Сначала появились конные разъезды. Распознав врага, они убрались назад, а через четверть часа показались жандармы, выдвинутые вперед, чтобы помешать нам атаковать французов на марше. Следом за ними маршировали густые колонны пехоты.

— Ваше величество! — азартно воскликнул граф Лири. — Самое время атаковать, пока франки не перестроились! Дозвольте, я возглавлю атаку!!!

Феб с кривой ухмылкой спокойно ответил:

— Я не сомневаюсь в вашей доблести, граф, но не вижу необходимости менять план боя.

— Как прикажете, ваше величество… — Граф оскорбленно набычился.

Его сторонники, коих в свите короля Наварры собралось немало, осуждающе загудели.

Но Франциск, не обращая на них внимания, спокойно приказал:

— Трубите сигнал к бою…

Немедля заревели трубы. Никакой особенной суматохи не возникло, так как все уже давно стояли по своим местам.

Я ожидал, что жандармы сразу же попробуют атаковать, но ошибся. Тяжелые кавалеристы так и остались буфером между армией Наварры и франками, а их пехота начала перестраиваться в боевые порядки.

Ничего примечательного до самого вечера не произошло. Филипп выслал вперед множество мелких отрядов кавалерии, которые принялись прощупывать нашу оборону. Особо на рожон не лезли, только раз пришлось послать рыцарей отогнать их, когда они полезли к нам в тыл через левый фланг. Но так, чтобы те успели заметить, что мы почти не прикрыты в этом направлении. А орудийные батареи мы замаскировали в лучших традициях воинского искусства — в упор не заметишь.

Проехавшись между подразделениями, я неожиданно заметил амхарцев Феба. Эфиопы неторопливо направлялись в расположение легкой конницы.

— Дон Гырма?

Амхарец, немилосердно коверкая басконские слова, невозмутимо ответил:

— Наша долг велит нам становить в первые ряды.

— Не думаю, что в этом есть необходимость, — спокойно возразил я.

— Не вам это решал, сира Арманьяка. — В голосе эфиопа проскользнуло упрямство.

— Вы бросили своего государя! — с трудом сдерживаясь, процедил я. — Хотя ваш прямой долг — находиться рядом с ним и защищать его. Не сколько от них, — я показал в сторону позиций французов, — сколько от врагов, что таятся среди своих. Как военный маршал Наварры, я приказываю вам немедля вернуться. Иначе я прикажу взять вас под стражу.

По оливковому лицу эфиопа пробежала злобная гримаса. На несколько секунд повисла тяжелая пауза. Но потом вдруг Гырма вежливо поклонился мне и развернул коня. Следом за ним направились его собратья.

«Чертовы эфиопы…» — ругнулся я про себя и направил коня в лагерь мавританской конницы.

Объезжал подразделения до самой темноты. Поспать не удалось совсем — франки несколько раз за ночь трубили атаку, держа нас в тонусе.

Наконец над горизонтом появился краешек солнца, небо стало стремительно светлеть. В том, что французы вскоре начнут атаку, уже не было никакого сомнения.

Франциск по традиции посвятил в рыцари нескольких молодых дворян, затем вся армия, в том числе сам король, встала на колени и простояла до самого окончания молебна, который проводил кардинал Пьер де Фуа, родной дядя Франциска.

А уже потом король толкнул перед армией напутственную речь — скупую, но подчеркивающую величие Наварры. Получилось красиво и торжественно — народ однозначно проникся.

Черт… а вот я так не умею. У меня все сводится к банальностям: вы что, собрались жить вечно, желудки? Или: сейчас быстренько всех нахлобучим, потом обдерем трупы и нажремся. И так далее, и тому подобное. Хотя тоже действует на загляденье.

Да и ладно, каждому свое.

С высокого холма, на котором расположилась ставка, было прекрасно видно, как французская пехота перестраивается в две баталии.

— Фляга при тебе? — Феб протянул руку.

— Всегда со мной. — Я передал ему баклажку с арманьяком.

Франциск глотнул, крякнул и довольно улыбнулся.

— Уф… слегка отпустило.

— Вот и ладненько. Я там вчера переругался с твоими эфиопами.

— То-то я смотрю, они на тебя дурным глазом косятся… — Франциск ухмыльнулся. — Что случилось?

