— Мы не можем. С нами связался аэродром Потомак. Приземляться там небезопасно. Да и вообще где-либо в округе Колумбия.

— Мне нужно быть в Потомаке. Сейчас.

— Наш альтернативный выбор — приземлиться в Делавэре. До Потомака около четырех часов езды, но здесь тоже бушует шторм. Видимость лучше, но не очень.

— Безопасно ли приземляться?

— Безопасно? Да. — Он наклонил голову, слегка покачивая ею. — Комфортно? Нет.

— Давайте сделаем это.

По крайней мере, за рулем я гарантированно приеду до окончания мероприятия. Я не мог рисковать тем, что вообще не успею.

Второй пилот все еще маялся.

— Почему вы все еще здесь? — Я изогнул бровь. — Вам нужно лететь на самолете.

Видимо, не очень хорошо, потому что через несколько минут он упал вниз головой.

Меня качнуло вперед, и я рыкнул, когда мой живот впечатался в стол.

Стюардесса бросилась ко мне и проверила ремень безопасности, сильно дернув за петлю. От очередного сильного толчка она отлетела в кресло напротив меня.

Она втянула себя в сидячее положение, борясь с каждым жестоким толчком.

— Пристегнитесь, мистер Сан.

Ни хрена себе.

Я поднял окно и уставился в бездну. Белые конфетти проносились мимо в метели алебастрового и серого цвета.

На середине нашего спуска снег превратился в дождь. Тяжелые капли разбивались о стекло.

— Здесь всегда так? — Стюардесса вцепилась в подлокотник, откинув голову назад. — Я работаю всего три месяца. Это мой первый шторм.

Я проигнорировал ее, пытаясь удержаться в вертикальном положении, пока самолет швыряло по кругу, как в блендере. Планшет второго пилота упал со стола на ковер, запустив свой плейлист. "I Want to Hold Your Hand" группы The Beatles.

От сильного толчка я впечатался головой в стену. Песня сменилась. "Bookends".

Та самая песня, которая играла, когда умер отец.

Внезапно я перестал слышать собственные мысли.

Машины гудели.

Дождь льет.

Меч и осьминог на окне.

Еще один резкий толчок.

Кулон.

Я подлетел на своем сиденье и с грохотом приземлился обратно.

Души бесценны, Зак. Постарайся защитить свою любым способом.

Я уткнулся подбородком в грудь, борясь с турбулентностью.

— Я стараюсь, папа.

Когда-нибудь ты научишься ценить прекрасное.

— Да, папа. Ее зовут Фэрроу.

Еще гудки.

Звездные влюбленные.

Гудок.

Я наконец-то научился ценить прекрасное, и я умру в воздухе, прежде чем увижу ее снова.

Широко раскрытые глаза отца.

Его туловище, столкнувшееся с моим.

Капля, капля, капля.

Самолет быстро снижался, прорезая дождь.

Ты в порядке, Закари. Ты в порядке.

— Нет, папа. — Я вцепился пальцами в ручки, почти отрывая их ногтями. — Мы падаем слишком быстро.

Грабли.

Кровь.

Нож.

Я не хотел ничего из этого вспоминать.

Шевеление папиных губ.

Его единственную слезу.

Его последние слова.

Мы с огромным грохотом врезались в взлетно-посадочную полосу. Моя рука отлетела в сторону и врезалась в окно.

Дождь хлестал с неба, как пули. Самолет затормозил, но я опустил голову на колени, сведя брови.

Его последние слова, его последние слова, его последние слова.

— Что ты говоришь, черт возьми?

Стюардесса отстегнулась и бросилась ко мне. Она положила руку мне на спину.

— Вы в порядке, мистер Сан?

— Нет.

Я, наконец, вспомнил последние слова отца.

ЭТОТ ДЕНЬ

ЗАК

Природа: 3.

Зак Сан: 0.

Дорога до спортивной арены заняла пять часов. Пять часов в дерьмовой арендованной машине, которая держалась на клею Gorilla Glue и молитвах.

Я не принимал душ и не переодевался три дня, забыв свой багаж в Чиангмае. Мне казалось особенно жестоким, что из-за человека, который запретил персоналу пользоваться ароматическими средствами, я должен был страдать пять гребаных часов от собственного зловония.

