– Ты здесь, чтобы подколоть меня по поводу изображения так называемой пересадочной станции? Или, может быть, Руди послал тебя пожаловаться на мою статью о его так называемом джентльменском клубе? – Он фыркнул. – Не так ли? Ты одна из его так называемых танцовщиц?

Я улыбнулась.

– Я не «так называемая танцовщица» и не защитник отстоя.

Молодой человек рассмеялся.

– Хватит уже, – отрезал Родригес. – Тогда чего ты хочешь?

– Поговорить с вами. – Я оглядела офис в поисках отдельной комнаты. И не увидела ничего, кроме двери с надписью «туалет». – Могу я пригласить вас на чашечку кофе?

Он снова уставился на экран компьютера.

– Я занят.

Похоже, это был сигнал, которого ждали остальные. Они все вернулись к своим компьютерам, забыв про меня. Даже собака потеряла интерес и спрятала голову под хвост.

– Пожалуйста, – сказала я. Нет ответа. Затем: – Эмбер Уайтфизер. Карла Дирлинг. Мария Санчес. – Он поднял глаза, и я продолжила: – Нэнси Кейн. Розанна Скарлетти. Симона Мур. Стефани Макфарлейн. Две Джейн Доу[12].

Родригес грыз ручку, рассматривая меня с холодным интересом.

– Тридцать минут, – сказал он наконец. – Дальше по дороге есть пиццерия. Пицца – отстой, зато там тихо. Можешь угостить меня обедом.

Пицца действительно была отвратительной, что, вероятно, объясняло тишину, но это не помешало Родригесу проглотить четыре куска и выпить колу.

– Девять девушек за двадцать лет. И, вероятно, их еще больше. – Он помахал последним ломтиком, сделал глоток колы и откусил кусок от пиццы. – Девять девушек, – сказал он жуя, – в Нихле или рядом с ней, но копы не признаю`т, что это дело рук одного преступника.

– Они думают, что это совпадение?

– Прежде чем я отвечу на твой вопрос, объясни мне – зачем тебе это? Почему ты спрашиваешь?

Альберто Родригес косился на меня. У него были темные глаза, почти черные, и горькая улыбка. Высокие скулы под курчавой бородой, глаза, которые светились умом, делая его привлекательным, если не сказать красивым. Меня одновременно тянуло к нему и отталкивало.

– Я живу в Нихле. Недавно переехала. Я слышала об убийствах от другого жителя, но, когда я расспрашиваю окружающих, никто мне ничего не говорит. – Я осознала, что обхватила себя руками, точно защищаясь от слов, и заставила себя положить руки на стол. – Словно все думают, что, если они не говорят об этом, то этого не происходит. Как будто в Нихле существует некое молчаливое соглашение притворяться, что женщин не убивают.

Это оказалось правильным ответом. Родригес кивнул.

– Полиция настаивает на том, что последние жертвы случайны, а остальных это не интересует, потому что эти женщины – никто.

– Никто?

– Брошенные и сбежавшие. – Он встретился со мной взглядом, выражение его лица смягчилось. – Уайтфизер была пьяницей из резервации в Туринге. Копы знали о ней, потому что она всегда околачивалась на станциях отдыха. Жертвы девяностых годов также соответствуют этим характеристикам. Дирлинг была наркоманкой и проституткой. Санчес, наркоманка и беглянка, нелегально прибыла сюда из Мексики. Кейн была бездомной. Скарлетти работала стриптизершей – из тех, кто потом трахается с клиентом в своей машине. Не удалось найти ничего о Мур, что тоже говорит о многом. Макфарлейн происходила из богатой семьи, но сбежала из дома в четырнадцать лет. Одна из тех оппозиционных натур, которая всегда лжет и попадает в неприятности, ее родители сказали, что попросту не могли ее контролировать. Они не удивились, когда их дочь нашли мертвой.

– Кто-нибудь из них был из Нихлы?

– Нет. – Родригес помолчал, чтобы сделать глоток, и добавил: – Не совсем.

– Не совсем? – Он не ответил, я спросила: – А что насчет Джейн Доу?

Родригес взял последний кусочек пиццы, посмотрел на него и бросил обратно на тарелку.