— В первые ряды собрались. Пришлось угрожать и стращать. Вот ей-ей, если кто-нибудь из них после рыпнется на меня… ну, ты понимаешь.

— Не рыпнутся, я поговорю с Гырмой, чтобы зла не держали. А теперь давай подумаем, что с Пауком делать.

— Он мой… — чуть резче, чем требовалось, отрезал я.

— Жан Жаныч, ты в своем праве, конечно… — Феб нахмурился. — Но нельзя его убивать. Вопрос решит церковный суд. Грехов за ним по линии инквизиции на десять костров хватит. Как вариант — вечное заточение. Так будет правильней.

— Как получится, Феб Гастоныч, — ухмыльнулся я. — Как получится. Ничего обещать не буду.

— Все-таки подумай над моими словами…

На этом разговор пришлось закончить, потому что франки начали атаку.

Наши стрелки уже заняли позиции за рогатками и частоколом. Валлийцы втыкали рядом с собой пучки стрел и широко крестились, упоминая святого Георгия. Генуэзцы за большими павезами вертели воротами своих тяжелых арбалетов. Аркебузиры раздували фитили.

Когда стали различаться пятнышки лилий на белых стягах французов, Феб молча поднял и резко опустил руку. Протяжно заревели трубы. В то же мгновение из стволов аркебуз сорвались грязные клочки дыма, а затем до нас донеслось настое хлопанье. С позиций лучников и арбалетчиков в воздух сорвалось серое густое облачко и понеслось к французам.

Залп, второй, третий… Легкий ветерок принес к нам хрипы и стоны.

Фигурки в белых коттах густо падали, но шеренги тут же смыкались, живые просто перешагивали через раненых и убитых.

Несмотря на потери, армии неумолимо сближались. Французы уже перешли на трусцу. Одновременно от лагеря франков, заходя по широкой дуге к нам с левого фланга, понеслись густые ряды жандармов. Но немного не с того направления, как планировалось.

— Чертов Филипп! — от души выругался я. — Ну, Салман, твой выход…

С последним моим словом навстречу жандармам вырвалась туча легкой конницы. А еще через мгновение они столкнулись с франками.

Я снова выругался: показалось, что стальная лава как паровой каток немедленно переедет разношерстную орду, но конники Салмана перед самым носом франков вильнули вправо и понеслись вдоль строя, засыпая их стрелами и болтами в упор.

Кубарем покатились по земле первые лошади. Не так много, как хотелось, но строй франков стал тормозить и рассыпаться. Французы принялись перестраиваться фронтом к ускользающему врагу, но мавры уже успели развернуться и снова ударили жандармам во фланг.

Ряды смешались, часть пестрых фигурок просто исчезла в лавине закованных в сталь кавалеристов, но большинство наваррцев опять вырвались и унеслись несколькими ручейками прочь.

Жандармы сильно замедлились, в очередной раз перестроились, стали забирать правее и, наконец, заскочили в рощи. Прямо на наши батареи. Между деревьев промелькнули снопы пламени и вспухли клубы дыма.

С холма не было видно, что там происходит, но я примерно представлял себе жутковатую картину. Густые ряды из вкопанных в землю заостренных кольев и кованых железных шипов. Натянутые канаты между деревьев. Пятнадцать трехфунтовых орудий и вдвое больше двухфунтовых фальконетов, снятых с кораблей и переставленных, по придумке Феба, на пехотные лафеты, по два ствола в один пакет. Морские книппели, то есть половинки ядер, скованные полутораметровой цепью, с картечью из чугунного лома. Плотные шеренги стрелков с аркебузами калибром примерно в двадцать миллиметров, бьющие тридцатиграммовой пулей, на тридцати шагах прошивающей любые доспехи.

Что там может происходить? Только смерть и ужас. Не хотел бы я оказаться на месте французов.

Из леса вырвалась едва ли треть франков. В одиночку и небольшими группками, на уставших, едва передвигавшихся лошадях. Вырвалась, чтобы стать жертвой пронзительно визжавшей орды мавров.

Жандармы отчаянно отмахивались, но на них наскакивали со всех сторон по двое, по трое, стаскивали с седел и резали прямо на земле. Гордость французской армии стремительно переставала существовать.