Дэйв проехал через ворота и направился к дому. Я опустила стекло. В доме Евы было очень мало вещей, по которым я скучала, но мне нравились запахи и звуки озера. Природа просыпалась, и я уже могла слышать лягушек и птиц, чей хор становились все громче по мере того, как день переходил в ночь.

Дэйв придержал для меня дверцу, пока я вылезала из машины. Я медленно прошла по широкому крыльцу ко входу в дом с французскими дверьми. Оттуда я могла видеть мягкие очертания вершин Зеленых гор и суровые Белые горы Нью-Гэмпшира за ними. Я понимала, почему Ева остановилась здесь. Я не понимала, почему она решила никогда отсюда не уезжать.

С берега послышался крик чайки, и я увидела, как она пролетела над нами. Бриз поднял волны, и поверхность озера, покрытая белыми барашками, стала сердитой. В детстве я ожидала увидеть здесь Чампа – мистическое существо, которое, как говорили, живет в озере и очень походит на Лох-Несское чудовище, обитавшее в водах Шотландии. Но он так и не появился.

Единственным монстром, которого я знала, была моя мать.

Я думала, что Лайза встретит меня у двери, но оказалась одна в большом зале. Я отсутствовала три игровых периода подряд, почти три месяца, но дом не изменился. Полы в холле блестели, и мои туфли цокали по мрамору. Звук отдавался эхом, отражаясь от девственно белых стен и высокого потолка.

Я ненавидела этот дом. Ненавидела то, как он заставлял меня чувствовать себя маленькой и незначительной – и всегда, всегда в опасности. Может быть, именно поэтому я не задумывалась об играх. Их здесь не было.

– Ты справилась.

Я обернулась и увидела сестру, стоящую у входа в то, что Ева называла не иначе как гостиной.

Ее лицо оставалось в тени.

– Я только приехала.

– Твоя комната готова.

– Моя комната? Нет, спасибо.

Я не могла понять, хватило ли у моей сестры приличия покраснеть.

– Комната, – повторила она. – Парижская комната.

Моя тетя назвала свои шесть гостевых комнат в честь городов, которые она посетила в свое время: Париж, Афины, Авиньон, Версаль, Сан-Франциско и Лондон. Пока я росла, я думала, что это претенциозно, но слушать рассказы Евы о путешествиях было почти как сказки на ночь, так что гостевые комнаты в основном хранили приятные воспоминания. Не то чтобы у нас когда-нибудь были гости. На самом деле я не могла припомнить, чтобы Ева принимала здесь хотя бы одного человека. Вместо этого комнаты стали местом для игр и фантазий, когда мы были детьми. И еще – местом, где можно спрятаться.

Лайза объяснила, когда будет ужин, во сколько мы встречаемся с адвокатом, как мне следует одеться. Я держала паузу, ожидая продолжения, и мы стояли там – я в большом зале, Лайза в тени, пока у меня не осталось сил выносить это напряжение. Я повернулась, чтобы направиться вверх по лестнице, в «Париж».

– Подожди, – окликнула Лайза.

Она вышла на свет, и я воспользовалась моментом, чтобы изучить сестру, которую не видела несколько месяцев. В отличие от меня, у Лайзы были золотистые кудри и кожа цвета слоновой кости. Там, где я была смуглой и угловатой, Лайза была мягкой и округлой, почти чувственной. Люди никогда не верили, что мы сестры, не говоря уже о близнецах. Сегодня она выглядела особенно бледной. Темные тени, похожие на синяки, залегли на нежной коже под ее глазами, волосы обрамляли лицо безжизненными волнами. Похоже, она плакала.

– Как ты? – спросила она наконец.

– Я же здесь.

Лайза отвела взгляд и развернулась, всем своим видом демонстрируя несогласие.

– Увидимся в шесть, – бросила она через плечо.

Ужин состоял из говяжьего мяса (полезного для пищеварения, по словам ныне покойной Евы), салата «Клин», жареного лосося и светской беседы, такой мучительно скучной, что вы никогда бы не сказали, что мы с Лайзой близнецы.

Адвоката я никогда раньше не видела. Древний, со скучающими серыми глазами и копной густых седых волос, он сидел за столом тети Евы так, словно мог подцепить страшную болезнь, если прикоснется к какой-нибудь из вещей. Его пальцы – длинные и элегантные, если не считать торчащих желтых ногтей, – листали папку из плотной бумаги, пока он решительно смотрел на свой телефон.

