Предложил Горбачеву также высказать мнение о немедленной национализации имущества КПСС и РКП, направить финансовые ресурсы, в том числе и валюту, на социальные нужды. Распустить КГБ, создав новые органы безопасности за счет объединения соответствующих органов республик. Пограничные войска подчинить непосредственно президенту.

Горбачев начал с последнего вопроса.

— Утвердив товарища Бакатина председателем Комитета госбезопасности, вторым пунктом мы записали: представить предложения по реорганизации этой службы. Что касается других вопросов, все они заслуживают того, чтобы быть рассмотренными в ближайшее время. Кстати, эти мысли в приближенном виде, охватывающем темы, которые вы поднимаете, обсуждались на встрече с руководителями всех республик. Так что эти вопросы мы будем рассматривать безотлагательно и будем вырабатывать меры и подходы. Но опять-таки надо сделать так, чтобы все это шло законным путем.

Вопрос из зала:

— Такая организация, как КПСС, изначально создавалась на уголовных принципах и является партией государственной измены. Так вот, не пора ли вам как президенту издать указ о том, чтобы опечатать все здания, принадлежащие этой организации? По моим сведениям, ЦК КПСС снимает со счетов гигантские суммы, в том числе и валютные, и, мне кажется, это нужно немедленно прекратить.

Горбачев:

— Я в принципе ответил на этот вопрос. Практические действия, которые из этого вытекают, будут решаться в ближайшие дни. Поэтому не буду я начинать сначала разворачивать свою аргументацию по этому вопросу. Что касается поступившей информации, товарищ Бурбулис писал записку, что там, в здании ЦК, нечто происходит такое, что надо остановить, и попросил согласия, чтобы принять меры. Я написал «согласен», передали ли, не знаю, приняты меры там…

Улыбающийся Ельцин прерывает Горбачева:

— Меры приняты, здание ЦК КПСС опечатано…

Его слова потонули в шквале бурных аплодисментов. Горбачев пытался что-то сказать. Беспомощно взмахнул правой рукой, чтобы привлечь к себе внимание и едва слышно произнес:

— Но в эмоциях не расходитесь. Особенно сейчас должна быть ясная голова…

Ельцин нанес сокрушительный удар:

— Одну минуточку. Я хочу напомнить вам, Михаил Сергеевич, что мы с вами до всех этих событий договаривались, что, если не будет принято вами решения о передаче собственности на территории России в юрисдикцию России, это сделает президент России своим указом. Я такой указ двадцатого числа этого месяца подписал: все имущество, вся собственность на территории Российской Федерации, кроме функций, переданных Союзу, находятся в собственности народов России, в собственности России. А вы сегодня сказали, что подпишете указ, подтверждающий все мои указы, изданные в этот период…

Зал сотрясли бурные, долго не смолкавшие аплодисменты, переходящие в овации.

Горбачев растерялся. У него был жалкий вид. Ельцин явно загнал его в ловушку. Михаил Сергеевич что-то лепетал в свое оправдание, просил дождаться подписания Союзного договора, после которого будет подписан указ президента по вопросам собственности. Но Горбачева уже никто не слушал.

И тут Ельцин раскрыл свой главный козырь.

— Товарищи, для разрядки. Разрешите подписать указ о приостановлении деятельности Российской компартии…

В стенограмме, по которой описана вся эта сцена, после прозвучавших только что слов Ельцина, ремарка: «В зале массовый психоз, овации, крики “Браво!”, “Ура!”».

Стенограмма зафиксировала реакцию Горбачева: «Гзрбачев (испуганно). Борис Николаевич… Борис Николаевич…» И дальнейшие слова Ельцина: «Ельцин (куражась): Я подписываю…

Указ подписан!.. (В зале неистовство, крики “Ура!”, овации.)»

Горбачев, пытаясь овладеть собой, пробовал сказать, что это ошибка со стороны Ельцина и Верховного Совета России:

— Не все коммунисты России участвовали в заговоре… Договорить ему не дали. Свист, улюлюканье, выкрики.

