Может быть, переезд в Сеул и можно считать актом любви к себе, но я приняла это решение после долгих лет уговоров Веры, Регины и Табби.

Так я оказалась в своей новой квартире.

Крошечная студия в Гейтерсбурге. Безопасная и живописная, с цветочными горшками, переполненными пионами, георгинами и маргаритками. Они выходили на крышу итальянской пекарни, расположенной внизу.

Здание из красного кирпича приносило мне частичку спокойствия в хаос моей жизни. Оно было уютным. Ностальгичным. И мой первый настоящий подарок самой себе.

Я скучала по Заку.

Каждый чертов день.

Иногда я даже заходила на YouTube, чтобы посмотреть его старые интервью, цепляясь за хрипловатость его голоса. По тому, как напрягалась его квадратная челюсть, когда он получал сложный вопрос. И его однобокую презрительную ухмылку, которую он демонстрировал, когда люди ожидали настоящей улыбки.

И все же я чувствовала себя счастливой в своем новом доме.

Точно так же, как я влюбилась в мужчину, я влюбилась в жизнь, которую, как я поняла, могла построить для себя.

Единственное, чего теперь не хватает, — это его, — напомнил мне дьявол на плече.

— Ну, подруга. — Даллас похлопала по картонной коробке на кофейном столике. Ее лицо озарила довольная ухмылка. — Это последняя.

Оливер опустился на диван, нахмурившись.

— Ты ведешь себя так, как будто сама что-то несла.

— Да. — Она погладила свой живот. — Моего ребенка.

Я перевезла большую часть своих вещей в студию неделю назад, в перерывах между тренировками с Анной, а Даллас и мальчики помогли мне с остальным сегодня.

Я отказалась от ее вещей, хотя они казались мне дорогими и красивыми. Я просто хотела сделать это место своим. Антикварный обеденный стол на двоих. Подержанные занавески, сшитые в Париже. Мой первый новый матрас. Никогда.

Естественно, квартира выглядела так, будто ее обблевали IKEA и Goodwill.

Мне это чертовски нравилось.

Электрическое возбуждение пробежало по моему позвоночнику. Теперь я понимала, почему люди хотят иметь абсолютно свои вещи.

Это было захватывающе.

Из-за входной двери послышались шаги по узкой лестнице.

— Ты забыла еще кое-что.

Ромео.

Пока Даллас вставала, чтобы впустить мужа, я взяла телефон и, нахмурившись, ответила на звонок Ари.

— Все в порядке? Разве там не очень поздно?

— Скажи мне, что ты направляешься домой.

— Я уже здесь. — Я закусила губу, борясь с новой волной паники. Может, что-то срочное? "Почему? Что-то случилось?

— Ничего плохого. — На самом деле, она была взволнована. — Но мне нужно, чтобы ты подписала документ о доставке.

— Доставке? — простонала я. — Ари, пожалуйста, больше никаких свечей. Даллас и Фрэнки подарили мне достаточно ароматических свечей для пасхального бдения.

Смех Ари заполнил другую линию и мою грудь.

— Это не свечи.

— А что же…

Даллас распахнула дверь и прервала меня, увидев Ромео, который что-то тащил за собой. Он сильно нахмурился, недовольный тем, что его низвели до курьера.

— Ты все еще там? — ныла Ари. — Я хочу, чтобы ты открыла это, прежде чем я усну.

Ромео поставил огромную коробку в центр студии. Крошечные отверстия испещряли большую часть поверхности. Я подошла к ней, отрывая ленту.

— Я открою ее, — объявила я, как раз когда мой подарок решил представиться мне пронзительным гавканьем.

О. Боже мой. Боже.

Я сорвала крышку и завизжала, пока Ари смеялась на заднем плане. На меня набросилось еще больше лая. Я взяла ящик из коробки и открыла его.

На меня смотрела пара огромных черных глаз, окруженных клубком смоляно-черных кудрей. Если бы не ярко-розовый язык, высунутый из пасти, я бы подумала, что она подарила мне гигантский комок шерсти.

— Это… — Я прищурилась, вытаскивая щенка из ящика.

— Кокапу. Частично кокер-спаниель, частично пудель. Ребенок из приюта. Представляешь, он уже почти месяц не может найти дом.

— Что? — Я прижала его мокрый нос к своему и поцеловала его. — Глупые люди. Он идеален.

