На кладбище люди Назара уже копали мне могилу, когда Вяземский подошел ко мне и понял, что я жива и, самое главное, не помню ничего. Я слышала, как он предложил Назару план с Сашей. Он сказал, что Данияр не прощает предательств, и если я раздвину ноги перед его братом, то это будет гениальнее смерти.

Удар тогда был сильный, под головой – не капли крови, а целая лужа. Они немного подлечили меня в Петербурге, а потом навсегда увезли в Москву. В больнице я была как новенькая и очень выгодная для Назара. Он поскорее выдал меня замуж за Сашу.

Нас пропустили через мясорубку. Нашу с Данияром любовь прокрутили. Выжали все. До последнего.

Я в телевизоре, стоящая на коленях и сосущая член Данияра, тому подтверждение.

– Вижу, ты все вспомнила, – раздалось недовольно и вкрадчиво. – Тогда досматривать не будешь?

Паршивые слезы текут из глаз. Это не из-за слабости. Это боль в голове. Почти такая же, как весной.

– Я досмотрю, – гадко произнес он. – Всегда приятно смотреть, как наказывают шлюх.

Он снимает паузу и впивается своими гадкими глазами в телевизор. Я по памяти знаю, что скоро это закончится. Еще несколько движений, и мой рот будет свободен. Так и происходит – Данияр с отвращением вынимает член из моих губ и отпускает волосы.

– Не мудрено, что мой внук боялся того дня, когда ты все вспомнишь. О существовании этого видео, кстати, он тоже знал. И больше всего не хотел, чтобы ты это смотрела.

На видео я падаю на пол.

Тогда еще протекает острый период болезни, поэтому, когда он уходит, я теряю сознание и, к счастью, забываю этот вечер. После ухода Данияра в комнату заходят люди. Судя по камерам, что находятся во власти Назара, это были его люди.

Они лишь убирают порванные вещи и сразу же уходят, потому как через несколько минут в спальню заходят родители Саши и видят меня на кровати голой и без сознания. А до этого они прекрасно видели, как из дома выезжали неизвестные. Вот, почему его родители считали меня неверной и даже не выслушали меня, когда я пришла к ним беременная.

Как больно складываются пазлы…

Рот обжигает болью, это Назар срывает скотч с моего рта.

– Ублюдок, – выдыхаю высохшими губами.

– Вижу, ты все вспомнила и тебе очень плохо, – он изобразил сочувствие. – Но признай, что мой план удался?

Назар ухмыляется.

– Данияр обошелся с тобой правильно. Ты для него действительно стала шлюхой.

– А вы для него стали ублюдком. Один – один, – выплюнула я.

Я оглядываюсь: мы находимся в пустой комнате. И детских вещей здесь нет. Я родила от Данияра. У нас ребенок. Пазл не укладывался в голове, перед глазами еще стояла сцена в телевизоре. Помню, как я боялась, что на этом Данияр не остановится. Что возьмет меня силой. Но он сделал несколько толчков и бросил меня на пол, будто хотел отомстить. Осквернить. Облить грязью. Он еще не знал, что моя память – чиста, и я не помню его. Он считал, что я изменила. Что я шлюха.

Сломанная рука по итогу – самое невинное, что он сделал со мной. Помню, как после выписки Саши мы потом лечили мою руку. Данияр искалечил нас обоих. Физически и морально.

– Где моя дочь?! – заорала я. – Если вы с ней что-то сделали…

– Меняю жизнь твоей дочери на свои условия. Выполнишь – твоя одномесячная пигалица будет жить. Мне нет смысла избавляться от девочек. Если можно не брать грех на душу, то зачем его брать?

Кровь стыла в жилах от услышанного.

Родись у нас с Данияром мальчик, я уверена, я бы его уже не увидела. Вот, почему Данияр был так рад дочери. Очень рад.

– Где она?! – цежу сквозь зубы.

– Она с другой женщиной. Я нашел кормилицу, не переживай.

Сердце сжалось. Кормилица. Другая женщина. Назар подчеркнул, что я, как мать, легко заменяемая.

Руки и ноги заныли от боли. Веревки словно сжимались с каждой секундой больше и больше. Я мысленно проклинала Алину, из-за которой нас нашли. Когда я узнала, что она звонила Эльману, я бежала. Бежала, потому что знала, что люди Назара доберутся до нас раньше, чем Эльман.

