Я отпускаю Карию и тут же поворачиваюсь, чтобы заслонить ее собой. Она беспомощна, пристегнута к этому креслу, и это сделал я.

«Я за нее в ответе».

В дверном проеме я вижу лишь тени, но слышу еще чьи-то шаги.

Затем раздается ненавистный мне голос:

— Отличная работа, Кария Вен.

САЛЛЕН

Голос Штейна не спутать ни с чем. Он сильно отличается от моего: выразительный, бесстрастный, звучный. Этот звук всегда разжигает в моей нервной системе огонь. Всю свою жизнь я жил в состоянии повышенной боевой готовности, но на один-единственный упущенный момент здесь, с Карией, обрел свою личную версию спокойствия. Даже когда разозлился на нее. Даже когда швырнул табуретку. Те эмоции отличались от того, что я испытываю сейчас, когда в мое убежище входит человек подаривший мне жизнь, и мои нервы снова сдают.

Вокруг Штейна раздаются шаги, у меня внутри все сжимается, и я вытягиваю руки в стороны, чтобы защитить Карию. Я помню, что он ей сказал. Отличная работа. Но я не знаю, что имел в виду Штейн, и думаю, даже если бы и знал, даже если бы она вонзила мне такой нож в спину, я все равно защищал бы ее от него.

Он — пропасть. Непроглядная тьма.

И словно в противовес его истинной натуре, в полутемной комнате вспыхивает тоннель света, и я щурюсь, отступив на шаг и прикрыв рукой глаза.

Охранник несет фонарик. Я знаю, потому что это самый преданный Штейну Констанс. Он отходит в сторону, чтобы направить свет и на меня, и на обожаемого им босса. Кроме него, я замечаю Артура и Рекса, они стоят по бокам от Штейна с пистолетами в руках, но стволы направлены в пол. Конечно, пока Штейн не может меня убить. Уверен, что пуля — это не то, от чего суждено отойти в мир иной объекту для его вознесения.

Кария у меня за спиной молчит. Мне ужасно хочется услышать ее мысли, хотя у меня никогда раньше не возникало такого желания по отношению к кому-то другому.

«Ты меня ненавидишь? Ты предала меня? Пожалуйста, не поступай так со мной».

Рекс, высокий и долговязый мужик лет пятидесяти, смотрит на нее во все глаза, и мне хочется вырвать их у него из головы. Из-за светящего мне в лицо фонарика я не вижу его радужек, но знаю, что они мутно-зеленые. Они были в нескольких дюймах от моего лица, когда Штейн приказал ему держать меня за голову, а сам проделывал дермальный пирсинг вдоль моего позвоночника. В следующий раз он поставил его мне в ночь на Хэллоуин; Кария понятия не имеет, чего мне это стоило, но я увиделся с ней всего несколько часов спустя. И это стало самым счастливым моментом того дня. Она всегда была для меня единственным солнцем.

«Пожалуйста, не рви на части то, что осталось от моего сердца».

Тогда, когда Штейн решал подергать за сделанный мне несколько лет назад пирсинг, Констанс держал меня, а Артур (низкий коренастый блондин) охранял входные ворота «Хаунт Мурен», на тот случай, если кто-нибудь услышит мои крики и придет узнать, в чем дело.

Но никто никогда не приходил.

— Я вижу, ты нашла и развлекла моего блудного сына, — вздыхает Штейн, затем сует руки в карманы своих сшитых на заказ черных брюк.

Его ярко-голубые глаза смотрят на меня из-под густых черных бровей, прядь волос того же цвета эффектно спадает на висок. Унижая и уродуя меня, он регулярно проматывает деньги на длительные сеансы по уходу за собой, благодаря которым мне обеспечена пара часов покоя в моей жуткой тюрьме.

Глядя на меня, он наклоняет голову и приподнимает уголки рта в легкой улыбе. Он одет в белую рубашку, черный блейзер и темные ботинки. Штейн всегда безупречен в своем гардеробе, а я вынужден изо дня в день носить одно и то же, чтобы скрыть то, что он сотворил практически со всем моим телом.

— Задолго до того, как в Британской Колумбии наступила ночь, мне донесли, что ты покинул наш дом, Салли.

