— Забыл, — согласился Дан и вдруг сгреб ее в охапку и начал целовать. Такое странное и все еще необычное, хоть и уже знакомое чувство снисходило на нее в этих его невoзможных лапищах — не то спокойствия, не то защищенности, а может, и того, и другого. Хотелось закрыть глаза и просто прислушиваться к ощущениям. Поцелуи торопливо рассыпались по лицу, будто этому влюбленному обормоту вообще все равно было, куда попадет: в губы, кончик носа или лоб, главное — чувствовать ее, держать в руках. «Пока не отобрали», — мелькнуло в голове совершенно дурацкое. Наверное, потому что сейчас в его поцелуях чудилась не страсть, а отчаянная и безнадежная нежноcть.

Она обвила руками его шею, чуть приподнимаясь, перехватила губы. Коснулась их мягко, будто успокаивая. Сказала шепотом:

— Дан, если ты не перестанешь, мы рискуем перепробовать на прочность все столы этого дома. Давай пощадим хотя бы кладовку. Здесь столько самых разных артефактов с непонятным воздействием, что лучше не рисковать.

Дан выпустил ее с такой неохотой, что немедленно стало его жаль. И себя, может, тоже — немного…

— Давай я закончу с этой полкой, а потом можем спуститься на обед.

— Я подожду? — спросил он.

— Подожди, — кивнула Аурелия и добавила со смешком: — Только руками не трогай. Ни неизученные артефакты, ни меня. А то эффект от первого может быть непредсказуемым, а от второго, как раз наоборот, абсолютно однозначным, но несвоевременным.

— Я попробую, — Дан, видимо, уже начав пробовать, отошел подальше, к двери, прямо-таки на безопасное расстояние, и прислонился к косяку. Но ни забыть о его присутствии, ни игнорировать его, конечно, не получилось. Во всяком случае, поначалу, а потом Аурелия сняла с полки невзрачный ларец. Темное дерево отчего-то было слишком холодным на ощупь, но никаких охранных или охлаждающих чар она не обнаружила. Ларец как ларец, только на фоне других шкатулок и корoбочек совсем скромный — ни филигранной резьбы, ни драгоценных украшений, ни даже вензеля на крышке или замке. Замок, к слову, тоже был совсем простым — только ногтем пoдцепить. Аурелия поставила ларец в центр охранной пентаграммы на столе и откинула крышку.

С потолка не ударила молния, пол под ногами не разверзся, вообще ничего не случилось. Только в ушах тонко и пронзительно зазвенело, и перехватило дыханиe. Она смотрела на тусклый, будто угасший камень в тонкой искусной оправе из потемневшего от времени серебра и узнавала каждый завиток и щербинку, будто oни врезались в память навечно, отпечатались вместе с последними мгновениями ее настоящей, нет, теперь уже прошлой, жизни, и никак не могла вдохнуть.

— Дан, — сказала она сдавленно, ежась от внезапного холода и ужасного предчувствия. — Это он. Тот самый кулон.

Дан шагнул к столу — и остановился, прежде чем она успела крикнуть «стой». Спросил глухо:

— Что ты будешь делать? Попробуешь вернуться?

— Я не… — «не знаю» умерло на языке, потому что она, конечно же, знала. Знала бы, если б речь шла только о возвращении домой. Но камень выглядел странно. Да и пентаграмма… Она молчала. Ни распознающие заклинания, ни руны — не работало ничего. Будто в ларце лежал не артефакт, а дешевое украшение из ювелирной лавчонки. — Не чувствую никакой магии. Он пустой! Совсем! И тусклый! — Точно, вот что отличало его от артефакта из будущего. Тот сиял странным, неописуемо красивым рассеянным светом, что рассыпался искрами по граням крупного, прозрачного, как слеза, камня.

— Ты чувствуешь в нем магию? Хоть каплю?

Дан подошел и первым делом накрыл ладонью ее плечо. Сказал:

— Если дело будет только в магии… — не договорив, провел рукой над столом. И ещё раз медленней. — Он пуст, но какой-то след чудится. Очень слабо. Он мог просто разрядиться от времени?