Мы с Лайзой сидели напротив него на двух обтянутых дамасской тканью креслах времен королевы Анны, стоявших перед богато украшенным столом из красного дерева. Это позерство – идея Лайзы. Мне было бы точно так же комфортно в столовой или на балконе. Однако моя сестра была приверженцем традиций. Вызов в кабинет Евы – никогда не предвещавший ничего хорошего в детстве – теперь не имел надо мной никакой власти. Я могла бы сидеть в этом кресле и больше не чувствовать укуса линейки нашего учителя на своей заднице. Или холодной сырости подвального пола на моих голых бедрах. Или жгучий привкус рвоты и слез.

Я многим обязана Еве Фостер. Не в последнюю очередь своей невероятной способностью терпеть боль.

– Гм-гм! – Адвокат прочистил горло, перевел серые глаза на десятифутовый потолок, затем на каминную полку. Казалось, он смотрел на часы, не обращая внимания на нас с Лайзой, терпеливо сидящих перед ним. Как будто нас вообще не существовало.

– Приветики, дедуля, – пробормотала я.

– Пожалуйста, успокойся, – прошипела Лайза.

Ровно в восемь он начал говорить.

– Ваша мать оставила очень четкие инструкции, вплоть до времени суток, когда я должен буду раскрыть детали завещания. – Он снова прочистил горло. – Какими бы подробными ни казались ее неортодоксальные инструкции о том, как я должен его представить – в кабинете ровно в восемь часов вечера вскоре после ее смерти, – само завещание довольно простое. Сейчас я прочту вам ее слова.

Он вскрыл старомодную восковую печать ножом для писем и вытащил из конверта единственный лист бумаги.

Он пробежал глазами документ, прежде чем посмотреть сначала на меня, затем на Лайзу. На краткий миг его взгляд смягчился. В тот момент, когда он ослабил бдительность, мой желудок сжался. Ева поднималась из могилы, и, что бы она ни планировала, это будет неприятно. Выбранное ею время и перечень правил сказали достаточно.

Восемь часов – колдовское время в этом доме. Если тебе грозило наказание, Ева звонила в восемь, прямо перед сном. Нарушения могли быть серьезными – плохая оценка, крики на персонал – или незначительными. Однажды мне пришлось две ночи спать голой в подвале, потому что я без спроса унесла в спальню кусок торта.

– «Девочки, – произнес адвокат своим хриплым голосом, – если вы это слышите, значит, я вас покинула. Возможно, это клише, но это правда. Я не настолько сентиментальна, чтобы верить в загробную жизнь. Или, возможно, я просто не мазохист, потому что, хотя я бы осталась верна всем своим мирским действиям, я не знаю, одобрил бы Бог мои методы. Но, с другой стороны, Он не прошел через то, через что прошла я».

Адвокат сделал паузу, и я наблюдала, как он просматривает страницу, читая дальше.

Затем он вновь заговорил:

– «Возможно, это несправедливое утверждение. Лайза, ты всегда была хорошей дочерью. У тебя хватило ума слушать и изящества повиноваться. За это ты будешь вознаграждена. Констанс, боюсь, все, что я скажу тебе сейчас, не будет иметь значения. Расстояние между нами оставалось огромным, и я всегда была и буду легкой мишенью для твоего ощущения неудачи и неполноценности. По-настоящему это, конечно, моя неудача, потому что роль родителя – учить смирению и прививать мудрость. А в твоем случае я не справилась ни с тем, ни с другим. Эгоизм не должен вознаграждаться, равно как и неблагодарность или глупость».

Адвокат поерзал на стуле. Его дискомфорт, когда он читал слова Евы, беспокоил меня больше, чем двусмысленное самоуничижение моей тети. Она не говорила ничего такого, чего бы я не слышала уже миллион раз. Очевидно, ему не повезло прочесть это впервые.

– «Итак, – продолжил он дрожащим голосом, – я бы хотела, чтобы ты, Лайза, продолжила мою роль в наших корпоративных владениях и содержала поместье Фостеров. Я оставляю недвижимость, дома, свой бизнес и все другие активы тебе в доверительное управление, за исключением, – адвокат посмотрел прямо на меня, – собственности в Нихле, Нью-Мехико, которую я оставляю Констанс. Есть и другие вопросы, мелкие и несущественные на данный момент, о которых мы расскажем позже. Крейг Берр, мой адвокат по трастам и недвижимости, который, без сомнения, сейчас зачитывает вам это, предоставит обеим все необходимые детали и проследит, чтобы активы были переданы в соответствии с моими указаниями. Вы должны делать так, как говорит мистер Берр. И еще кое-что. – Взгляд Крейга переместился с меня на Лайзу и обратно. – Ни при каких обстоятельствах вы не должны подвергать сомнению мои решения. Я хочу, чтобы кремация прошла тихо, без публичных объявлений и расспросов».