Я уставился на капли на крыше машины, радуясь тому, что отвлекся.

— Где?

— На тропе Золотой шахты.

— Отличное место, чтобы прятать тела.

— Держала варианты открытыми. — Она пожала плечами, положив запястье на руль, и ускорилась, не обращая внимания на стук дождя. — Я жила с Верой, Региной и Табби.

— Твоему отцу следовало бы с ней развестись.

А еще лучше — бросить ее, как только он увидел, что Фэрроу нежелательна в этом доме. Я втайне питал к этому человеку довольно поганые чувства.

Теперь он мертв, но не настолько, чтобы искупить вину за то, как он обошелся со своей дочерью.

Фэр закусила нижнюю губу, обдумывая мои слова.

— Он был похож на меня. Он очень хотел иметь семью, во что бы то ни стало. И… я думаю, это ослепило его. Возможность быть принятым в нее. — Она сделала паузу. — Вот почему я не строю отношений. Я не хочу совершить ту же ошибку. Отдать слишком много себя не тому человеку.

Машина с грохотом остановилась. Фэрроу нажала на ручной тормоз перед знаком, запрещающим парковку.

Я схватился за ручку двери, подавляя рык. Вокруг было пустынно, Приус был единственной машиной в кромешной тьме.

Я смотрел на ее профиль, пока мой пульс приходил в норму. Как слиплись ее ресницы от дождя.

Мой телефон жужжал в кармане, сообщение за сообщением. Без сомнения, от Эйлин.

Я не мог заставить себя беспокоиться. Для женщины, которая утверждала, что ей не нужны романтические отношения, она слишком часто искала меня, чтобы мне это нравилось.

Фэрроу повернулась ко мне лицом.

— Посмотри на себя.

Она взяла мои руки в свои. Мои руки тряслись так сильно, что ударялись о центральную консоль и сиденье.

По шее поползло тепло, согревая щеки и уши. Я был смущен, и напуган, и взбешен, и жив. Настолько живой, что задыхался от избытка кислорода.

Никогда раньше я не выходил так далеко из зоны комфорта. Для меня войти в незащищенную машину было равносильно прыжку с самолета без парашюта.

А войти в нее под дождем? С таким же успехом можно было попросить меня сначала перерезать себе вены.

— Кто тебя обидел? — Она смотрела на меня ангельскими глазами, которые видели добро там, где его не было. — Кто сделал это с тобой? Почему ты такой?

Я уставился на деревья впереди, наблюдая, как они раскачиваются, словно молящиеся на бдении.

— Я не из тех, кто говорит о своих чувствах.

— А я не из тех, кто трахается с боссом. — Она сжала мою руку, успокаивая меня по-своему. — Мы оба не в своей тарелке. Давай поговорим.

И в этот момент, когда мне казалось, что лес поглотит мой секрет и унесет его в могилу, я решил совершить тактическую ошибку, но только ради того, чтобы угодить этой женщине.

Я передвинул не тот камень.

— Когда мне было 12, мы с папой забрали его подарок для мамы на годовщину. Кулон.

Ее глаза расширились.

— Другой кулон в наборе.

Я кивнул.

— Когда мы возвращались, грузовик врезался в нашу машину и перевернул ее. Папа закрыл меня своим телом и умер.

Я — единственное солнце в мире, которое приносит тьму.

— Зак…

Я перебил ее, произнося четкие, ровные гласные.

— Но у него не было привилегии умереть мгновенно. Грабли пронзили его тело, превратив его смерть в медленное и мучительное испытание. Все это время он наблюдал за мной, его глаза становились все более красными, а лицо — все более синим.

Фэрроу вздохнула, но ничего не сказала.

Я продолжил.

— Я видел, как он теряет свою жизнь в реальном времени.

Даже сейчас я вижу, как он умирает на моих глазах. Мне не потребовалось много усилий, чтобы вызвать этот образ.

Желчь поднялась к горлу. Я сглотнул ее, заставив себя выплюнуть все остальное, что произошло.

— Из-за того, что машина опрокинулась, бензин просочился в двигатель. Им пришлось разбирать машину по частям, прежде чем они вытащили меня. Несколько часов мертвое тело отца лежало поверх моего, и его кровь капала на меня.

Фэрроу крепче сжала мою руку, побуждая меня продолжать.