Он говорит медленно и осторожно, но с мягкостью, которая, знаю, легко одурачит такого хорошего человека, как Кария. Она никогда не оставалась с ним надолго. И это единственное, что мне в нем более-менее нравилось. Поскольку Штейн вдоволь издевался надо мной, он не трогал ни Карию, ни остальных.

— Я думал, что для твоей охраны будет достаточно Констанса, но мне сказали, что ты вырыл туннель так далеко, что даже камеры и сигнализация тебя не засекли? — он бросает взгляд на направленный на нас поток белого света, ища за ним Констанса Вирджила.

Констанс внешне похож на Штейна. Он тоже стройный, с темными волосами, светлыми глазами и кожей. Их руки столь же жестоки, как и у остальных. Не знаю, что сделал Штейн, чтобы заслужить преданность трех обступивших его мужчин, но полагаю, что со временем они просто тоже стали его бояться, а затем приняли такой же чудовищный облик, чтобы себя обезопасить. Они присутствовали в моей жизни сколько я себя помню.

— Это правда, Салли? — Штейн эффектно переводит свой пристальный взгляд на меня, свет преломляется на его правом глазу, отбрасывая густую тень на впадины его лица.

«Да. Все последние два года, когда я не впадал в полутранс от твоего яда, я пытался прорыть себе дорогу к ней».

Это всё письма. Они дали мне слабую надежду, которую мне не следовало питать. Но тоннель, ведущий из подземного убежища, которое соорудил сам Штейн на огромной территории за «Хаунт Мурен» на случай конца света, но никогда в него не ходил, тянулся так далеко, что я мог спокойно из него выскользнуть и сбежать в центр ближайшего города после того, как он улетел в Ванкувер с Артуром и Рексом, оставив меня под присмотром одного лишь Констанса.

Но я ему не отвечаю. В этом нет никакого смысла.

Я вижу, как его глаза вспыхивают от моего молчания, но он продолжает все так же мягко, ломая комедию перед Карией. Будь мы с ним одни, я бы уже заплатил за свое молчание.

— Когда я приземлился в местном аэропорту, Мадс сказал мне, что нашел тебя. Или, скорее, мельком заметил на видео с камер отеля. Конечно же, я знал, куда ты пойдешь, и придушенный тобой охранник стал нужным мне маяком, — Штейн холодно улыбается. — Приятно было хоть раз одержать верх?

У меня перехватывает дыхание. Это максимально близко к его признанию того, что он со мной сделал. Я задумываюсь над его вопросом, и у меня бешено колотится сердце. Это и впрямь было очень приятно, но не насилием ради насилия. А потому что я… защищал Карию. Убил кого-то ради нее. Но я поджимаю губы. Я бы в жизни ему в этом не сознался. Это даст ему огромный стимул мучить ее, а одна лишь мысль об этом вызывает у меня тошноту. В данную минуту это мой самый большой страх.

Не получив никакого ответа, Штейн поднимает взгляд к облупившемуся потолку и вздыхает.

— Все то время, что ты таскал сюда громоздкие, лязгающие и брякающие рюкзаки, ты думал, я не в курсе, что ты делаешь?

У меня внутри все сжимается. Да, именно так я и думал. Дома моя лаборатория находилась в крыле моей матери. Я не подозревал, что он ее обнаружил, не говоря уже о том, что в курсе, чем я занимаюсь здесь, сооружая свое тайное убежище. Почему он тогда его не разрушил? Для меня в этом нет никакой логики; это шокирует даже больше, чем возможное предательство Карии. Уверен, что каковы бы ни были его мотивы, руководствовался он вовсе не состраданием.

— И в это кресло я раньше сажал потенциальных врагов, подвергая их пыткам во имя Райта, — Штейн холодно улыбается, затем бросает взгляд мимо меня на Карию, и я напрягаюсь, снова медленно вытягивая руки. — Мне очень жаль, что он пытался сделать то же самое с тобой, Кария.

Воздух застревает у меня в легких, словно я не могу нормально выдохнуть. Не знаю почему, чего я от нее жду. По логике вещей, будет лучше, если Кария ничего не скажет. Но ее полное молчание так нервирует, что мне хочется повернуться и проверить, как она. Я боюсь, вдруг Штейн прикажет кому-то из своих людей выстрелить ей в голову, чтобы я смотрел, как у меня на глазах умирает вторая женщина, которую я любил.