После обеда позвонил Юсуф.

– Говори, – приказал я.

– Ваша жена только что родила дочь, примите поздравления!

В пальцах появилось покалывание, я слегка улыбнулся. Умница, родная. Я в тебе не сомневался.

– Вы приедете? Я отсюда слышу, как ваша дочь разрывается в плаче.

Я тоже слышал. Внутри клокотала буря чувств, я стал отцом.

– Выезжаю. А ты смотри, чтобы к моей дочери никто не приближался. Смотри в оба за моим сокровищем, Юсуф! – пригрозил хрипло.

Настя

– Три килограмма ровно! – удовлетворенно улыбается акушерка, передавая мне маленький плачущий сверток.

Наконец, меня перевели в палату, где ничего не напоминало о ночи, проведенной в родах и боли. Теперь я могу часами на нее смотреть. На свою дочь, на свое выстраданное счастье.

– Три килограмма – это хорошо? – спросила я с беспокойством.

– Маловато, но для восьми месяцев хорошо, – успокоили меня.

В груди затрепетало, а на глаза навернулись слезы облегчения. Этой ночью меня предупредили: если я не буду стараться, то роды пройдут с осложнениями для ребенка. Я не хотела навредить малышу, так не хотела, что старалась изо всех сил.

Плод стараний теперь на моих руках. Я не навредила. Я старалась.

Даже про Данияра почти что не вспоминала. До утра не вспоминала. Только в самом начале схваток мысленно проклинала наш последний день и то удовольствие, что я ему доставила.

А потом ко мне присоединили психолога, и она посоветовала мне расставить приоритеты прямо сейчас. Я не помнила Данияра. Не помнила нашей любви. Поэтому я выбрала ребенка, и с тех пор сосредоточилась только на нем.

– Было больно, – делюсь с доктором своими переживаниями.

– Оно всегда того стоит. Посмотри на девчулю, это просто загляденье. Ты молодец, что взяла себя в руки. Посмотри, какая здоровая девочка.

Загляденье.

И правда.

– Папина радость, – добавила доктор. – Ее нужно покормить, тогда и плакать перестанет.

«Папина радость».

В сердце кольнуло, я прикусила и без того искусанные за ночь губы и поморщилась. А потом снова посмотрела на темноволосую девочку и, на свое несчастье, увидела в ней черты Данияра.

– Заберите…

– Что? – опешила доктор.

– Заберите ее. Унесите.

В палате возникла тишина, даже малышка перестала плакать на миг, глядя на меня своими карими большими глазками. Врач и акушерка переглянулись между собой, но послушно у меня забрали дочь, после чего она вновь разразилась плачем.

В палату тихо вошли. Я не видела, не слышала его, но чувствовала эту энергетику.

Данияр приехал. Включилась вода, он мыл руки.

– Но как же, дочь надо покормить. Она плачет, потому что голодная, – настаивала Лиана.

Я отвернулась, закрывая рот. Чтобы не всхлипнуть от отчаяния.

Зачем он пришел?!

– Данияр Ленарович, ваша дочка… – сквозь детский плач заговорила Лиана Руслановна.

– Дайте ее мне, – услышала нетерпеливый голос Данияра, – скорее.

Я тяжело проглотила слюну и натянула на себя одеяло повыше.

– Сокровище мое…

Я услышала тяжелое дыхание Данияра и обернулась. Он стоял в белом халате и прижимал к себе плачущую дочь, разглядывая ее. Когда он вскинул взгляд на меня, я не успела отвернуться.

Задержав дыхание, наблюдаю за ними. Данияр счастлив стать отцом дочери, которую ему подарила я.

– Она голодна, – доложила ему акушерка. – Ваша жена отказывается, велит унести.

– Я не…

Данияр подходит ко мне вместе с нашей дочерью на руках и нарочито ласково спрашивает:

– Что ты делаешь, родная?

– Я восемь месяцев жила во лжи. Ты думаешь, мне так легко принять правду?

Мне страшно. Тело дрожит, разум отказывается принимать реальность. Все это время я была беременна от другого человека. От того, кого считала чудовищем.

Но плач дочери, резко усилившийся, отрезвляет, и я неосознанно тяну к ней руки. Данияр, сцепив челюсти, отдает мне дочку.