– Первая. Ее тело обгорело до неузнаваемости. Копы пытались опознать ее по зубам – ничего. Вторая. Никто не знает. Ее пытали, насиловали и калечили, однако ее личность осталась загадкой. – Он подтолкнул корочку на своей тарелке. – После смерти она была так же одинока, как и до этого.

Я откинулась на спинку стула. Девять девушек, один маленький городок.

– Их всех пытали и насиловали?

– Этих девятерых? Насколько я смог узнать – да. Не уверен насчет последнего раунда. – Он выглянул в окно. – Есть и другие. Девушки, которые ехали через Нихлу по автомагистрали между штатами и исчезли. Сообщения о пропавших без вести, слухи. Кто знает, девять их на самом деле или двадцать? – Он покачал головой, возвращая свое внимание ко мне. – Это часть трагедии. Скольких из них просто никогда не найдут?

Я тщательно подбирала свои следующие слова. Родригес произвел на меня впечатление журналиста, который был больше заинтересован в раскрытии этих убийств, чем казалось на первый взгляд. Я почувствовала эмоциональную связь и не хотела ляпнуть что-то не то.

– Как вы думаете, недавние события – те, что произошли за последние месяцы, – связаны с тем, что произошло в восьмидесятых и девяностых годах?

Он насмешливо фыркнул.

– Ну, я думаю, что в Нихле что-то не так. Что-то мерзкое, гниющее и воняющее до чертиков. – Его голос был низким, а тон – стальным. – Все ли смерти связаны между собой… Ну, это ведь кажется притянутым за уши, не так ли? Последний раунд и первый разделены двумя десятилетиями. Связаны? Ну да, хотя бы тем, что местная полиция объявила все эти смерти случайными, вызванными неудачными обстоятельствами, в каких оказались жертвы. Как будто их вообще можно винить… Полицейские указывают на близость к шоссе, которое обеспечивает движение через этот район. – Он переключил свое внимание на меня, и его глаза стали похожи на лазеры, направленные и полные ярости. – Но да, я чертовски уверен, что они связаны. Только я, кажется, единственный.

– Что, если я скажу, что вы не единственный?

– Ты имеешь в виду себя? Без обид, но что с того? Ты имеешь какой-то вес, влияние?

– Никакого.

Родригес сидел молча, его глаза продолжали насмехаться надо мной.

Я спросила:

– Чего вы пытаетесь достичь своими статьями?

– Правосудия.

– Для этих девушек?

Он сделал паузу.

– Для моей матери. И моей сестры.

Я позволила его словам повисеть в воздухе, пока он не был готов объясниться.

– В 1995 году пропала молодая латиноамериканка по имени Глория. Ее семья жила в двадцати милях от Нихлы, в маленьком городке под названием Спрингс. Родители искали Глорию в течение нескольких месяцев, но безрезультатно. Она была хорошим ребенком, отличницей, у нее было большое сердце. Власти Нью-Мехико объявили ее беглянкой, хотя это абсолютно не соответствовало действительности. Ее тело так и не было найдено, однако я убежден, что оно где-то там, в пустыне. – Он отодвинул бумажную тарелку. – Глория была моей младшей сестрой.

– Мне жаль.

Он кивнул.

– Глория была одной из многих латиноамериканских девчонок, которые пропали без вести по всему Юго-Западу в том году. Две другие были обнаружены в Нихле или поблизости от нее, в том числе юная девушка по имени Эсмеральда. Ей было всего пятнадцать. Она была подругой моей сестры.

– Ее имя никогда не всплывало в моих поисковых запросах.

И имя его сестры тоже.

– Тебя это действительно удивляет?

Нет.

– Они так никого и не поймали?

Улыбка Родригеса была кривой и горькой.

– О, они арестовывали людей. Двоих мужчин в конце девяносто седьмого года. Копы утверждали, что они ответственны за смерть нескольких девушек. Но я знаю, что это чушь собачья. – Он взглянул на часы. – Слушай, мне нужно идти. Эта история старая, и, честно говоря, всем все равно.

– Мне не все равно.

Казалось, он вспомнил, что на самом-то деле разговаривал с человеком. Его глаза смягчились от сочувствия.

– Ты боишься, и я это понимаю. Не броди здесь одна. Или, еще лучше, убирайся из города.