За тридцать лет, что я его знал, ему ни разу не разбивали сердце, ему не приходилось заикаться о разрыве отношений, он не совершил ни одной ошибки в бизнесе, при этом старался выглядеть так, будто не имеет ни малейшего представления о том, что делает, и добился своих успехов благодаря исключительному везению.

Он плыл по течению жизни, не прерываясь на то, чтобы притворяться идиотом. Это было самое гениальное, что можно было сделать.

Я стянул штаны и бросил ботинок Осьми на деревянную скамейку.

— Кроссовок принадлежит тому, кто проник сюда вчера.

Рома хихикнул.

— Горячий ботаник, который пришел в нижнем белье и накормил его хорошей порцией своего собственного дерьма. Есть только одна проблема — он не знает ее имени.

На самом деле это была наименьшая из моих проблем.

Даже если бы я и мог рассматривать кого-то в качестве настоящей жены, эта маленькая осьминожка определенно не подходила.

Она была лгуньей, явно ниже меня по положению и к тому же блондинкой. Моя мать ни за что не стала бы рассматривать ее на эту должность.

А если бы и рассматривала, то я бы не стал.

Она не обладала ни одним из тех качеств, которые попали в мой список.

И да, такой список был:

— Смертельно богатая.

— Открыта к клиническим соглашениям.

— И прежде всего — покорная.

Я не терпел любви.

Не выносил романтики.

Активно ненавидел homo sapiens.

А она действительно была очень человечной. Вся из грязной плоти и крови. Горячий темперамент и еще более горячее тело.

Экран криокамеры трижды пискнул, сигнализируя о готовности.

— В чем проблема? — Олли сунул свои огромные ноги в тапочки и дернул дверь в криокамеру. Бело-голубой дым густыми волнами повалил на пол. — Просто пройдись по списку гостей.

Я последовал за ним, стиснув зубы.

— Если бы она была в списке гостей, мы бы не разговаривали об этом.

Я был не в лучшем настроении.

Мне не нравилось, когда меня перехитряли.

Нет, позвольте мне перефразировать: я не привык, чтобы меня перехитряли.

Дитя-невеста сатаны ворвалось в мою жизнь, как торнадо. Проскользнула в мой замок, порылась в моем дерьме, едва не выиграла у меня партию в го.

А потом, в довершение всего, она убегала в стиле мультяшных персонажей, перелезая через мои возвышающиеся ворота, как ящерица.

Кем бы она ни была, она не была наследницей с экстравагантными мечтами в голове и черным Amex в своей винтажной Birkin.

Ром вошел в комнату последним, закрыв за собой дверь.

— Не могу поверить, что говорю это, но Олли прав.

Цифровые часы над нашими головами начали отсчитывать четыре минуты, белые облака льда по большей части заслоняли их. Оба мужчины задрожали.

Я, как всегда, ничего не почувствовал.

Ром свернул шею, напрягая пресс.

— Даже если ее не было в твоем списке гостей, она приехала с кем-то. На машине. Другого способа пройти мимо охраны буквально нет. Слишком сильная охрана. И у тебя есть эта туфля.

— Это обычный кроссовок — прорычал я.

Но это был не обычный размер обуви для женщины.

Десятый размер, зауженный кверху.

Она была высокой. Искрящаяся. Почти андрогинная. Аморфное существо.

Я даже не мог сказать, было ли ее лицо традиционно привлекательным или нет. Помню только, что мне хотелось отвести взгляд каждый раз, когда наши глаза встречались, потому что она смотрела на меня, как на кубик Рубика, который нужно разгадать, а не как на талон на еду.

— Ты находчивый человек. — Олли стряхнул с плеча ледяную крошку. — И это сработало для принца из "Золушки"".

— Это была сказка. — Эти слова приводили меня в ужас. Мне была противна сама идея счастливого конца. Угнетающе-трагический конец был мне больше по душе. — К тому же в версии братьев Гримм сводные сестры Золушки ампутируют себе ноги, чтобы влезть в туфельку.

Ромео побежал трусцой, чтобы стряхнуть холод.

