Нет, так можно и нервы испортить. Тогда чем бы заняться? Рисовать как-то совсем не хочется. Уроки уже сделаны. Вот он, плюс домашнего обучения – время тратится только на нужные вещи.

Родители ещё не вернулись с работы. Кстати, как там дела у Пасечников?

– Так себе у них дела, – тихо проговорила мама, когда Василиса позвонила ей с этим вопросом. – Маше лучше не стало, так что её сегодня отвезли в Растяпинск. Посмотрим, что там скажут. Хорошо бы, всё обошлось, а то уже слухи поползли.

– Что за слухи? – спросила Василиса, весь день просидевшая в доме и, как выяснилось, успевшая соскучиться по общению.

– Да тут, оказывается, что-то подобное уже было. До того, как мы приехали. Какие-то непонятные детские болячки. Ладно, мне работать надо, до вечера.

Василисе не терпелось узнать подробности. Обычно-то в посёлке всё само собой распространялось. Но это если хотя бы на улицу выйти. Значит, надо выйти.

А повод? А повод в кармане лежит. Завёрнутый в салфетку. Куда бы его отнести? К отцу Павлу, вот куда. У него в церквушке постоянно местные бабки толкутся, а кто в курсе всех слухов, если не они. А святоша наверняка знает, что делать с подброшенной гадостью. На худой конец спалит её в своей железной печке вместе с записками, которые подают те же местные тётушки.

Василиса накинула куртку, натянула джинсы. Думала взять ещё Изюма, чтобы потроллить отца Павла, не пускающего собак в церковь. Но потом решила, что не стоит его злить, если ей что-то от него нужно.

Солнце село, подтаявший за день снег стал подмерзать и превращаться в ледяную корку. Ноги скользили, да ещё остатки хромоты мешали нормально двигаться. Но, кое-как, запыхавшись, Василиса добралась-таки до старого домика, где жил священник. Бросила печеньку его большому лохматому псу, жившему во дворе в сколоченной для него Антоном вполне приличной конуре.

И нет, весёлая собака отца Павла, хотя сама и была горячо любима Василисой, симпатии к своему хозяину не прибавляла.

Василиса прошла через приоткрытую калитку. В церквушке горел свет, и изнутри доносились голоса. Только, кажется, это не церковная служба. И зачем там её отец?

– Нет, это не как тогда, – упрямо говорил голос Антона. – Там у детей шрамы были, а тут нет.

– Вы сами видели? – иронично спросил Гаврил. Какого пончика он тут делает?

Дальше раздались шаги, что-то громко стукнуло в дверь, и она отворилась. На пороге стояла сердитая Ядвига Мстиславовна, а из притвора на Василису смотрели её отец, священник, Гаврил, Давид Юрьевич и Антон.

– Может, зайдёшь? – мрачно спросила Ядвига Мстиславовна.

– Может, и зайду, – огрызнулась Василиса, переступая порог.

– Можно не грубить? – строго спросил её отец.

– Можно, – согласилась Василиса.

– Ты почему не дома? – уже спокойнее проговорил папа.

– Хотела с отцом Павлом посоветоваться.

– Непременно сейчас? – как-то кисло спросил священник.

– Да, сейчас, – твёрдо произнесла Василиса, достала мешочек в салфетке и, развернув, показала отцу Павлу, но так, чтобы все присутствующие увидели. – Вот, нашла у нас на заднем дворе. Думала, вы знаете, что с этим делать.

– И что это? – подошёл ближе Давид Юрьевич.

– Порча, – выскочило из Антона, но он сразу осёкся. Потому что все синхронно обернулись к Ядвиге Мстиславовне.

– Это надо просто сжечь, – сказал монах, забирая мешочек из рук Василисы. – И не обращать на такие вещи внимания.

– Ладно. Не буду. – Василиса обратилась к отцу: – Тебя подождать?

– Да, я сейчас, – быстро проговорил отец.

– Если что – я на улице.

Не дожидаясь ничьей реакции, Василиса вышла из храмика. Что они там говорили? Что-то подобное, как с Машей, уже тут было? Шрамы? Шрамы. У Гаврила на шее тонкие шрамы. Он, правда, так ни разу и не сказал, откуда они взялись. Только всё усмехался и шутил, что это ему в детстве удалили жабры.

Василиса прошла во двор дома священника. Из конуры выглянула лохматая собака, обнюхала Василису и села рядом, виляя хвостом.