В последний тридцатиминутный отрезок времени обогреватель умер жестокой смертью. Температура в течение нескольких минут упала до сорока градусов. А я все еще не нашел чертово пальто.

Я продирался сквозь дождь с костяшками цвета молока, чертовски надеясь, что успею до окончания соревнований.

Вывеска арены сверкала под ливнем, как маяк. Тысячи машин заполнили арену из конца в конец.

Не имея шансов найти место, я припарковался в зоне эвакуации прямо у входа, захлопнув за собой дверь.

— Лучше бы она была здесь.

Это было бы просто удачей, если бы меня направили по ложному следу в ужасной игре в телефон. Я узнал местонахождение Фэр у Ромео, который узнал ее местонахождение у Даллас, которая узнала ее местонахождение у Хетти, которая узнала ее местонахождение у Фрэнки, которую я считал столь же надежной, как и метод вытаскивания.

Я запихнул весь бумажник в билетную кассу и, не дожидаясь, ворвался за барьер. Содержимое внутреннего кармана моего костюма билось о мою грудь при каждом шаге.

Мой правый мокасин свалился, когда я несся по коридорам, как бык. У меня не было времени поднять его.

Ребенок бросился мне наперерез. Он уронил свою сладкую вату, заплакав при виде меня.

Я мог только предполагать, как я выгляжу. Щеки покраснели от того, что были заморожены чуть ли не до обморожения. Губы сжаты в четкую линию. Волосы развевались на ветру.

Воистину, Фэрроу выбрала самое неудачное время года, чтобы вылечить меня.

Так чертовски холодно.

Коридор вливался в арену, где тысячи людей ликовали со стадионных мест. Я никогда не найду ее в этой толпе.

— Внимание: финальный матч начнется через три минуты.

Эти слова эхом отдавались из динамиков на каждом углу. Это доносилось из кабинки на краю трибун.

Я подошел к ней, выхватил микрофон у перепуганного диктора и проследовал к центру трибуны, слишком решительно настроенный, чтобы испытывать неловкость.

Я постучал по микрофону.

— Фэрроу Баллантайн?

Гул толпы затих, а затем снова стал нарастать.

Ряд фехтовальщиков в форме остановился в нескольких футах от меня, глядя на меня сквозь маски. Один из них подтолкнул другого и указал на меня кончиком шпаги.

— Фэрроу. — Я крутанулся на месте, пытаясь разглядеть ее в море лиц. — Ты здесь?

— Какого хрена ты делаешь?

Это сказал случайный человек на стадионе.

Я провел большим пальцем по челюсти, говоря в микрофон сквозь стиснутые зубы.

— Все, что я делаю, — это пытаюсь вернуть свою девушку.

Толпа взорвалась столпотворением.

Большинство кричало.

Некоторые закричали.

А у меня официально кончилось все терпение.

— Боже правый, этот человек в порядке. — Одна женщина присвистнула. — Нарядите меня, как рожок мороженого, и дайте мне его облизать.

За минуту я превратился в посмешище, и к черту это. Я не хотел протягивать оливковую ветвь. Я хотел подарить Фэрроу Баллантайн все чертово дерево.

— Фэрроу… — Я передернул плечами, вглядываясь в толпу безликих людей. — Все наши отношения были тайной. Запрятаны в темных закоулках нашей жизни. Больше так не будет. Примешь ли ты меня или отвергнешь, но я больше не буду притворяться, что я не твой.

— Эй, чувак. — Еще один чертов человек. — Где твой ботинок?

Вся аудитория смеялась.

Я продолжал, не обращая на них внимания.

— Я провел всю свою взрослую жизнь, живя и не живя. Ты ворвалась в мою жизнь так неожиданно. Как глоток свежего воздуха. Ты научила меня, как двигаться дальше, как преодолеть свое прошлое и как жить. Я снова могу прикасаться.

Кто-то заржал.

Еще больше насмешек.

Возможно, мне следовало бы озаботиться раскрытием своего секрета миру, но я этого не сделал. Возвращение Фэрроу имело большее значение.

— Только что я пять часов ехал под дождем в дерьмовой арендованной машине и не остановился, меня не стошнило, я не остановился. Это все ты, Осьми. — Я повернулся лицом к другой половине толпы, прикрывая свои позиции. — Мне жаль, что я не заметил этого раньше. Что не сделал тебя своим приоритетом сразу, как только встретил. Ты заслуживаешь гораздо большего.