Джек и Кайл отодрали доски с задней двери, и я потянула ее на себя. Буря утихла. Грузовик Джета все еще стоял на своем парковочном месте, весь в песке, а ключ лежал под его сиденьем.

«Ты знаешь, где он», – его слова.

Я открыла бардачок – ничего. То же самое и под сиденьями. Повинуясь импульсу, я потянула за рычаг, открывающий капот. Сумка лежала на двигателе, плоская и полная.

Я открыла дверцу со стороны водителя. В хижине Джета лаяла и скулила Мика, я остановилась и прислушалась. Что мне делать с собакой? Я понятия не имела, но я была в долгу перед Джетом.

Мне потребовалось несколько минут, чтобы убедить ее пойти со мной. Наконец она забралась в грузовик и прижалась к дверце.

Выруливая на Мэд-Дог-роуд, я ничего не чувствовала. Ни облегчения, ни ярости, ни печали. Мика снова заскулила, и я потянулась через сиденье, чтобы успокоить ее. Я знала, что эмоции придут позже. На данный же момент меня устраивал покой безразличия.

Альберто воспринял мое сообщение с небрежностью, которая противоречила его волнению. Он вызвал скорую помощь.

Мой дом был похож на кота Шредингера от мира преступлений: для меня Кайл был одновременно и живым, и мертвым. Но не моя сестра. Я видела рану. Она мертва. Альберто понимал мою боль. Он также понимал, что позвонить в полицию Нихлы было бы самоубийством. Дело замнут, а то и обвинят во всем меня. У Джеймса все еще оставалась надежда спасти репутацию двух человек, осужденных за чужие чудовищные преступления. А у Альберто были свои связи за пределами Нихлы. Я могла только надеяться, что он успеет их задействовать.

Альберто тоже кое-что поставил на карту. Тела в подвале – возможно, он наконец-то по-человечески попрощается со своей сестрой Глорией. Возможно, он тоже сможет наконец-то немного отдохнуть.

Я сделала еще один звонок. После этого я уронила свой телефон на тротуар долгосрочной стоянки аэропорта Альбукерке и переехала его. Когда все было готово, я припарковала грузовик, сняла номерные знаки и вместе с Микой стала ждать в очереди на трансфер. Пройдет какое-то время, прежде чем они найдут грузовик Джета, прежде чем придут искать меня. А пока я бы купила за наличные машину и уехала куда-нибудь подальше от Нью-Мехико. Начала все сначала. Мика была на удивление спокойна. Возможно, она чувствовала, что ей нужно быть сильной за нас двоих.

Я хотела бы остаться, чтобы довести дело до конца, но я знала, что мое присутствие только усложнит ситуацию. Кроме того, как и Лайза, я устала бороться. Единственный способ перестать быть пешкой в битве между Келси и ее похитителем – это, по иронии судьбы, сделать то, к чему меня готовили все это время.

Исчезнуть. Спрятаться. Выжить.

Его звали Эрл. У него было доброе сердце, пустые карманы и огромный живот, но ничто из этого меня не беспокоило. Он знал меня как Лиз Браун и сдавал ярко-красную комнату в гараже за гроши и в обмен на простую работу по дому и общение. Он никогда не считал подозрительным мой отказ обсуждать прошлое, никогда не приставал ко мне. Мике он нравился. Я ценила его уважительное отношение к моей частной жизни. И пусть из моей комнаты в гараже открывался вид на нефтеперерабатывающий завод, я была готова каждый день мириться и с заводом, и с невзрачным жильем, и с Эрлом, – если это означало мир. Я дорожила своим покоем.

Я знала еще кое-кого, кто желал покоя. Возможно, теперь, когда ее жизнь приближалась к концу, она, наконец, получит его.

– Кто-то потерял все, – сказал Джосайя много месяцев назад. Когда на парковке в Альбукерке я дала отбой после разговора с Альберто в тот ужасный весенний день, до меня дошло, кем был этот кто-то. Стелла из хозяйственной лавки, с ее воспаленными глазами, сухим кашлем и доброжелательным отношением. Она мимоходом упомянула о дочери, но всего один раз. Я позвонила ей тогда же, сразу после разговора с Альберто, перед тем как разбить свой телефон. Она подтвердила, что ее дочь была убита вскоре после того, как она заявила, что Леброн и Смоллвуд невиновны. Это было наказанием для нее и предупреждением для Нихлы. Я рассказала ей все, что знала о Кайле. Она могла использовать эту информацию так, как ей заблагорассудится. Это был трусливый поступок со стороны женщины, которая сбежала, но, в конце концов, я поняла, что Стелла нуждалась в завершении этой истории больше, чем я.

Итак, в первый понедельник ноября, в прохладный и пыльный день, грозящий снегом, я открыла национальную газету, и увидела имя Кайла в заголовках. Ему удалось выжить в том домике-«дробовике», однако его спинной мозг оказался поврежден – паралич ниже пояса. Если в мире существует справедливость, он доживет свои последние часы в тюрьме, а тела под домом и показания Стеллы определят его судьбу. Я предположила, что в том, что теперь он заключен в своем собственном теле, была какая-то космическая ирония. Я не была уверена, что верю в карму, но я точно так же не была уверена, имеет ли значение то, во что я верю.

Кайл никогда не говорил правды о Келси, и я знала, что он сохранит эту тайну до самой могилы – хотя вскрытие тел из подвала может пролить свет на некоторые факты. Джек был мертв – забыт, как и его старый бар. Джета тоже не стало. Джеймс выздоровел и спокойно переехал в Иллинойс. Моя сестра покоилась в фамильном склепе в Вермонте как дочь богатой вдовы Евы Фостер.

Я взглянула на газету. Матовые светильники над моей головой создавали на крошечной кухне уютную атмосферу, и Мика, свернувшаяся калачиком на своей лежанке у плиты, будто соглашалась со мной. В статье говорилось, что наследница части семейного состояния Лайзы, Констанс Фостер, исчезла из Нихлы еще в июне. За любую информацию, раскрывающую местонахождение Констанс, обещали щедрое вознаграждение.

Я сложила газету и взглянула на бронзовый ключ от сейфа, лежащий на столе. Помешивая утреннюю овсянку, я думала о Констанс Фостер и о том, что ее ждет удача. Я думала о своей сестре, о своей прежней жизни. Ана Мария, Констанс Фостер, Лиз Браун… В конце концов, что значит имя? Как Ана и Конни я ничего не контролировала. Как Лиз Браун я была свободна.

Я встала, зажгла газовую горелку, поднесла кончик газеты к огню и некоторое время, загипнотизированная пламенем, смотрела, как та горит, прежде чем бросила ее в раковину. Края страниц скрутились, почернели, а затем рассыпались в прах. Я открыла кран и смыла остатки в канализацию.

«Констанс Фостер, – подумала я. На моих губах заиграла полуулыбка. – Мир не знает, что Констанс Фостер, которой я когда-то была, теперь, как и все остальные несчастные души, мертва и похоронена под маленьким красным домиком».