ЗАК

ОСТАЛОСЬ 2 ДНЯ

Два часа.

Мой самолет вылетит через два часа. Прямо в Италию, где Эйлин жила в роскошном поместье, принадлежавшем второму бывшему мужу Селесты Айи.

Я намеревался разорвать с ней помолвку, что займет не более семи минут, а затем сесть на самолет и вернуться в Потомак, имея в запасе чуть меньше двадцати четырех часов.

Я уставился на неподвижное видение мамы: глаза закрыты, кожа бледная и без блеска. Она выглядела так, будто постарела на пару столетий.

И все же она казалась умиротворенной.

Наконец-то она расслабилась, не отягощенная тяжестью нашей утраты.

Мамины глаза двигались вправо и влево под веками. Я наклонился вперед, уперся локтями в колени и наблюдал за ней.

Медсестры накачали ее лекарствами, до краев наполненными обезболивающими, чтобы бороться со сломанным ребром, которое ей поставил парамедик на месте. Вероятно, она была выше уровня инфляции.

В темной комнате она открыла глаза. Аппарат, подключенный к ней, продолжал равномерно биться.

Я не знал, как поступил бы в этот момент хороший сын. У меня не было большого опыта в этой области.

Если бы роли поменялись местами и Фэрроу стояла над моей больничной койкой, я бы хотел, чтобы она взяла меня за руку.

Тем не менее, я держал свою.

В конце концов, я только что пригрозил маме, что оборву контакты с ней, если она будет оспаривать мои отношения с Осьми.

— Ты в больнице. — Я откинулся на спинку кресла, понимая, что действительно испытываю значительное облегчение от того, что она очнулась. — Как ты себя чувствуешь?

Мама высунула язык, чтобы облизать губы. Вместо этого раздалось хрюканье — движение было слишком сложным для ее нынешнего состояния.

Она зажмурила глаза.

— Уже лучше.

Я ничего не сказал.

Мама вдохнула, как будто пытаясь убедиться в этом.

— Что со мной случилось?

— Мини-сердечный приступ. — Я сунул руки в карманы. — Очень легкий, по словам врачей. Сейчас ты находишься в лучшем частном медицинском учреждении Чиангмая под круглосуточным наблюдением. Селеста Айи сейчас в отеле, собирает вещи. Они хотят оставить тебя на пять дней, чтобы следить за пульсом и проводить общие обследования.

— Тогда почему я чувствую себя так… плохо? — Она сглотнула и поморщилась, словно одно лишь движение причиняло мучительную боль. — И мне ужасно больно?

— Медики делали искусственное дыхание на вилле. При сжатии грудной клетки сломалось ребро. Это скорее больно, чем опасно. На самом деле, это совсем не опасно. Просто дискомфорт. Если хочешь, можешь накачать еще обезболивающего с помощью этой кнопки. — Я взял ее за руку и подвел к белому пульту, примостившемуся в углу кровати.

Мама слегка задыхалась. Ее рот приоткрылся.

Она почти завизжала, когда я дотронулся до нее.

— Прости. — Я отстранился. — Больно?

— Н-нет. — Она покачала головой, завороженно глядя на меня. — Я просто… ты прикоснулся ко мне, Зак. Ты никогда никого не трогаешь. С тех пор, как умер твой отец.

— Фэрроу научила меня "кожа к коже". — Я улыбнулся, где-то между горечью и ностальгией. — Было много проб и ошибок.

Неловких моментов.

Радостных моментов.

И я дорожил каждым из них.

Слезы повисли на кончиках ее ресниц.

— Могу я… — Ее руки дрожали. — Можно я возьму тебя за руку? Я всегда хотела.

Но она не стала дожидаться разрешения. Она сжала мою ладонь и переплела наши пальцы. Сухая, холодная кожа встретилась с моей.

Я оставался абсолютно неподвижным, когда она поднесла тыльную сторону моей руки к своим ледяным губам и впилась поцелуем в костяшки пальцев.

Неприятная дрожь пробежала по телу, но я не струсил и не отступил. Не хотелось бросаться в душ и поднимать температуру до кипения чайника.

Похоже, я излечился.

Забавно, но я всегда представлял, что все мои проблемы исчезнут, если я просто научусь прикасаться. Мне и в голову не приходило, что прикосновения связаны с чувствами.