Ельцин разъяснил потрясенному Горбачеву:

— Михаил Сергеевич, речь идет не о запрещении, а о приостановлении деятельности Российской компартии до выяснения судебными органами ее причастности ко всем этим событиям. Это совершенно законно.

Похоже, слова Ельцина успокоили Горбачева.

— Это другое дело, — удовлетворенно произнес он.

Снова грянули аплодисменты. На этот раз насмешливые.

Депутат В. Петренко, представлявшая Ростовскую область:

— Михаил Сергеевич, сейчас люди ждут от вас только решительных шагов. Я прошу вас просто как женщина: поступите решительно в этот тяжелый момент.

В ответ послышались заверения в приверженности демократии, идеям перестройки. И тогда Ельцин сказал то, что хотела услышать Валентина Петренко и что вызвало бурные аплодисменты, выкрики «браво!»:

— Я могу подтвердить: сегодня в полуторачасовой беседе один на один твердо было сказано Михаилом Сергеевичем, что ко всем, кто причастен был прямо или косвенно к этому перевороту, будут применены соответствующие меры по закону — резко, решительно, и никакой пощады здесь не должно быть.

После заседания Ельцин потребовал от Горбачева впредь согласовывать с ним все ключевые назначения.

Американская газета «Интернэшнл геральд трибюн» поместила карикатуру: крошечный Горбачев стоит перед исполином Ельциным, который говорит:

— Добро пожаловать опять к власти, Михаил!

В 15 часов сотрудники аппарата ЦК КПСС начали покидать комплекс зданий на Старой площади.

Леонид Васильевич Шебаршин — единственный за всю историю Лубянки ее глава, продержавшийся в этой должности только одни сутки. В своем дневнике он подробно описал, как это происходило. Запись от 22 августа.

«В девять ноль-ноль звонок. Женский голос.

— Вас просят быть в приемной Михаила Сергеевича в двенадцать часов.

— А где это? (Дурацкий, но искренний вопрос.)

Разъясняют».

Дальше Шебаршин пишет, что он поехал на Лубянку, чтобы быть поближе к Кремлю. А там Грушко срочно собрал коллегию.

«Коллективно посыпаем голову пеплом, — передает Шебар-шин царившую там атмосферу, — принимаем заявление коллегии с осуждением заговора…

…Коллегия расходится, захожу к Грушко, докладываю о вызове в приемную президента. Грушко говорит, что утром Михаил Сергеевич позвонил ему из машины и сказал, чтобы мы все работали спокойно (примерно так). И Грушко спокоен, хотя глаза у него запали и лицо потемнело».

В приемной Горбачева полно народу. Шебаршин перечисляет их имена: Силаев, председатель Верховного суда Смоленцев, Баранников, глава МИД СССР Бессмертных, начальник Генштаба Моисеев, председатель Комитета конституционного надзора СССР Алексеев, Примаков, пресс-секретарь Горбачева Игнатенко, Бакатин.

«Вошел президент. Здороваясь, я представился, и он сразу же позвал меня в соседний пустующий зал заседаний.

Разговор очень короткий. “Чего добивался Крючков? Какие указания давались комитету? Знал ли Грушко?” Отвечаю как на духу. Коротко рассказываю о совещании 19-го. “Вот подлец. Я больше всех ему верил, ему и Язову. Вы же это знаете”. Согласно киваю.

— А кто у вас начальник пограничников?

— Калиниченко Илья Яковлевич.

— Как они меня окружили, стерегли. Был приказ стрелять, если кто-то попытается пройти через окружение.

Пытаюсь сказать словечко в защиту Ильи, человека, на мой взгляд, не способного на злодейство. Ведь уже известно, что пограничникам на месте отдавал приказы кто-то из службы охраны».

Горбачев сказал, чтобы Шебаршин написал справку о своих действиях 19–21 августа.

— Пусть такие же справки подготовят и другие зампреды комитета, — добавил президент.

Он произвел на Шебаршина хорошее впечатление. Выглядел великолепно. Оживлен, энергичен, глаза ясные, никаких признаков усталости. Так близко Шебаршин видел его второй раз. Первый был в 1989 году, когда Крючков представил его Горбачеву перед назначением на должность. Тогда он был несколько сумрачен и сух.