— Я так и думала, что ты это скажешь. — Я услышала улыбку на лице Ари. — Теперь, когда Вера не будет ворчать по поводу беспорядка и линьки, собака твоей мечты станет твоей.

— Не могу поверить, что ты вспомнила.

— Конечно, я вспомнила. Ты же моя лучшая подруга.

Даллас наклонилась, позволяя щенку обгрызть ее палец.

— Добро пожаловать в семью.

— Зак обделается. Чувак ненавидит беспорядок. — Оливер спрыгнул с дивана. — Ты должна назвать его Собакостоевский. Это смягчит ожог, когда ты снова окажешься в его объятиях.

— Она не назовет его Собакостоевским. — Она оттолкнула Олли локтем с дороги. — А как насчет Мэри Поппинс?

Я искренне боялась за их будущих детей.

Я поцеловала щенка в макушку.

— Позвольте представить вам Веццали. Величайший фехтовальщик всех времен.

Как по команде, он подтянул голову под мой подбородок и с обожанием уставился на меня, подтверждая, что мы будем друг для друга пожизненной "ездой или смертью".

Я не собиралась плакать.

Я не собиралась.

Но тут Веццали начал вылизывать мне лицо, виляя хвостом в моих руках так сильно, что он бил меня, как бейсбольная бита. Все его тело раскачивалось из стороны в сторону.

Он был такой легкий, такой крошечный и такой невероятно пушистый. Идеальный сосед по кровати.

— Не-а. Что это за лицо? — Даллас выпятила нижнюю губу. — Как будто ты собираешься плакать. Ты ведь не собираешься плакать, правда? Потому что у меня слишком много гормонов, чтобы не разрыдаться вместе с тобой.

— Я не собираюсь плакать. — Слезы повисли на ресницах.

Проклятье.

Но это были хорошие, очищающие слезы. Слезы человека, у которого наконец-то появился дом.

Мой взгляд метался от Даллас к Веццали, к Оливеру и даже к Ромео. Спустя двадцать три года я, наконец, поняла, что дом — это не обязательно место. Это может быть человек.

— О, нет. — Даллас закрыла рот рукой, из ее глаз тоже потекли слезы.

В отличие от меня, она начала рыдать и топить щеки, даже не пытаясь остановить поток. Она обхватила меня за плечи, заключая в объятия.

— Почему мы плачем? — Она подпрыгивала, то и дело задевая Веццали животом. — Я должна убить Зака? Я слышала, что тюремная еда очень плохая. Но я слишком сильно люблю тебя, чтобы этого не сделать.

Я отстранилась от нее, вытирая рукавом глаза.

— Это счастливые слезы.

Веццали буркнул свое согласие.

И я была счастлива.

Так, так счастлива.

Единственный недостающий кусочек сидел на Дороге Темного Принца, вероятно, задумчивый, как всегда, и с надеждой отсчитывал дни до нашего воссоединения.

— О, Фэр. — По щекам Даллас хлынула новая волна слез.

Я боялась, что у нее начнутся преждевременные роды. Ромео уже был готов подвесить меня на крыше. Он заключил ее в объятия, поглаживая по спине.

— Слава Богу, ты не плачешь от тоски. — Она отстранилась от Ромео, схватила свою сумочку с моего кухонного острова — от одной мысли об этом мне захотелось пуститься в пляс, — и прихватила нераспечатанную упаковку полотенец для посуды, вытирая глаза насухо. — Фургончик с едой внизу закрывается меньше чем через час. Я думала, что не успею. Ты знала, что там продают свежие феттуччине, приготовленные в колесе сыра пармезан? Тебе еще что-нибудь нужно от нас?

Я рассмеялась, покачав головой, гадая, плакала ли она из-за моих слез или из-за мысли о том, что мне не хватает еды.

— Наслаждайся миской феттуччине, детка.

— Миской? — Она закатила глаза. — Я планирую купить целый бидон. В этом триместре мне так хочется углеводов.

Затем она и мальчики улетели в шквале воздушных поцелуев, ворчания и грязных шуток.

Даллас Коста, дамы и господа.

Человеческий ответ самому милому летнему дню.

Вздохнув, я заперла дверь, подошла к новому холодильнику и открыла банку содовой, устроившись на своем отвратительном, но восхитительном желто-фиолетовом клетчатом диване. Моя любимая находка.