И ещё: вступая в переговоры о деньгах, префектесса не переставала быть патрицианкой-«внешницей» — то есть ей от этих лживых клятв храмовых ростовщиков об отсутствии денег, о тяжёлых временах, от разговоров о том, чт`о и кому выгодно, и т. п., становилось на душе муторно, гадостно, омерзительно и тяжело. Чувство это сочно описал Пушкин в «Скупом рыцаре» словами дворянина, вынужденного встречаться с жидом и занимать деньги под смерть собственного отца.

У Уны ощущение тяжести и бессилия вызвано не обличениями совести, а «включением» конкурирующего невроза.

Так что патрицианка после «общения» просто не могла не идти «оттягиваться» в солдатские кварталы любви — чтобы освободиться от гнетущей и обессиливающей раздвоенности. И не сдерживаться — чтобы ей вновь стало хорошо.

А в день переговоров и вовсе — напроситься на побои.

Евреи женщин не бьют, они перед ними раболепствуют, — ещё и поэтому закрашенная Уна должна была предпочитать легионеров…

Есть в описании казни Иоанна Крестителя в Евангелии от Марка, помимо прочих, и следующая странность:

И тотчас послав оруженосца, царь повелел принести голову его.

Он пошёл, отсёк ему голову в темнице, и принёс голову его на блюде…

Марк 6:27, 28 (cинодальный перевод)

Что это за «оруженосец»? Слово-то какое неправильное, неуместное — что-то из средних веков, времён рыцарства. Оплошность? Оговорка? Или нечто намеренное? Для ошибки — очень уж она инфантильна, и то, что её не заметили в Синоде и вся священническая и пасторская масса, странно вдвойне.

А вот намеренным такой перевод вполне может быть. Вернее, такой перевод может быть только намеренным. Это я говорю как человек, проработавший несколько лет письменным переводчиком богословской литературы. Какое важное знание хотели сокрыть иерархопереводчики — отчасти, возможно, непроизвольно?

Открываем Евангелие на древнегреческом и греческо-русский словарь Вейсмана. Оказывается, у Вейсмана против слова, переведённого в Синодальном переводе как «оруженосец», указано одно-единственное значение: «темничный страж».

А это уж совсем глупый приём. Надо знать тюрьмы того времени: они ничтожные заведения — и по площади, и по численности охраны. В тюрьмах той эпохи никто, как в наше время, наказания не отбывал — приговорённых немедленно отправляли или на египетские рудники, или на пропитанный кровью песок арен, или на триеры. Следствие бывало кратким — Христа, вспомните, судили, приговорили, казнили и даже похоронили в течение суток. Так что, ввиду незначительности тюрьмы (несколько комнат), даже главный темничный страж по положению был в иерархии ничтожеством и присутствовать на пиру тетрарха Галилеи царя Ирода просто не мог.

Так что слукавила субстая Вейсмана.

Кстати, ссылается Вейсман на Новый завет: дескать, слово это встречается единственно в Новом завете, то есть в одном-единственном месте, где описывается убийство Иоанна Крестителя. Возьмись Вейсман оправдываться (а знающий древнегреческий всегда знает и латинский) — логика его, ввиду отсутствия манёвра, легко представима: в темницу-де мог войти только темничный страж, его и послали.

На самом же деле, войти мог всякий, кто получил от тетрарха соответствующие полномочия. Мог войти и сам Ирод, и дочь Иродиады, и начальник охраны, и вообще кто угодно.

Но каковы бы ни были рационализации или оправдания, безусловно, есть мощная причина, по которой и Вейсман тоже должен был ввести читателей Евангелия в заблуждение относительно рассматриваемого нами странного слова — нигде более не встречающегося.

А не встречается нигде больше в греческой литературе странное слово потому, что оно не греческое, а транслитерация латинского слова «speculator»!

«Speculator», согласно уже латинско-русскому словарю, имеет два основных русла значений:

— охранник, телохранитель и т. п.;

— созерцатель, мыслитель, исследователь и т. п.