– Не холодно тебе? – спросила Василиса, садясь на корточки, но так, чтобы вытянуть повреждённую ногу. И стала чесать собаку за ухом. Та довольно щурилась, а потом вдруг резко навострилась.

Василиса прислушалась и осмотрелась. Действительно, за забором, но с другой стороны двора, кто-то был. Слышались приглушённые голоса. Кажется, женские.

Василиса и лохматая собака тихо двинулись вдоль забора.

– Не так уж высоко, – говорил чей-то тихий шёпот. – Забор вообще хлипкий. Да и калитка всегда открыта.

– А если там огнеупоркой всё обработано? – спросил второй шёпот.

– Да ладно, не смеши. И потом – если сразу несколько бутылок кинуть, то никакая огнеупорка не поможет.

– Где мы их возьмём-то? – спросил кто-то третий.

– Ты дура, или как? – злобно спросил первый голос. Кажется, это Зоя. – Так. Мне надо идти, а вы – валите отсюда. Живо. И только попробуйте кому-то что-то рассказать. Урою.

Точно, Зоя. Словечки стали прямо как у мамаши. Связь поколений.

Тут собака отца Павла рванула к забору, оглушительно лая. Кто-то тихо вскрикнул, обозвал собаку, и шаги побежали прочь от участка.

– Эй, Бобик, ты куда? – намеренно громко спросила Василиса. – Стой! Кто там? На кого ты лаешь?

Василиса усиленно делала вид, что никого за забором не заметила. А Зоя с подружками уже успели скрыться. Зоя, впрочем, нарисовалась почти сразу же.

На лай из церкви вышли священник и остальные.

– Ба, я за тобой, – пропела Зоя, корявой походкой от куриного бедра топая к храмику. Потом по-сериальному удивилась: – Ой, Гаврил, и ты здесь! Ты нас с бабулей проводишь, да?

Зоя ловко подлезла под руку к Гаврилу, а с другой стороны притянула Ядвигу Мстиславовну. И стала что-то манерно-крикливо рассказывать. Василиса только расслышала что-то вроде «Вы не представляя-а-а-а-ете, что сегодня была-а-а-а».

Бобик отца Павла, видимо, раздражённый противным Зоиным голосом не меньше Василисы, продолжал оглушительно лаять. Ему со всей деревни стали отвечать другие собаки. Наверное, спрашивали, что стряслось, и требовали подробностей.

Василиса потрепала пса по голове и направилась к отцу, ухватившись за его руку, чтобы не упасть на окончательно заледеневшем снегу.

– Василиса, вы придёте завтра в школу? – спросил Давид Юрьевич, надевая перчатки. Изо рта у него уже шёл пар.

– Нет, – коротко ответила Василиса.

– То есть? – удивлённо переспросил учитель.

– То есть, мы пока на больничном, – пришёл на помощь отец. – И выходить сегодня тоже не стоило. До свидания.

И отец потянул Василису прочь от дома священника и храмика. А она в общей суете даже посмотреть на Гаврила не сумела.

– Что за эпидемия? – тихо спросила Василиса по пути домой, покрепче ухватившись за отцовскую руку.

– Нет никакой эпидемии.

– А раньше что было? До того, как мы приехали? – продолжала выспрашивать Василиса, уже двумя руками держась за отца и глядя только под ноги.

– Это никак не связано.

Дальше некоторое время папа с дочкой шли молча. Потом Василиса оглянулась, убедилась, что поблизости никого не было, и почти шёпотом произнесла:

– Пап, я там случайно услышала, что Зоя с подружками хотят что-то поджечь.

– Что именно? – так же шёпотом спросил отец.

– Не знаю, но что-то деревянное, потому что они говорили про огнеупорку и бутылки.

Отец некоторое время молчал. Потом вздохнул:

– Как-то маловато информации. Но я как-нибудь попробую проконтролировать. А ты, пожалуйста, не лезь куда не просят.

– Не суй мене, Господи, куды мене не просют, – повторила Василиса чудную молитовку, услышанную когда-то где-то от кого-то.

– Вот именно, – поддакнул отец. – И насчёт школы. Лучше бы тебе туда вернуться.

В ответ Василиса только изобразила тяжкий вздох.

– Жизнь длинная и сложная. И надо уметь решать проблемы и находиться в одном коллективе с неприятными людьми.

– Это как сидеть на муравейнике.