– Покорми нашу дочь. И чтобы я не слышал, что ты от нее отказываешься, – пригрозил Данияр. – Голову за такое откручу.

Я отвернулась, тяжело дыша. Он пришел почти сразу после родов, пришел, чтобы взять дочь на руки, угрожая мне.

Дочь на руках нещадно плакала, и я вместе с ней. Я даже не знала, как кормить. Как держать ее, как убаюкивать, как пеленать. Только по экрану видела, а руки ведь никогда не держали дитя.

Когда он уходил, я услышала:

– Данияр Ленарович, стоило быть мягче, ваша жена больше суток глаз не смыкала. Она еще неопытная мамочка. Идемте, она покормит дочь не при вас.

Я заплакала, склонившись к малышке. На плечо опустилась рука Лианы.

– Ну, что ты, моя хорошая, – услышала я ласковый голос Лианы. – Не знаешь, как правильно кормить? Это нормально, я тебе все покажу, ты от меня как опытная мамочка уйдешь.

Я благодарно киваю женщине, а уже через десять минут сытая дочка сладко сопит у меня на руках. И на сердце становится чуть спокойнее.

– Пеленать тоже научим, – пообещала Лиана. – Мы никого из мамочек не отпускаем без практики. Ты не знала?

– Нет. Думала, здесь только рожают и сразу выпроваживают, – призналась я.

– Ох, ну глупости.

Я улыбнулась. Несмотря на то, что Лиана возилась со мной вторые сутки и выглядела безумно уставшей, она была добра ко мне.

– Ты об имени подумай, – посоветовала мне Лиана перед тем, как окончательно закончить смену. – Данияр придет и перед фактом поставит, если ты первая ему имя не предложишь.

Видно, эта женщина хорошо знала самого Данияра, и я в ее словах не сомневалась.

– Ты что-нибудь и на свой лад придумай, и про его сторону не забывай. Что-то между Настей и Данияром, понимаешь?

– Мира, – сказала я. – Мирой хочу назвать. Мне это имя снилось.

Лиана озадаченно посмотрела на меня, потом на спящую дочь и пожала плечами.

– Предложить можно, – с сомнением произнесла она. – Я знаю, что это имя имеет много происхождений, на наш лад оно означает обеспечение и пищу, но есть и другие происхождения. На японском, например, оно означает сокровище будущего. Но у нас так редко называют, поэтому будь готова к отказу.

Будь готова к отказу.

Когда я выходила замуж за Сашу, проблем с именем не планировалось вовсе.

Перед своим уходом Лиана велит мне стараться не вставать и поспать, пока дочь позволяет. Мира даже не хныкала, когда ее уложили в бокс рядом со мной, но я все равно долго не могла уснуть.

Не понимала, как это – я сейчас буду спать, а она в боксе одна. А если она проснется, а я не услышу? И ведь никого нет рядом. Но от усталости и ночных слез веки были такие тяжелые, что закрылись сами собой, я даже не позвонила маме и не обрадовала их новостью о внучке, хотя и не представляла, как скажу им правду. С Ритой было куда тяжелее: после того, как Багров забрал меня в Петербург, наше общение само собой свелось на нет.

Следующие несколько дней были похожи на сон и летели очень быстро. Каждые два-три часа Мира заходилась в плаче, я ее кормила и убаюкивала, уже могла вставать и сама класть дочку в бокс. Мне было так спокойнее, чем спать вместе с ней, я боялась причинить ей вред.

Один раз я вышла из палаты в коридор и обомлела: на этаже по углам была разбросана охрана, все в черном. Не знаю, как Данияр договорился с главным врачом… хотя все я знала. Такие, как Багров не имеют связей разве что только в самом подземелье у дьявола.

В палате было все необходимое, своя ванная комната и даже такие ненужные развлечения, как медиа. Когда только все это смотреть? Каждый вечер после работы приезжал Данияр, я едва успевала привести свой внешний вид в порядок, чтобы не выглядеть так беззащитно.

Он приезжал ненадолго, только чтобы взять на руки дочь и убедиться, что я больше не говорю глупости и кормлю малышку. После внимания для дочери он переключал внимание на меня и спрашивал, как я себя чувствую.

Я почти не смотрела на него, когда он приезжал. В сердце была такая смута, что не разобраться.