Нас нашли скоро.

Все остальное – как в тумане.

– У девочки взяли биоматериал, – доносится до меня эхом. – Я до последнего надеюсь, что ты трахалась с кем-нибудь еще, от него же и залетела.

– Надейтесь, – процедила я.

– Будет очень жаль. Не хотел я в роду видеть больных шлюх. Ты же такая и есть, Настенька, – мерзко ухмыльнулся старик. – В твоей голове произошли изменения. Пусть память вернулась к тебе, но ты больна. Ты недееспособна. Именно этим я буду оперировать при вашем с Данияром разводе. А если ты не согласишься, тогда у твоих родителей неожиданно откажут тормоза. И Данияр еще долгое время не выйдет на свободу. И, забыл добавить…

Я перестала дышать, только представив себе это в голове.

– И еще, к сожалению, мне придется избавиться от девочки. Что поделать, если ее мамаша не дорожит ее жизнью?

Жизнь родителей.

Свобода Данияра.

Жизнь дочери.

Тройной удар прямо в сердце. Я не могу вдохнуть полной грудью, почти не чувствую рук и ног, в ушах появляется шум. Потеря крови дает о себе знать, затылок влажный, это кровь.

Мне нужна помощь, но я не думаю об этом.

В комнату кто-то заходит. Назар отвлекается от меня и отходит в сторону.

Ему передают бумаги.

В них написано, что отец Миры – Данияр.

Назар злится, швыряет бумаги в обшарпанную стену.

– Отцом девочки все-таки является мой внук. Я разочарован. Тогда мне вдвойне будет не жаль от нее избавиться, когда ты не пойдешь со мной на сделку.

Назар болен, я это понимаю. Поэтому верю каждому его слову.

– Девочка больше не увидит свою мать, – начинает перечислять он, загибая пальцы.

– Замолчите…

– Не подышит свежим зимним воздухом… Да и ничего больше не сделает. А тебя я оставлю в живых, чтобы мучилась остаток жизни…

– Замолчите!

– У тебя есть сутки, чтобы подумать, – пророкотал Багров. – Твоей головой займется мой врач. Если протянешь до утра, тогда, так уж и быть, сообщишь мне о своем решении.

Назар подходит и касается моих волос. Я дергаюсь, скалю зубы. Он смеется – гадко, пошло. А перед своим уходом включает телевизор на повтор.

И снова крики. Мольбы о помощи. Звуки мычания. Боль, отключка.

Я не знаю, сколько проходит времени. Видео играет уже не первый раз, проходят десятки прокручиваний. Я не просто вспоминаю это, я переживаю все вновь и вновь. Когда смотришь и слышишь это в сотый раз, то будто чувствуешь все заново.

Мне никогда не было так больно. Так жутко. Так отвратительно.

Никогда.

– Такое бывает, Настя. Люди предают, – сказали мне по телефону.

Я с трудом осознавала факт предательства. Хваталась за горло и тяжело дышала. Сглатывала правду, которая, должно быть, погубит Данияра.

– Может быть, ты ошибся адресом? Рита говорила, что не собирается переезжать. Она обещала дать показания в пользу Данияра.

– Я не ошибся, – донесся до меня строгий голос Шаха. – Соседи сказали, она съехала пару недель назад.

– И что теперь будет с Данияром? – дрогнувшим голосом спросила у него.

– Нормально все будет. Когда придет время, тебя привезут для дачи показаний. Ты скажешь, что с Данияром была добровольно. Доказательства ваших отношений в прошлом есть. Отцовство доказать тоже не проблема. Заботься о ребенке – это все, что от тебя требуется.

Этот разговор был между мной и Эльманом несколько дней назад. До того, как Назар похитил нас с дочерью, связал меня и заставил пересматривать то уродливое видео…

Теперь это видео ни за что в жизни не стереть из моей памяти.

Я прокручивала этот диалог в голове, но теперь он почти не имел для меня ценности. Условия Назара были значительно глобальнее.

Голова раскалывалась. После ухода Назара действительно пришел врач, тот был глухонемой… Он сделал свое дело и ушел, будто связанный пациент для него – норма жизни.

За ночь я не слышала плач дочери. Она была не рядом, я это понимала, и сердце дико тосковало. Назар мог ставить мне какие угодно условия, я бы все равно выбрала жизнь дочери, и ночь для раздумий мне была не нужна.