Вывод первый: если за головой Иоанна Крестителя был послан не «темничный страж» и не «оруженосец», то, следовательно, кто-то из штата охраны семьи тетрарха — при царях всегда многочисленной и строго иерархичной.

Кто это был — рядовой охранник или над охранниками начальник? И чей это был человек?

Представьте ситуацию: тетрарх-царь Ирод собирается сделать распоряжение, которое ему самому весьма неприятно, но приятно его жене. Кто вызовется исполнить поручение, исполнение которого впоследствии наверняка вызовет неудовольствие царя — т. е. на дальнейшей карьере и при раздаче подачек скажется отрицательно? Ясно, вызовется человек, от Ирода не зависимый. Иными словами — человек Иродиады.

Его должность?

Раз Иродиада имела, подобно жене Пилата, решающее влияние, то самый верный ей человек должен был быть ею возвышен и в формальной иерархии тоже. Максимальная должность — начальник охраны. Итак, мог вызваться пойти за головой Крестителя сам начальник охраны?

Есть и другая сторона из ряда вон выходящих событий во дворце царя-тетрарха.

Отрубить голову человеку, которого в Галилее население признавало за пророка! Сам Ирод признавал его таковым! Даже первосвященники — и те считали Крестителя посланником Единого Бога!

Кто из присутствовавших на пиру мог не опустить глаз, когда Ирод стал обводить вопрошающим взором подчинённых: кто не откажется совершить кощунство?

Ясно — только человек, в Единого Бога не верующий, не иудей. (Иудей — понятие религиозное, еврей — генетически-национальное, кощунник не был иудеем, но вполне мог быть евреем.)

Неверующих не бывает, другое дело — веры разные. Каждая (кроме истинной) обслуживает способ существования той или иной субстаи-иерархии. Каждая вера безнравственна своим специфическим образом. Есть и своё божество, в общем случае, воплощённое. Во все века, во всех культурах, если правительница хотела усилить свою власть, то призывала на помощь религию (вернее, её видимость): подчинение более жёсткое, чем в голо-административных иерархиях. Иными словами, не отказаться совершить кощунственную казнь Иоанна Крестителя мог только тот, кто соглашался с убеждением Иродиады, что она божество, облёкшееся в плоть, главная богиня (богоматерь, богородица), а он — её волхв, её верховный жрец (созерцатель, мыслитель, исследователь). Только при таких воззрениях исполнитель без зазрения совести мог умерщвить ищущего Истину Иоанна Крестителя.

И эта деталь, оказывается, воспроизводится в точности! Всё, как у Уны: начальник дворцовой охраны — её верховный священнослужитель!

Совпадение?

Но иначе и быть не могло.

Жизнь Уны и Иродиады — хрестоматийный пример к теории стаи.

Отдышались? И правильно: мы подошли к ещё одной странности — весьма важной.

Скажите, а почему, собственно, автором Евангелия вместо «speculator» не было употреблено греческое слово? Ведь греческий язык намного более богат точными значениями, чем латинский. К тому же Марк как уроженец одной из восточных провинций греческий должен был знать несравнимо лучше латинского? Вернее, латинского, скорее всего, не знал вовсе. Да и откуда латинское название должности человека, служившего при восточном семитском царьке? Сомнительно, чтобы Марк мог знать это слово, да и в доме Иродиады вряд ли им пользовались.

Зачем (не почему, а зачем) в массиве греческих слов Евангелия инородное латинское слово? Почему выбрано не употребляемое обычно слово?

Значит, были на то серьёзные причины. Значит, автор хотел этим выбором сказать нечто особенное, и мне, как писателю, это особенно понятно.

Очевидно, что этодвусмысленное(!) иностранное слово могло быть выбрано только потому, что с ним в текст вносились:

— или ирония, — или двусмысленность, — или больший объём, — или всё это, вместе взятое.