Думая так, он почти не замечал, что нутро его, будто ржавчина, подъедают обида и надежда на то, что она всё-таки разрешится. Не чувствовал, как становится хрупким внутренний стержень. Сидя дома наедине с собой, он был уверен, что справится, — дома и стены помогают. Но приехав на следующий день в универ, острее ощутил собственное одиночество.

Если бы он не надеялся, всё было бы в разы проще. Все вокруг почему-то считали, что надеяться на лучшее — это хорошо. «Надежда умирает последней», — мирно говорили они. Всё было так, но он не мог этому радоваться и, если бы мог, убил бы её первой. Надежда мешала видеть реальность такой, какая она есть, а что могло быть ценнее в жизни?

Мысленно отвечая себе на этот вопрос, он опять сглатывал обидный ком в горле и ждал, пока надежда умрёт.

Он ждал и не мог прекратить ждать, но надежда не слушала и тихо сидела внутри. Она шевельнулась, когда Артём вошёл в главный университетский корпус, где обычно учился, — хотя надежде там нечем было поживиться. Мира училась в другом здании, а у него сегодня не было физ-ры, так что хорошо было сесть на скамейку в коридоре и сидеть в ожидании пары.

Корпус вёл себя непривычно шумно. Много было тех, кого он видел впервые, — в основном женщин и девушек. Они заходили внутрь, поправляли причёску у зеркала и гуськом тянулись на второй этаж, к конференц-залу. Где-то между ними пришёл наконец Лёха, сел рядом и открыл на коленях ноутбук.

— Слышь, а сегодня чего за столпотворение? — спросил Артём.

— Ой, да тут какая-то конференция по культуре, моя будет тоже — их сюда сгоняют, — ответил Лёха, имея в виду свою Белкину.

Внутренний стержень треснул напополам. Артём выдохнул, завидев у турникетов две головы — одну белобрысую, а другую с чёрными, как тот день, волосами.

— Ты чё? — удивился Лёха.

— Ничё. Встречай.

Тот день стал светлее, потому что она опять не смогла пройти мимо, замедлила шаг, а он не мог спрятаться, уйти за угол — ещё слишком жива была надежда.

Мира действительно шла на конференцию, но в тот раз не сглупила, выбрала его и решила, что он важнее. Сказала Белкиной, что придёт ко второй части, после кофе-брейка, схватила Артёма за руку, и они вместе скрылись от её преподов в глубине коридора.

На ней был глупый оверсайз-свитер почти тех же цветов, что и на том самом мамином фото. Когда они вышли вместе во внутренний дворик университета, где Мира не была ещё ни разу — студенты из других корпусов туда прохода не знали, и Артём мог побыть проводником, — он порадовался, глядя на то, как гармонируют эти цвета с листвой деревьев.

Мира тоже заметно радовалась осени, тёплому сентябрьскому солнцу и тому, что они рядом.

— Ну почему ты всегда принимаешь всё в штыки, — вздохнула она. — Ездил же со мной в Сориново вечером, знаешь, что у нас с автобусами.

— Знаю, — улыбался он.

— И мне тоже жутко надоело туда ездить, — продолжила Мира. — Веришь или нет, я каждый раз втайне мечтаю, что уж в тот-то вечер мы к тебе… А потом опять к тебе. И так сколько угодно.

Повисла пауза.

— А чего тогда время тянуть, — сказал Артём наполовину вопросительно, наполовину утвердительно. — Я поговорю с бабушкой.

Мира выставила ладонь, как бы говоря «дай пять». Точно так же она сделала в день подготовки к выставке. Казалось, это было вчера, а на деле просто уже почти четыре месяца… а ведь их жизнь только начиналась.

И внутри пока ещё робко, боясь упасть обратно, вставала в полный рост надежда.

Надежда стояла на ногах всё крепче и крепче. После субботнего завтрака в доме установилось мирное настроение, и наступило самое время для того, чтобы поговорить о нужном. Не вставая из-за стола, Артём выложил всё как есть: они хотят жить вместе, и лучше — неважно почему — сделать это на Дальней.

— А ты понимаешь, что это будет твоя ответственность? — Бабушка смотрела на Артёма из-за роговых очков.

