Двадцать минут спустя я остановилась перед домом моего детства. Я стояла на той самой ступеньке, на которой меня бросили в младенчестве.

Внезапно я не смогла понять, почему я вообще хотела жить здесь. В душе зашевелилось сожаление.

Возможно, мне не стоило отказываться от приглашения Зака присоединиться ко мне, но я должна была постоять за себя. Если я не научусь сейчас, то буду полагаться на него всегда.

Я вставила ключ в отверстие и повертела его, но обнаружила, что Вера сменила замки. Облако холодного конденсата пронеслось по моим губам, и я рассмеялась про себя.

— Конечно. Неважно. — Я бросила ключ на коврик и стала колотить кулаком по двери, пока она не зазвенела. — Это твой дом только на бумаге. Тебе здесь никогда не были рады.

Тапочки застучали по твердому дереву.

— Кто-то проснулся сегодня и выбрал насилие. — Табби застонала по ту сторону двери. — Черт возьми, потише. Я уже иду.

— Ты что, не спросила меня, чего я хочу? — раздался голос Регины сверху, вероятно, в ее комнате. — Что это за шум? Кто умер? Пожалуйста, скажи Фэрроу.

Не то чтобы мне нужна была еще какая-то причина для злости, но я ее получила.

Табби распахнула дверь и увидела, что я стою на крыльце, живая и невредимая, и машу ей в ответ.

Она сморщила нос: от одного моего присутствия здесь явно несло перегаром.

— Вспомнили о дьяволе.

— Лучше быть дьяволом, чем обычной сукой. — Я обошла ее и вошла в дом. — Где твоя мать?

В ноздри ударил кислый привкус разлагающейся пищи. Толстый слой пыли покрывал скамейку у входа.

Пахло мокрым мехом, хотя женщины Баллантайн любили животных только на своих тарелках и шубах.

Как и следовало ожидать, после моего ухода никто не удосужился прибраться.

Табби бежала за мной в гостиную, задыхаясь, пытаясь угнаться за моим шагом.

— Мама сменила замки.

Ни хрена себе.

По лестнице загрохотали шаги. Через несколько секунд Регина завернула за угол.

— Ты не имеешь права здесь находиться. — Она дернула меня за рукав куртки, но я оттолкнула ее. — Ты разрушила наши жизни. Ты бросила компанию, и теперь мы нищие.

— И ты подаешь на нас в суд? — Табби раскинула руки, пытаясь помешать мне перейти в комнату. — Ты должна подать в суд на того, кто первым подстрижет твои волосы, ты, ужасная ведьма. Они хоть прямые?

Для начала я сама постриглась с помощью одной из тех заколок, которые обещали прямую стрижку. Полагаю, у меня было дело и против них.

Я шагнула в гигантский промежуток между вытянутой рукой Табби и телевизором.

— Ты хотела, чтобы я была твоей горничной.

— Это называется расплатиться с долгами.

— Долгами? Это не я одета в Prada. — Я наклонила голову, разглядывая ее блузку. — Ну, я полагаю, теперь это Frada.

— Да, долгами. — Регина вскинула руки вверх. — Папочка и мамочка оплатили счет за твою маленькую поездку в Корею. Он практически истекал кровью ради тебя. Ты знаешь, сколько денег стоила эта школа? Мы даже не могли позволить себе содержать моих лошадей.

— Ничего.

— А?

— Ничего, потому что у меня была полная стипендия. — Я заглянула в столовую, обнаружив, что гостиная пуста. — А лошади ушли в центр конной терапии, потому что ты их никогда не кормила.

— У меня была школа.

— У меня тоже. — Я повернулась, вцепившись в лицо Табби. — Я уехала в Корею только потому, что ты каждую свободную минуту напоминала мне, что я не часть этой семьи.

Она и Регина последовали за мной на кухню. Я осмотрела комнату и обнаружила горы картонных коробок, сваленных в кладовке.

Я повернулась к ним.

— Вы переезжаете?

— Мы больше не можем позволить себе этот дом, не так ли? — Чтобы доказать свою точку зрения, Регина протиснулась мимо меня и заклеила полупустую коробку, в которой было достаточно токсичной энергии, чтобы зажечь Вегас. — Одно только ТСЖ стоит восемьсот баксов в месяц.

