Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

21 августа 1991 года

13 часов 04 минуты. Аппарат т. Ельцина включен по указанию Беды.

(Через несколько минут по приказанию А.Г. Беды были блокированы телефоны у Язова, Крючкова, Янаева.)

Съезд освободил А.И. Лукьянова от обязанностей председателя Верховного Совета СССР, а Г.И. Янаева — от поста вице-президента СССР. Попытка отправить в отставку Генерального прокурора СССР Н.С. Трубина успехом не увенчалась. Предложение Собчака о захоронении тела Ленина в Ленинграде вызвало всеобщее возмущение.

Первым актом Госсовета СССР — нового высшего органа власти, пришедшего на смену Съезду народных депутатов СССР, — стало официальное признание государственной независимости Литвы, Латвии и Эстонии.

Общественность возмущалась: это что, согласие на расчленение страны? Мол, Горбачев выносить этот вопрос на рассмотрение съезда не решался.

В Латвии остались два незамерзающих порта — Вентспилс и Лиепая. В Лиепае была военная гавань. Сельское хозяйство этой страны базировалось на модели, привнесенной немцами, промышленность — Россией.

Многие и сейчас говорят, что акты Госсовета СССР приняты в нарушение Конституции СССР и Закона СССР от 3 апреля 1990 года «О порядке решения вопросов, связанных с выходом союзной республики из СССР», органом, неправомочным решать такие вопросы, и поэтому являются юридически недействительными.

Интересная деталь: накануне, 5 сентября, президент США Джордж Буш заявил о признании независимости Литвы, Латвии и Эстонии. Горбачев решил не отставать от него? Или это случайное совпадение?

Провал «путча»: взгляд с Запада

В СМИ мелькают интересные подробности провала «путча». Его исход, как полагали уже тогда, решался не только в российском «Белом доме».

19 августа Брент Скоукрофт, помощник президента США по национальной безопасности, передал находившемуся на отдыхе в штате Мэн Дж. Бушу первые сообщения, подготовленные в Агентстве национальной безопасности на основе данных, полученных со спутников. Брент Скоукрофт докладывал, что путч в Москве кажется ему «неотрегулированным», «спонтанным»: «Четкий план действий отсутствует. Приказы войскам отдаются с явной медлительностью. В большинстве частей и соединений техника остается в казармах. Нет каких-либо признаков массовых арестов».

Через несколько часов на пресс-конференции в Мэне Буш произнес загадочную фразу: «Не все перевороты удаются». Париж, Лондон, Токио, занимавшие выжидательную позицию, намек поняли.

Между тем доклады секретных служб становились все более конкретными: «В московской “восьмерке” нет единства: не ясно, кто среди них лидер. Павлов слег с гипертоническим кризом. Язову не удается добиться стопроцентного подчинения от Генштаба, начальник которого Михаил Моисеев обязан карьерой Горбачеву и, кажется, не склонен его предавать».

Буша информировали: гвардейская Таманская дивизия, расквартированная в 75 км от Москвы, тоже расколота. Молодые офицеры не восприимчивы к передаваемым по радио приказам Язова.

По каналу Си-эн-эн, который Буш предпочитал другим, он видит Ельцина на танке, в окружении толпы, зачитывающего обращение к народу. Буш слышит голос журналиста Си-эн-эн: «В эпоху глобальных коммуникаций каждое выдающееся событие имеет свой кадр-символ. Ельцин на танке Т072 Таманской дивизии — это символ разворачивающейся на наших глазах августовской революции в России».

Буш принял решение вернуться в Вашингтон. По прибытии заявляет журналистам: «Я только что разговаривал по телефону с Ельциным. Я сам позвонил ему по обычной связи. Я спросил его: вам нужно, чтобы мы заявили о своей позиции? Вам поможет это? Вам поможет, если мы скажем, что остаемся на стороне Горбачева? Ельцин ответил мне: “Да, да, да”. Поэтому я заявляю, что американский народ не признает новую власть».

В ночь с 19 на 20 августа Буш смотрел интервью Ельцина, которое тот дал журналистке Си-эн-эн Дайан Сэвайр в российском «Белом доме»: «Вы сможете выстоять? — Это во многом зависит от того, насколько вы верите в нас, насколько сможете поддержать нас. Путчисты ждут вашего сигнала. Если вы, Запад, воспримете путч как свершившийся факт, как это не раз бывало в прошлом, тогда — конец».