— Да, — ответил он.

— И тебе надо будет с себя начать.

— Я начну.

— И ты мне пообещаешь, что на ней женишься, потому что нечего мне девок зазря портить.

Артём кивнул, хотя до семьи было так далеко, что и представить себе казалось невозможным. Да, наверное, и не стоило — он думал только о том, что ему хотелось получить прямо сейчас.

— Вот что ты будешь с этим делать? — не отставала бабушка.

— Мы пойдём к её матери и попросим на первое время помощи… А потом я найду работу. У нас вон куча стажировок.

Вот только конкуренция за места на них была большой, претендовал на них много кто, и новоявленный второкурсник без особых достижений там никому не был нужен.

— Придумаю что-нибудь, ба, — подвёл он разговор к концу. — Мы обязательно будем тебе помогать, а…

— А я к лету уеду на дачу, чтобы не мешать вам тут, молодёжь, — подмигнула бабушка.

— Да не мешаешь ты… — Артём встал и потрепал её по седой голове. Пора было собираться и ехать в центр — они с Мирой договорились погулять там на день города.

Маршрутка дальше не ехала: главные улицы были перекрыты, и прямо по дорогам, радуясь непривычной свободе, струились потоки людей. Гулко отдаваясь внутри, грохотала музыка, приятная и не очень; разносились с установленных то тут, то там сцен усиленные микрофонами голоса; толпы собирались вокруг фокусников и столов с сувенирами; за мороженым и сладкой ватой растягивались очереди.

Артём бежал к остановке, дальше которой не ехал автобус Миры. То лавировал между людьми, то чуть не врезался в них, чертыхаясь, и очень спешил.

Когда он прибежал, её на месте всё ещё не было. Он встал, чтобы отдышаться, и заметил у остановки бабулю, торгующую цветами. Салютными залпами — кстати, Артём и Мира хотели остаться в центре до самого салюта в десять — распускались в её ведре ярко-малиновые и фиолетовые астры.

— Сколько? — спросил Артём.

— Питьсят за штуку, — улыбнулась бабуля.

— Чё так мало-то?

Он достал пятьсот рублей и взял девять штук. Потом он обязательно пожалеет, что потратил деньги на такую дребедень, но сейчас не время жалеть — зато будет красиво.

Оставив сдачу у бабули, Артём оглянулся и увидел, что Мира уже на месте и ищет его глазами. Её глубокого синего цвета платье подходило к тому, что он хотел ей подарить, и он поспешил это сделать, чтобы потом взять её за руку и влиться в людской поток, текущий по проспекту мимо таких же бабуль, которые торговали пирожками, мимо уличных музыкантов с противно настроенными инструментами — в самое сердце города, в университетский сквер. Там можно было сесть на газон, постелив заранее подготовленный плед, и смотреть в высокое сентябрьское небо, куда в тот день больше никто смотреть не хотел.

Когда сидеть на газоне надоело, они, болтая о том о сём, решили резануть ещё один круг по главным улицам. Ещё один круг — и он ей всё скажет. Почему же он этого так боится, ведь это — хорошо?

— А я хочу взять себе малиновый чай… — Мира потянулась в кофейню.

Туда ходили многие из их универа, но особенно популярной кофейня была у гумфаковцев. Артёма смешило то, что они относились к ней чуть ли не как к святыне.

— Валяй, — бросил он и вырвал из её рук букет астр.

Он остался снаружи, потому что не хотел встретиться ещё с кем-нибудь из универа в кофейне и остаться там. Блуждал взглядом по меловой доске с меню у входа, переводил взгляд на расписание, доску объявлений и вдруг остановился на слове «РАБОТА».

Он обещал бабушке найти работу, а стажировок не предвидится. Вот она обрадуется, когда узнает, что он решил не тянуть!

Кофейне требовались промоутеры. Работа, конечно, не особо приятная и перспективная, но…

Артём вытащил из кармана телефон и сфотографировал объявление, чтобы потом позвонить. Вскоре из кофейни вышла со своим малиновым чаем Мира. Она сразу же заметила, как изменилось его лицо — в этом смысле от неё всегда было трудно скрываться, — и спросила, в чём дело.