Существовало подразделение, которое сотрудники между собой называли архивным. У него был статус отдела. Официально он назывался 10-м отделом.

Был и 12-й отдел, работники которого занимались слуховым техническим контролем. Он использовался при проведении особо важных оперативно-розыскных мероприятий.

Постойте, спросит какой-нибудь дотошный читатель, а куда девался 11-й отдел, или 11-е управление? А никуда не девался.

Его просто не было.

Дело в том, что в нумерации подразделений некоторые порядковые номера отсутствовали с самого начала. Иногда пропуски заполнялись, когда в структуре Комитета происходили организационные изменения. Этим объяснялось отсутствие 13-го и 14-го подразделений.

15-е управление проектировало, создавало и эксплуатировало в нужном режиме объекты, подготовленные на особый период — на случай военных действий и других чрезвычайных обстоятельств.

Оперативно-техническое управление являлось головным подразделением по проектированию, разработке, производству и эксплуатации специальных технических средств. По словам Крючкова, это было сосредоточение достижений научной мысли, высочайших технологий, уникальных технических решений. 16-е управление занималось съемом открытой и закрытой информации, решало сложнейшие задачи по проникновению в интересовавшие советское государство объекты других стран.

Ну и, разумеется, Управление кадров, которое занималось подбором сотрудников, приемом на работу, их расстановкой, продвижением по службе.

Сколько же людей работало в КГБ СССР? Крючков в первой части своей мемуарной книги «Личное дело» обнародовал численность сотрудников органов госбезопасности. К августу 1991 года она составляла около 490 тысяч человек. Правда, с учетом пограничников и войск правительственной связи. Раскрыл и бюджет КГБ за 1990 год — 4,9 млрд рублей.

У читателей может возникнуть вопрос: почему же тогда вся эта мощь, которой обладала Лубянка, весь ее огромный интеллектуальный, научно-технический и финансовый потенциал не смог противостоять жалкой кучке крикунов-антисоветчиков?

Как такое могло произойти? Кто в этом виноват?

Январь 1991 года начался с крупных политических потрясений. Уже в самые первые дни после новогодних праздников главные новости шли из республик Прибалтики. Особенно тревожная ситуация складывалась в Литве.

Еще в марте 1989 года Верховный Совет Литвы отменил действие Конституции СССР на территории республики. В 1990 году он принял законодательный акт «О восстановлении независимости Литовского государства». Кремль потребовал ввести мораторий на этот документ. Председатель литовского парламента Витаутас Ландсбергис категорически отказался выполнять требование союзного центра, о чем и заявил 2 января — на второй день нового года.

В Латвии рижский ОМОН взял под охрану издательство ЦК Компартии республики, национализированное сепаратистки настроенным руководством Латвии.

8 января в Москву срочно прибыл член Политбюро ЦК КПСС, первый секретарь временного ЦК Компартии Литвы (на платформе КПСС) М.М. Бурокявичюс. Просил Горбачева ввести в Литве президентское правление. Телеграмму примерно такого же содержания прислал Главком Сухопутных войск генерал армии В.И. Варенников. Однако Горбачев указ не подписал.

Председатель КГБ Крючков ежедневно докладывал Горбачеву о накалявшейся обстановке. Тревожная информация поступала и от министра внутренних дел СССР Б.К. Пуго. Крючков позднее вспоминал: когда вставал вопрос о конкретных мерах, то в ответ от Горбачева было слышно одно и то же:

— Изучайте, не спешите, готовьте предложения, в свое время определимся.

«Я выдерживал линию, — излагал Крючков свою позицию по этому вопросу в мемуарной книге “Личное дело”, - Комитет госбезопасности силовыми методами будет действовать лишь в том случае, если получит соответствующее указание. Именно в этом плане — не предпринимать никаких самостоятельных силовых акций — я ориентировал не только своих заместителей и начальников соответствующих подразделений Комитета, но и представителей на местах.