А единственный человек, чьего прикосновения я жаждал, находился за тысячи миль от меня, на другом континенте, и, возможно, затевал драку с крокодилом, чтобы показать, что он может.

Мама начала рыдать во весь голос.

— Она это сделала? — Я едва мог разобрать ее хриплый шепот. — Она снова заставила тебя прикоснуться?

— Да.

Ты не представляешь. Она научила меня большему, чем я когда-либо мог надеяться узнать.

— Но… как?

Должно быть, новость сломала часть ее мозга.

Она вложила целый мегаособняк в оплату услуг психологов, терапевтов, врачей и даже гипнотизеров. Специалисты со всего мира. Лучшие в своих областях.

Ни один из них так и не смог мне помочь.

Ни в малейшей степени.

— Все просто. — Я выдернул руку из ее хватки. — Она сделала прикосновение к себе совершенно неотразимым. Она показала мне тепло, и мужество, и страсть к жизни, которых я никогда раньше не видел. Она заставила меня забыть о работе. О пустых достижениях. Она заставила меня… — Я вспомнил время, проведенное с Фэрроу. На моих губах появилась небольшая улыбка. — Она заставила меня есть нездоровую пищу. И пить дерьмовое пиво.

— О, Закари. — В голосе мамы было столько же удивления и веселья. — Оно очень невкусное. — Она сделала паузу, и на ее лице появились зачатки ухмылки. — Но ты был счастлив?

— Это привело меня в восторг. До Фэрроу я забыл, как быть счастливым. Я бы все отдал, чтобы вернуть ее.

Мама посмотрела на свои укрытые одеялом ноги. Между ее бровей пролегла морщинка. Женщина, которая разрывала тысячедолларовые маски для лица, за несколько часов постарела на десяток лет.

Она выглядела беспомощной перед всем миром.

— Мне нужно тебе кое-что сказать, Закари.

Я молча смотрел на нее.

Я не солгал, когда сказал Фэрроу, что думаю, будто кто-то во вселенной издевается надо мной. Мой рейс отправлялся через девяносто семь минут.

Обратный отсчет шел с каждой секундой.

А я тем временем сидел посреди предсмертной исповеди без смертного одра. Судьба так жестоко обманула меня, что, несмотря на бесконечные возможности провести этот разговор дома, мы предпочли обсуждать погоду и акции за безвкусными обедами.

— В чем дело?

— Я… — Мама поднесла кулак к губам, чтобы подавить кашель. Сине-фиолетовые вены проступили на тыльной стороне ее руки, как на знакомой карте. — Я уважаю Фэрроу за то, что она хорошо отнеслась к тому, как я с ней обошлась.

— Не считая попытки подкупа?

Да, я был свидетелем этого. Через эркерные окна в первый день работы Фэрроу.

Вид того, как она отказывается от чека, возбудил во мне любопытство.

— Да. Несколько мелких хитростей, чтобы отвязаться от нее. — Мама уставилась на свои покрытые одеялом ноги. — Она хорошо от них отбилась.

— Она такая сильная.

Возможно, мне следовало разозлиться.

А вот и нет.

Для начала, я ожидал этого. На самом деле, я ожидал худшего.

Во-вторых, Фэрроу Баллантайн умела держать себя в руках. Она процветала благодаря маленьким победам. Было бы бессмысленно сражаться за нее в каждой битве, если бы все, что делало Осьми той женщиной, которую я любил, можно было выразить в ее сердце.

Сильное, яркое, стальное и теплое.

Мама сделала паузу.

— Кстати, она отказалась от денег.

— Я знаю.

— Ее сделка с тобой, вероятно, была более выгодной, чем то, что я предлагала.

— Я также это знаю.

— И ты не считаешь ее золотоискательницей?

— Нет. — В моем голосе не осталось места для сомнений.

Вопрос решен.

Дело закрыто.

Если она будет настаивать, я выполню свою угрозу и уйду. Навсегда.

— Я тоже не думаю, что она золотоискательница. — Мама покрутила в руках безымянный палец, не сводя с меня глаз. — Но я не об этом.

Я сверился с часами, сходя с ума от перспективы опоздать на самолет и разрушить все шансы с моей маленькой вздорной золотоискательницей.

— К чему ты клонишь?

— К тому, что ты можешь поступить еще хуже. — Она не осмелилась посмотреть на меня. — Я думаю, что Эйлин лжет тебе.