Мы занимались шесть раз в неделю, вместе, когда позволяли наши графики, затем проходили через ритуал ледяной камеры, ультракрасного света, сухой сауны и капельниц, обычно у меня дома, но иногда в Grand Regent, когда я жаждал места, которое мама не могла мне найти.

— Сказки существуют. — Ромео жестом указал на себя. — Посмотри на меня.

Моя верхняя губа скривилась в усмешке.

— То, что у тебя с женой, — это не сказка.

— Тогда как бы ты это назвал?

— Худшей финансовой инвестицией в истории человечества.

— Он не ошибается. — Оливер рассмеялся. — Ты знаешь, что я фанат Дал, но я встречал частные самолеты, более экономичные, чем она.

Ром выпустил облако воздуха.

— Ты не веришь в судьбу?

Как будто он верил в нее до того, как стал дико одержим своей второй половиной.

Или лучше сказать — его второй четвертью.

Его жена была крошечной, но производила много шума.

— Я больше люблю теорию хаоса. А она, похоже, олицетворяет анархию.

Ромео заставил Даллас выйти замуж, что привело к вихревым отношениям со взлетами и падениями, а также с достаточным количеством триггеров для трех исторических драм.

Спустя год и четыре с лишним миллиона долларов он казался счастливым со своей женой. Но я встречал людей, которые чувствовали себя счастливыми, будучи зараженными болезнью Лайма.

У людей в основном не было стандартов.

— Анархия или нет, но она привлекла твое внимание, и никто другой за те тридцать с лишним лет, что я тебя знаю. — Ромео взглянул на таймер. Наверное, отсчитывал секунды до воссоединения с Даллас. Меня тошнило от них двоих. — Это должно что-то значить.

— Это значит, что она ненормальная, — добавил я. — Совершенно невменяемая и настолько глупая, чтобы войти в мое логово без приглашения.

— Она вошла и пробыла там несколько часов. — Олли перешел к обхватыванию своих яиц, чтобы защитить их от холода. — Это значит, что тебе понравилось ее общество.

— Я ее не ищу. — Я наблюдал за тем, как моя кожа приобретает приятный оттенок синевы, и удивлялся, почему она все еще чувствует себя одинаково, до и после.

Часы показывали две минуты. Олли и Ром начали болтать, дрожать, прыгать вокруг. Они были такими мягкими. Такие живые и в гармонии со своими глупыми телами.

Я не мог понять, завидовать им или раздражаться.

Ром двинулся к выходу.

— Почему?

— Потому что она мне не нужна.

— Ты не закончил игру в Го. — Олли щелкнул пальцами. — Ты же знаешь, что не сможешь жить с осознанием того, что она могла бы тебя в нее обыграть.

— Она и не могла. Она едва выжила во время нашей игры. — Я был уверен, что скоро забуду ее.

Ее ничтожное существование не оставило отпечатка на моей жизни.

— Он будет искать ее. — Ромео провел рукой по своей темной гриве, глядя на часы над нашими головами. — Черт, такое ощущение, что я здесь с четверга. Время ползет, когда ты замерзаешь до смерти.

— Я не буду ее искать, — возразил я, не двигаясь ни на дюйм, ледяной дым даже отдаленно не проникал в мою плоть.

Я онемел.

Так сильно онемел.

Всегда, блядь, онемевший.

Олли толкнул Рома локтем и наклонился к нему, чтобы прошептать.

— Как ты думаешь, как они назовут своих детей?

Ром оттолкнул его.

Член Олли покачивался от движения. На морозе он не уменьшился ни на сантиметр. Возможно, это было медицинское состояние.

Одно из многих, если мне нужно было угадать.

— Убирайся к чертовой матери, тупое яйцо, — прошипел я сквозь стиснутые зубы.

Олли склонил голову набок.

— Это на китайском?

Ромео вздрогнул.

— Это на языке Зака.

Осталось двадцать секунд.

Они начали бесцельно вышагивать по комнате, пытаясь набрать обороты.

Я оставался на месте.

Оливер погладил свой подбородок.

— Она — первая женщина, о которой он заговорил.

— И последняя, с кем он должен быть. — Ромео оттолкнул Олли локтем, когда тот попытался прижаться к нему, чтобы согреться. — Она мошенница. Помнишь?