Табби присоединилась к ней, закрывая коробки, в которых почти ничего не было.

— Мы сдадим его в аренду и переедем в квартиру, чтобы иметь возможность покупать продукты. Теперь довольна?

Нет, вообще-то.

Я не получала никакого удовольствия от их несчастья. Я лишь хотела, чтобы они перестали портить мне жизнь. А вот Вера…

Я взяла свободную коробку и набила ее своими вещами.

— Где ваша мать?

Хотя они не имели права выгонять меня из дома, которым я владела, я не доверяла им, что они не выбросят мои вещи.

— Ее нет дома, — солгала Табби в тот самый момент, когда из гаража ворвалась Вера, потная в своем обтягивающем боди с зебровым принтом.

От одного только дыма ее лака для волос у меня закружилась голова.

— Девочки, вы должны помочь мне с коробками… — Ее слова замерли в горле, как только она заметила меня. — Что ты здесь делаешь, маленькая дрянь?

Похоже, перчатки были официально сняты.

— Собираю свои вещи. — Я открыла шкафчик над раковиной и достала свою любимую тарелку с Микки-Маусом, которую папа хранил, потому что знал, что я люблю есть на ней жареный сыр. — О, и сообщить кое-какие новости.

— Дай угадаю — мне стоит ожидать приезда шерифа в ближайшее время? — Вера сложила руки, прищурив глаза, словно взводя пистолет. — Потому что я получила собственную юридическую консультацию…

— Я знаю, что ты его убила.

Наступившая тишина пропитала стены. Вера стала такого же оттенка, как и ее комбинезон. Табби и Регина переглянулись, перешептываясь о всякой ерунде.

Табби почесала висок. Регина откинула голову назад. Обе не выглядели особо осведомленными. Паника на их лицах говорила сама за себя.

Они понятия не имели, что сделала Вера.

— О чем ты говоришь? — Вера бросилась к раковине, едва успев наполнить стакан трясущимися руками. — Кого убила?

— У тебя так плохо получается. Всегда так было. — Я двинулась к лестнице со своей коробкой. — Вот почему папа отослал меня. Чтобы избавить меня от твоего так называемого воспитания.

Они втроем погнались за мной по ступенькам.

— Твоего отца убил камердинер. — Вера топала каблуками по твердому дереву, несомненно, оставляя вмятины. — Я не имею к этому никакого отношения.

— Кроме того, что заплатила камердинеру 200 тысяч за его проблемы, ты имеешь в виду. — Я повернулась, посылая ей милую улыбку в коридоре. — Да, в суде это не прокатит.

— У тебя нет возможности доказать эту чушь.

Я молнией пронеслась по коридору к своей комнате и распахнула дверь, на мгновение ошеломленная тем, что увидела.

— Где все? — Ненавижу, когда мой голос ломается.

Вера, Регина и Табби заполнили дверной проем, как вышибалы.

Не оставляя мне ни дюйма для побега.

На губах Табби заиграла довольная ухмылка.

— О, мы подумали, что это все мусор, и выбросили его.

— Прости, Фэр. — Регина осмотрела свои ногти в форме гроба. — Есть разница между винтажом и мусором.

— Твои вещи воняли. — Табби подергала большим пальцем за спиной. — Как из другого конца коридора. Отбеливателем. — Она вздрогнула. — У меня от него рвотные позывы.

Убийство первой степени — это пожизненное заключение, напомнила я себе, отстраняясь от них на случай, если я сделаю какую-нибудь глупость. Опустим срок до десяти лет, и я смогу взвесить все за и против.

Эти стервятники ничего не оставили.

Даже ворсинок не оставили.

Все мои воспоминания исчезли. Витрина с медалями за фехтование. Эпе, с которыми я соревновалась в детстве. Коробка с билетами на Бродвей, которые я сохранила после поездок в Нью-Йорк с отцом.

Исчезло, исчезло, исчезло.

Во всех вариантах мести, которые я придумывала, я всегда намеревалась взять только то, что папа хотел, чтобы у меня было. Я бы никогда не сделала ничего подобного с ними.

По моим щекам разлился жар, такой горячий, что я боялась, что моя голова сгорит на месте.

— У тебя нет доказательств. — Вера шагнула за дверную раму, тесня меня. — Этой лжи, которую ты изрыгаешь под моей собственной крышей.