Он остановился перед мужскими шкафчиками и повернулся ко мне лицом.

— Если ты будешь оспаривать завещание, то потратишь на это все свое время, силы и деньги, а ты и так уже растрачиваешь себя по пустякам. Тебе нужно сосредоточиться. — Хмурый взгляд углубил морщины на его щеках. — Что такого сложного в том, чтобы жить дальше?

Я сцепила пальцы, перекладывая свой вес с ноги на ногу.

— Это несправедливо, что ей досталась половина компании.

Андраш закатил глаза.

— Это всего лишь клининговая компания. Открой другую.

— Это не просто клининговая компания. Это папино наследие. Мы вместе придумали это название. Мы выбрали логотип, продукцию, услуги. У нас были планы, а не у этих идиоток. — Я вскинула руки вверх, и чем больше я волновалась, тем больше жара проникало в мою шею. — И сувениры. Она продала их все. Я хочу их вернуть.

Папа всегда говорил: «Воспоминания — это второе сердце. После того как тебя не стало, они бьются в тех, кого ты оставил».

Эта женщина продала второе сердце отца.

Я хочу его вернуть.

— Их больше нет. — Андраш покачал головой. — Драгоценности. Искусство. Они могут быть в Сибири, насколько мы знаем. Даже если бы ты их разыскала, ты бы никогда не смола себе их позволить.

Он был прав.

И все равно я не могла этого оставить.

Я хотела бороться с Верой всем, что во мне осталось, даже если это было не так уж много. Из злобы. Из справедливости. Из мести.

Из боли.

Двадцать два года жестокого обращения с того самого момента, как я новорожденной упала на ступеньки их дома. Двадцать два года я отбивалась от планов выгнать меня из дома.

Если бы я оставила эти двадцать два года без ответа, была бы я по-прежнему человеком или шлюхой?

Это моя девочка. Голос отца донесся до меня, как внезапная буря. Мне захотелось разрыдаться при его звуке. Постоять за себя. Даже против тех, кого ты любишь. Если ты окажешься в одиночестве, значит, они никогда не любили тебя по-настоящему.

— Это не его настоящая воля, — прошипела я сквозь стиснутые зубы. — Это главная причина, по которой я хочу оспорить его. Она испортила его наследство и лишила его последних желаний.

Он схватился за голову, словно думал, что она взорвется.

— О чем ты говоришь?

— Она сама составила этот документ.

— Откуда ты знаешь?

— Потому что я знаю своего отца. Это не его воля. Я знаю это сердцем. В своих костях.

В завещании, зачитанном во время оглашения завещания, его коллекция произведений искусства была отнесена к разным вещам. Предметы должны быть проданы с аукциона, а вся прибыль передана Вере Баллантайн.

Картина, которую папа поклялся никогда не продавать, даже если бы сам президент встал на колени, чтобы ее выпросить.

Скульптура носа, из-за которой, как он настаивал, начнется Третья мировая война, так как она напоминала ему ту, которую он передал мне.

И кулон, который он обещал подарить мне на свадьбе, когда поведет меня к алтарю.

Я не просто не верила завещанию. Я отказывалась в него верить, потому что, если бы я поверила, это означало бы, что все обещания, данные мне отцом, были ложью.

А мой отец не был лжецом.

— Какое это имеет значение? — Андраш взмахнул руками. — Все кончено. Прошло почти два года. Сосредоточься на том, что ты можешь изменить.

— Я могу это изменить. — Я сжала кулаки по бокам. — Мне не нужно ложиться и принимать это.

— Если ты проведешь время с этим мистером Саном, то лежать и принимать это станет твоей основной позицией, te bolond (пер. дурочка), — прорычал он, расстегивая свой фехтовальный костюм.

Стоп.

Подождите. Отбой. Перемотайте назад. Поставьте телевизор на паузу.

Андраш, по сути, только что назвал меня шлюхой.

Для начала — шлюха — это просто женщина, которая знает, что ей позволено все, что и мужчине. А во-вторых, мне не нужно было это принимать.

Я выпрямилась и заговорила как можно медленнее, стараясь, чтобы мои слова впитались в его череп.