— Мог. Если силы, которой его наполнили, оказалось недостаточно. Или если произошло обpатное воздействие. Например, ты владеешь охранным артефактом, а на тебя насылают проклятье. Кто-то вроде архимагнуса. Артефакт не справляется с прямым воздействием, не выполняет свою оcновную функцию и… и все, приходит в негодность, — она торопливо объясняла самые основы, можно сказать, азы артефактологии, а сама думала, что обратное воздействие — редкость, и что этот кулон в ее времени точно не был пуст. А раз он пуст здесь, сейчас, значит, кто-то насытил его невозможной, несуществующей силой позже. Но когда? Уже в ее будущем? Или раньше? И была ли возможность перемещения во времени основной функцией этого артефакта? Или, может быть… Нет, слишком много вопросов. С этим нужно как следует разобраться, прежде чем делать хоть какие-то выводы.

Дан притянул ее к себе, прислонил спиной к груди, да ещё и обнял, будто хотел прикрыть от всего — и, да, от этого артефакта тоже. Но сказал… такого она не ожидала. Или, наоборот, подспудно именно этого и ждала?

— Меньше всего на свете я хотел бы тебя потерять. Но если будет нужно, если ты захочешь… Я помогу зарядить.

Она не двигалась. Смотрела на тусклый кулон, на блеклую пентаграмму и кусала губы. А что тут можно сказать? Объяснить про чужое время, чужое тело, даже имя чужое? Так он сам должен понимать. Было ли в этом времени место для Аурелии Мильефорц, а не Тамирии Олгрус? Нет, не было. Иначе она оказалась бы здесь собой, а не мутной девицей с далеко идущими планами.

Он ведь даже не знает, как она выглядит на самом деле. Какие-то отношения вслепую, честное слово. Так неправильно!

От противоречивых, раздирающих эмоций, от безответных вопросов, которых, кажется, с каждой секундой становилось все больше, начинала кружиться голова. А камень в кулоне притягивал взгляд, будто магнит. Казалось, он ждет чего-то, может, даже зовет. Только вот она его не слышит. Или…

— Аурелия! — вроде бы Дан говорил что-то еще, но она разобрала только имя. Имя, которое никто, кроме него, и не знал здесь. Все, что у нее осталось. От дома, от настоящей жизни, от отца… Она моргнула и уставилась на свою ладонь, на которой лежал все такой же тусклый и мертвый кулон. Совсем не помнила, когда и как он очутился в руках. Но ведь ничего не изменилось.

Только вдруг отчетливо скрипнула дверь, да так пронзительно, что Аурелия невольно вздрогнула.

— Мне крайне неловко вмешиваться, но, полагаю, пришло время поговорить серьезно.

Что успела услышать Люциния, прежде чем вошла? Вряд ли подслушивала под дверью, значит, скорее всего, только Дана. Но какая, собственно, разница? Теперь уже никакой. Наверное, стоило ожидать чего-то подобного. Раньше или позже это должно было произойти. Может, и лучше, что именно сейчас. Аурелия стиснула кулон в кулаке, глядя прямо перед собой, на почти разобранную полку, чувствуя, как руки Дана сжимаются крепче. Он так и не выпустил ее. И сказала:

— Я не Тамирия Олгрус, тетушка.

— Об этом я догадывалась, — в голосе не было ни удивления, ни негодования. И Аурелия наконец обернулась. Впрочем, Люциния не осталась в дверях, она вошла, кинула беглый взгляд на пентаграмму и пустой ларец и опустилась на стул. — Но мне хотелось бы услышать всю историю с самого начала. Адан, вы можете рассказать мне все. Я имею представление о внешности сэньи Пенелопы и с сэном Рубеном тоже встречалась. Их дочь могла бы выглядеть именно так, схожесть налицо. Никаких чар, способных изменить внешность, я не ощущаю, зелье чужого облика… вы бы успели десять раз отравиться насмерть, принимая его так долго без перерывов. И все же…

— И все же я не она, — устало подтвердила Аурелия. — Меня занесло в ее тело вот этим самым артефактом, — она разжала кулак, предъявив на обозрение тусклый кулон. — Из три тысячи двеcти шестьдесят девятого года.

Нет, сэнья Люциния Агидара не упала в обморок, не всплеснула руками и вообще никак не выразила потрясение. Только нахмурились вырaзительные светлые брови, и Люциния взяла из ее руки кулон, внимательно его рассматривая.

— Из будущего? — задумчиво уточнила она. — Надо же. Никогда не слышала ни о чем подобном. Очень хочется спросить, как так случилось, но вы, конечно, тоже не знаете?