотрим ниже, но почему толпы-то «любили» именно это произведение?!

Все по нескольку раз смотрели фильм «Белое солнце пустыни».

Кассета с этим фильмом непременно стоит на полке каждого эмигранта из России.

Б.Ельцин, одаривая 10 октября 1997 года президента Франции кассетой с этим фильмом, сказал, что это его любимейший фильм.

Фильм вышел на экраны благодаря Л.Брежневу. До того он был запрещён безвестным цензором, но Брежневу понравился настолько, что тот распорядился пустить фильм в широкий прокат.

Словом, одобрение махрового «иудо-внутренничества».

Режиссёром фильма был Мотыль, но консультировал его на этапе доработки сценария из исходной киноповести разрекламированный любитель Америки Кончаловский.

Но почему этот фильм побил все рекорды сборов?

Видимо, из бесконечного ряда просто «иудо-внутреннических» «произведений» «Белое солнце пустыни» выделяется.

Но чем?

Привлечём силу критического мышления. Ни Мотыль, ни Кончаловский как до «Белого солнца пустыни», так и после не создали ничего стоящего внимания. Уже из одного этого следует, что успех фильма определил некий фактор, к режиссёрам и типу их психики отношения не имеющий.

Правильно, следует рассмотреть первоначальный вариант сценария. Назовём его «киноповестью».

И тут мы обнаруживаем гениальное произведение!

Об этом произведении следует говорить долго, лучше всего его прочесть. Есть по его поводу и достойное исследование, название—«Дело было в Педженте (Второй смысловой ряд фильма „Белое солнце пустыни”)», автор или авторы укрыты под псевдонимом «Внутренний Предиктор СССР». Автор или авторы этого, видимо, первого в своём роде исследования совершенно верно заметили, что киноповесть В.Ежова и Р.Ибрагимбекова вовсе не обыденное художественное повествование, её уровень гораздо более высокий. Это — отображение исторического процесса, столкновение различных социальных сил, представленных символами.

Особенно ценны в киноповести те моменты, которые «иудо-внутренники» в фильме исказили или из фильма вовсе выбросили.

К примеру, в киноповести товарищ Сухов, откопав связанного Саида, получает от него в дар дорогой работы кинжал, а Саид получает от Сухова английский карабин. Откуда у закопанного бандитами для мучительной смерти дорогой кинжал? Кинжал Саида не реалистическая и не художественная деталь, а символ. Символ, смысл которого становится понятен при осмыслении всего комплекса образов произведения (товарища Сухова, Саида и прочих).

В фильме же кинжал, причём уже совсем простой, дарит не Саид Сухову, а Сухов Саиду, карабина же нет вовсе.

Но жульничество с кинжалом ещё пустяки.

Наиважнейшая сцена, штурм Чёрной крепости (в фильме она становится Старой, почему, интересно?) исключена вовсе. Отряд Рахимова (по «Внутреннему Предиктору», Рахимов — троцкист, по-нашему, более точно, не по некоторым внешним признакам, но по своей глубинной сущности, — «иудо-внутренник», командующий «когортой», сам под пули не лезет) безрезультатно штурмует Черную крепость, в которой засел Чёрный Абдулла (по «Внутреннему Предиктору», Чёрный Абдулла — главраввинат, вождистская часть «внутренничества», нам тоже вспоминается итильский каган, ко-хан, чёрный хан, см. главу «Неплохо очень иметь три жены?»). Вернее, результат — взаимоистребление нукеров Чёрного Абдуллы и красноармейцев. Рахимов, политическая проститутка языка (он то одно говорит, то противоположное), не знает, вернее, не хочет знать секрета Абдуллы (его, и не пытаясь специально узнать (!), знает «товарищ Сухов», для символа это нормально), и тем получает оправдание бестолковой гибели красноармейцев. Кстати, «Рахимов», узнав, что «Сухову» секрет известен, тем не менее узнать его и не пытается и чуть ли не бежит.

Чёрный хан Абдулла в очередной раз свободно удаляется через «трубу», но прежде…

В киноповести, написанной весьма сжато, много внимания уделяется следующей сцене в эпизоде штурма Чёрной Крепости. Идёт бой. В подвале в углу жмётся приговорённый к смерти самим Абдуллой гарем. На пороге появляется красноармеец с пулемётом. Абдулла, не целясь (!), левой (!) рукой из неудобнейшего (!) положения (зашнуровывал чарык), стреляет навскидку. Убитый красноармеец скатывается по лестнице вниз, как кажется, к ногам одной из жён Чёрного Абдуллы.