— То, что ты только что сказал, не нормально. Совсем.

— То, что я только что сказал, — правда.

Я никогда раньше не видела его таким оживленным. Это была не ревность. Андраша никогда не волновало ничего, кроме фехтования. И даже тогда он ставил меня на первое место.

С тех пор как я вернулась из Сеула, разрушенная и опозоренная, он сшивал меня по кусочкам, делая столько всего за кулисами, что я знала, что никогда не пойму всего масштаба его усилий.

Но он плохо владел словом, а некоторые вещи было неприемлемо говорить.

Я скрестила руки.

— Я бы хотела получить извинения.

Неважно, что я считала Андраша вторым отцом. И то, что его слова, скорее всего, были вызваны заботой.

— Ты что, не слышишь слухов? — Он удвоил голос, жестом указывая в сторону толпы богачей по другую сторону стены. — Закари Сан и его друзья умеют только брать, использовать и злоупотреблять. Он плейбой. Он никогда не будет воспринимать тебя всерьез. Он может помочь тебе в чем-то сейчас, а потом перестать, когда ты ему надоешь.

Он был прав.

Зак сам так говорил.

Я была пластырем. Лекарством. Противоядием.

Ничего больше. И ничего меньше.

Средство для достижения цели.

Я задрала подбородок.

— Я уже большая девочка.

— Ах, но ты все еще девочка. — Андраш потрепал меня по носу, глядя на меня сверху вниз. — Сделай себе одолжение и хоть раз в жизни послушайся взрослого. Эта история с мачехой должна быть похоронена вместе с твоим покойным отцом. Он бы хотел, чтобы ты с ней помирилась, Фэр. Он хотел бы, чтобы ты начала все с чистого листа. Выбери мир, а не войну.

Не я выбрала войну.

Меня втянули в нее, пиная и крича.

Я покачала головой. Следующее занятие с Заком начиналось через десять минут. Я сомневалась, придет ли он вообще, учитывая все обстоятельства.

— Мне нужно идти. — Я затянула ремень сумки на плече. — Спасибо за совет, но я пойду.

Я повернулась на каблуке и пошла к женской раздевалке. Как только я протиснулась в дверь, я рухнула на безлюдную скамейку и зарылась лицом в руки.

Все в порядке.

Ты в порядке.

Зак Сан — твой билет к искуплению, а ты никогда не уклонялась от отношений на одну ночь.

Это не грязно. Это не неправильно. И это не закончится тем, что твое сердце рассыплется на лыжне, пронзенное саблей.

В том-то и дело, что я выросла в среде, где не было человеческой привязанности. Я находила ее везде, где только могла, — в том числе и особенно в сексе на одну ночь.

Когда я выросла, отец доставлял мне обрывки любви в дозированных количествах, надеясь, что они останутся незамеченными тремя другими женщинами Баллантайн.

Он изо всех сил старался сохранить мир, надеясь вырастить всех трех своих дочерей в гармонии. И он действительно считал Табби и Регину своими дочерьми, равными мне по значимости, даже если в них не было ни капли его крови.

Они просто отказывались это видеть.

А я? Мне не составляло труда согреть свое сердце кардио и мускусными простынями мужчины.

На самом деле я давно подозревала, что у меня прямо противоположная проблема, чем у Зака. Я жаждала ощущать кожу другого человека на своей. Я получала удовольствие от знакомств и не оглядывалась назад.

Отношения были высокими ставками. Рискованными.

Секс был простым. Мгновенное удовлетворение.

А Зак был богом среди людей. Я не рисковала влюбиться в задумчивого, покровительственного миллиардера, сидящего на вершине башни из слоновой кости.

Я достала из рюкзака свой телефон и пролистала сообщения лучшей подруги.

Ари:

Не могу поверить, что мы не отпразднуем твой день рождения вместе.

Фэрроу:

Я тоже.

Фэрроу:

Ты сейчас мой самый любимый человек на свете.

Фэрроу:

(Не хочу сказать, что это звучит как пятая сцена или что-то в этом роде).

Ари:

Больше, чем Киану Ривз?

Фэрроу:

Да.

Ари:

Больше, чем Тейлор Свифт?