Слишком свежи были еще события в Тбилиси и Баку, после которых Горбачев ловко ушел из-под огня критики под предлогом своей якобы неосведомленности… В то же время КГБ СССР был готов защитить законность в Литве, причем особых трудностей тогда это не представляло».

Когда в декабре 1990 — начале 1991 года обстановка в Вильнюсе достигла высшей точки накала, Горбачев, похоже, решился. Читаем в книге Крючкова: «В конце декабря 1990 года на совещании у Горбачева было принято решение применить силу против действий экстремистов в Литве и Латвии, пытавшихся явочным порядком сменить общественный строй, покончить с советской властью и выйти из Союза».

Горбачев вел себя решительно, отмечает Крючков, но тут же добавляет: это не прибавило уверенности в нем.

Читаем дальше: «Горбачев дал указания Язову, Пуго и мне ускорить подготовку конкретных мероприятий, но к вечеру того же дня всем нам было дано уточнение: “Вы особенно не горячитесь, поделикатнее изучите, все взвесьте, потом еще раз обсудим”. По словам Болдина, до этого у Горбачева состоялся продолжительный разговор с Яковлевым».

Если бы только с Яковлевым! Крючков, работая над книгой воспоминаний, не знал еще об одном разговоре Горбачева. Фрагменты того телефонного разговора с президентом США Дж. Бушем приведены в книге «В Политбюро ЦК КПСС… По записям Анатолия Черняева, Вадима Медведева, Георгия Шахназарова (1985–1991)», изданной в 2008 году.

Дата разговора — 11 января 1991 года. Время — с 16.00 до 16.40.

«Буш. Меня беспокоят и даже мучают ваши внутренние проблемы. Хотелось бы надеяться, что вы найдете возможность избежать применения силы для их решения. Американская позиция на этот счет ясна. Это будет хорошо для ваших отношений с нами, да и не только с нами.

Гэрбачев. Именно к этому мы стремимся. И вмешаемся мы только в том случае, если прольется кровь или возникнут такие беспорядки, которые поставят под угрозу не только нашу Конституцию, но и жизни людей.

Сейчас на меня и на Верховный Совет оказывается колоссальное давление в пользу введения в Литве президентского правления. Я пока держусь, но, откровенно говоря, Верховный Совет Литвы и Ландсбергис похоже не способны ни на какое конструктивное встречное движение.

В ответ на то давление, которое на меня оказывается, вчера я обратился к Верховному Совету Литвы с тем, чтобы они сами восстановили действие Конституции. Однако ситуация и сегодня развивается неблагоприятно. В Литве забастовки, нарастает напряженность.

Вы знаете мой стиль. Я постараюсь исчерпать все возможности политического решения, лишь в случае очень серьезной угрозы пойду на какие-то крутые шаги.

Буш. Я ценю это. Вы знаете, у нас свой взгляд на Прибалтику, но лишь в силу исторических причин. Я ценю ваши разъяснения.

Гзрбачев. Мы будем действовать ответственно, но не все зависит от нас. Сегодня там уже стреляли.

Буш. Это плохо.

Гэрбачев. Я сделаю все, чтобы развитие событий не сопровождалось крайностями. Но, естественно, если возникнет серьезная угроза, определенные шаги станут необходимыми».

Горбачев пожаловался американскому президенту на нарастание напряженности, забастовки в Литве. Почему они приобрели массовый характер именно в начале января нового года? Почему Вильнюсская телебашня до сих пор упоминается в прессе — конечно, не так часто, как Вавилонская, но все же…

О событиях вокруг телецентра в Вильнюсе написано за четверть века столько, что все версии не пересказать. Остановимся на основных.

Что тогда в действительности произошло в Вильнюсе? Ответ можно найти в дневниковых записях члена Политбюро ЦК КПСС В.И. Воротникова, изданных в 1995 году под интригующим названием «А было это так…».

14 января 1991 года, на второй день после штурма телебашни, состоялось заседание палат Верховного Совета СССР.