— Сначала кровь лилась на меня, как поток. Но, в конце концов, она замедлилась до капель, время от времени брызгая мне на лицо. Я даже не помню последних слов отца. — Я сглотнул, зажмурив глаза, зная, что это не сотрет воспоминания, но желая этого. — В тот день шел дождь. Было так холодно, что папа, наверное, почувствовал это в своих костях, когда делал последний вдох.

Воздух с шумом покинул ее легкие.

Я знал, что она жалеет меня. Как и большинство людей. Именно поэтому я отказывался кому-либо рассказывать об этом. Даже психотерапевту, к которому меня отправила Селеста Айи, пока мне не исполнилось шестнадцать.

Даже Ромео и Оливер узнали о случившемся только из СМИ и от мамы.

Фэрроу прошептала, не отпуская моей руки:

— Водитель был пьян?

— Нет. — Я откинул голову на подголовник, вода просачивалась в мое тело сквозь промокшую одежду. — Это самое ужасное. Он вовсе не был пьян. Он не был злодеем. Просто переутомленный отец пятерых детей, который потянулся за кофе в подстаканник и потерял контроль над машиной.

Большой палец Фэрроу поглаживал тыльную сторону моей руки, совершая крошечные круговые движения.

Я сжал свободную руку в кулак, впиваясь ногтями в ладонь.

— Он превысил скорость, чтобы пораньше закончить последнюю работу. У его ребенка был сольный концерт. Он сразу же признал свою вину. А потом написал нам письмо с извинениями.

Мне пришло в голову, что Фэрроу тоже потеряла отца в результате несчастного случая. Я взглянул на нее, гадая, подействует ли на нее известие о смерти отца.

Я сразу же нашел ответ.

Ее глаза были прикованы ко мне, ее внимание было сосредоточено только на мне.

Я выпятил нижнюю губу.

— Дело так и не дошло до суда — он пошел на сделку с признанием вины. Его жене дали быстрый развод, чтобы она могла жить дальше и найти кого-то другого, кто позаботится о семье. Моя мать до сих пор платит за обучение детей.

Фэр спрятала лицо в ладонях.

— Господи.

Мне было интересно, изменило ли это ее отношение к Констанс.

При всех ее отрицательных чертах — а их было немало — мама не была ужасным человеком. Просто она глубоко заблуждалась, была скована горем и пыталась существовать без полного контроля над каждым аспектом своей и моей жизни.

— Я остался со всей этой яростью, и мне не на кого было ее направить. — Я уставился на свои колени. — И тогда я превратил свою ярость в чувство вины.

Я никогда раньше не говорил этих слов никому. Или вслух, если уж на то пошло. Правда о них пронзила мою грудь, как пуля.

Я так долго ничего не чувствовал, что с тех пор, как в моей жизни появилась Фэрроу, у меня началась сенсорная перегрузка. Она была живым доказательством того, что ангелы существуют в аду.

— Мне так жаль. — Ее голос проникал в мои уши, успокаивая там, где я горел. — Мне жаль, что мир был так жесток к тебе. И мне жаль, что тебе пришлось пережить это в одиночку. — Ее пальцы переплелись с моими. — Больше всего мне жаль, что никто не научил тебя, что можно не быть в порядке. Исцеление — это как плавание по воде. Ты тонешь так же часто, как и плывешь. Тебе нужно плечо, чтобы поплакать, Зак. А не невеста.

— Кстати, о моей невесте… — Я разжал наши пальцы, все еще не привыкший к столь частым прикосновениям. — Что произошло сегодня вечером…

— Это не мое дело, — закончила за меня Фэрроу. — Мы заключили сделку. Я знаю, что ты помолвлен. Я должна была…

— Дай мне закончить. — Я повернулся к ней лицом. — Я планировал все это для тебя сегодня вечером. Ужин. Свечи. Цветы… Все эти досадные вещи, которые бывают в фильмах.

— Ты смотришь романтические фильмы? — Она выглядела неубежденной.

— Невольно. И только для того, чтобы придумать, как заставить тебя чувствовать себя… непривычно. — Я усмехнулся. — То, что у нас клинические условия, не означает, что ты должна чувствовать себя невостребованной. — Я сделал паузу. — Оливер дал мне список.