Утром 20-го Буш выступил с заявлением, в котором осудил переворот в Москве. В Белом доме начали обдумывать меры давления на новый советский режим. Было принято решение о свертывании экономической помощи, об отмене ряда визитов в СССР. Советскому послу в США Виктору Комплектову не удалось убедить американских официальных лиц в том, что новая власть в Кремле стремится к деловому сотрудничеству с Вашингтоном.

21 августа в программе Си-эн-эн выступил Збигнев Бжезинский: «Мы начинаем понимать, что кремлевская хунта, вероятно, не ожидала твердого американского “нет”. Она ожидала от Америки, как всегда, реализма и здравого смысла, но получила нечто обратное. Без сомнения, президент играл так, как это ему отнюдь не свойственно — с азартом, ва-банк. Он сыграл исключительно на оптимизме. И, если не ошибаюсь, он победил!»

Как откликнулись на события 19–21 августа бывшие советские диссиденты, нашедшие пристанище на Западе? «Комсомолка» опубликовала статью Владимира Максимова из Парижа. Максимов — главный редактор антисоветского журнала «Континент». Статья называлась «Из жалости я должен быть суровым…».

Сомневался в правомерности предъявленных гекачепистам обвинений по расстрельной 64-й статье Уголовного кодекса РСФСР. Измена Родине. Но измена Родине предполагает врага, в интересах которого эту самую измену совершают. «Это мы уже проходили. В одна тысяча девятьсот тридцать седьмом, а также и ранее, и позднее. И людей моего поколения на этой кровавой мякине уже не проведешь… Юристы и следователи тех яростных, но далеко не прекрасных лет, вроде Крыленки и Вышинского, не утруждали себя долгими поисками такового. К их услугам был весь список иностранных разведок от японской до перуанской включительно».

Дальше, Максимову непонятна та радикальная мстительность, которую проявляли иные прогрессисты, еще вчера осыпанные всеми милостями и наградами времен застоя. «С какой это стати любимец всех современных ему вождей Евгений Евтушенко, чуть ли не до последнего дня похвалявшийся своей личной дружбой с Фиделем Кастро или марксисткой Ванессой Редгрейв, превращается сегодня в этакого отечественного Маккарти и устраивает охоту за ведьмами в Союзе писателей? С какой это стати другой писатель, которого я очень высоко ценю как прозаика, проживший одну из самых благополучнейших жизней в советской литературе, вдруг призывает народ выращивать пеньку, чтобы вить из нее веревки для коммунистов? Мыслимо ли было, чтобы Виктор Гюго, возвратившийся из почти 20-летней ссылки, где он пробыл по милости путчиста Наполеона III, стал бы сводить счеты с братьями Гонкур, которые все эти годы процветали при императорском дворе? Мыслимо ли было, чтобы участник французского Сопротивления Андрэ Мальро мстил Франсуа Мориаку, занимавшему в оккупированной Франции весьма сомнительную позицию?.. А у нас некоторые борцы за свободу и демократию от литературы, едва прорвавшись к власти, спешат опечатать Союз писателей своих оппонентов. Господи, да когда же мы все-таки повзрослеем?» Максимов считал, что странно присваивать звание Героя Советского Союза погибшим у «Белого дома» юношам. К тому же нелепо: Союза практически не существует, а герои множатся.

«Вспомним-ка лучше мудрые слова Томаса Манна: “Несчастна страна, которая нуждается в героях”. Неужели окружающие Бориса Ельцина интеллектуалы не могли или не захотели указать ему на оскорбительную для погибших фальшь этой акции?»

Владимир Максимов предупреждал всех, кто требовал мщения и крови: если вы запустите этот карательный перпетуум-мобиле, то завтра окажетесь там же, где сидят сейчас его первые клиенты. «В таком случае, когда придет ваша очередь, не кричите перед закланием, что вас обманули. Нет, вы хотели быть обманутыми. И пенять вам будет не на кого, только на самих себя».

77
{"b":"893526","o":1}