Чтобы я была его пациентом.

А он — доктором.

Ему нужна власть.

У него должен быть контроль.

Он сказал: «Я не могу так с тобой разговаривать».

Потому что ему нужно знать, что я не убегу? И ничем ему не наврежу? Мне кажется, что последнее я уже доказала. Но сейчас как раз делаю первое.

С другой стороны, он два года назад исчез. Он тоже от меня убежал.

Я все бегу, углубляясь в темноту, и задеваю плечом стену. Все вокруг меня как будто сужается, я едва могу здесь дышать, и впереди не видно никакого света, может, это тупик.

Он поймает меня в ловушку. Я умру в подземных тоннелях отеля № 7.

Принцесса Райта оказалась настолько глупой, что сбежала со своим убийцей прямиком в объятия собственной смерти.

Но пока я бегу и чувствую, как у меня под волосами и на внутренней стороне обнаженных бедер выступает пот, я задумываюсь, а стала бы вообще возражать. Против того, чтобы о нас с ним шушукались так же, как раньше только о нем.

Но я не хочу умирать. Даже если мы с ним сбежим, и о нас пойдут слухи, я хочу остаться в живых. Хочу его понять.

Я чувствую, как он приближается, разбивая фантазию моих мрачных мыслей.

Даже здесь, в кромешной темноте, я чувствую на себе его тень.

С моих губ срывается крик, всхлип или что-то еще, и уже через мгновение его ладонь зажимает мне рот.

Саллен обхватывает меня за пояс, с силой притягивая к себе. Но мы по инерции движемся вперед. Я тянусь пальцами к предплечью Саллена, на этот раз, чтобы его оттолкнуть, но он поворачивает меня так, что я замечаю впереди небольшое свечение.

Мы, спотыкаясь, проходим в другую комнату.

Она намного примитивнее предыдущей. Грязные полы, провода на потолке. Свет исходит от какого-то жутковатого, воткнутого в открытую розетку ночника, рядом с ним тяжелая черная коробка, которая выглядит одновременно невинно и зловеще.

И здесь стоит кресло, как в кабинете у зубного врача.

Большое и внушительное, с таким количеством бежевых ремешков и серебряных пряжек, что мне из них точно никогда не выбраться.

И он собирается усадить меня в него, да?

Саллен снова делает шаг вперед, таща меня за собой и зажимая мне рот рукой, чтобы я не могла закричать. Не то чтобы в это помогло так глубоко под землей.

Я брыкаюсь, пихаю Саллена ногой в голень, но, похоже, это его нисколько не беспокоит.

Затем он рывком притягивает меня к себе, а сам прислоняется к двери, раздается громкий стук, и я понимаю, что он захлопнул ее спиной.

Я пытаюсь открыть рот, но губы лишь скользят по его ладони. Саллен наклоняется ко мне, и моего уха касается его дыхание.

— Шшш, — шепчет он, и я замираю в его объятиях.

Я жду секунду. Другую.

Интересно, слышит ли он мое сердцебиение, потому что я слышу.

Затем Саллен скользит ладонью вниз по моему горлу, обхватывает пальцами шею, и я знаю, что он чувствует, как под кожей бешено колотится мой пульс.

Я думаю о лежащем на полу охраннике.

Смотрю на кресло и чувствую, как на глаза наворачиваются слезы.

Меня никогда раньше не пытали.

— Ты этого хочешь? — выдыхаю я. — Пристегнуть… меня к этому креслу?

Его дыхание обжигает мне кожу между ухом и плечом.

Моя грудь болезненно вздымается и опадает, Саллен сжимает меня крепче.

И говорит всего одно слово:

— Да.

— Зачем? — вырывается у меня с прерывистым вздохом.

Я помню, как он трогал мои зубы. Как говорил о том, чтобы их выдернуть. Я представляю себя залитой кровью, во рту у меня ничего нет, а все мои коренные зубы, клыки и резцы валяются на грязном полу.

Он хочет сделать со мной то же самое, что сделали с ним?

Я заметила, что у него не хватает зубов. Могу только догадываться, как он их лишился.

Он по-прежнему восхитителен, но я не хочу, чтобы он выдергивал мне зубы. Не хочу хирургических операций. Я хочу просто поговорить.

— Я просто хочу тебя понять.

Это звучит отрывисто, слабо и глупо, но, когда он обнимает меня, я не могу сдерживаться.

— Думаю, чтобы это произошло, нам стоит поиграть в одну игру, — шепчет он мне в шею.

— В какую игру, Саллен? — я смаргиваю навернувшиеся на глаза слезы и сосредотачиваю внимание на ржавом металле у основания кресла. — Что ты имеешь в виду?

Он склоняет голову, прижимаясь виском к моему плечу.

Я чувствую, как напряжено его тело. Саллен настолько неподвижен, что оно вибрирует.

Мое дыхание громкое и прерывистое. Я обхватываю его предплечье у себя на талии и чувствую биение своего сердца под пальцами, сдавившими мне шею.

— Поговори со мной, — умоляю я. — Пожалуйста.

Он молчит.

Это меня пугает.

Затем Саллен толкает меня к креслу, и я поворачиваюсь к нему, подняв руки и чувствуя головокружение от его резких движений и внезапной свободы.

— Сядь в кресло, Солнышко, — тихо говорит он, глядя на меня. — И я дам тебе все, что ты хочешь.

Правда, мы будем чудовищами, отрезанными от всего мира; но из-за этого мы будем более привязаны друг к другу

«Франкенштейн», Мэри Шелли

САЛЛЕН

Мы входим в собор через заднюю дверь.

«Санктум». Это игровая площадка 6, и на нее Райт приглашает только тогда, когда есть срочная работа. Хотя здесь я не увижу никого, кроме остальных “детей”, как нас обычно называют, несмотря на то, что мне почти двадцать.

И, возможно, из-за этого никто из них не появится. Вон, Айседора, она.

Мне следовало подумать об этом раньше.

Я просто невероятно тупой.

За мной с лязгом закрываются двойные двери, и я чувствую жар и зуд подо всей своей одеждой. Мне не следовало приезжать. В вестибюле, где мы обычно вместе сидели в ожидании, сейчас никого не будет. Это всё светлые воспоминания многолетней давности. Прошло немного времени с тех пор, как на 6-ой собиралось много участников Райта, и мне следовало бы хорошенько подумать, прежде чем себя обнадеживать. Но когда Штейн спросил, не хочу ли я выйти из дома и поехать в «Санктум» (один из немногих случаев, когда он предложил ненадолго меня освободить), единственное, о чем я думал, это она.

Но теперь, когда я мыслю ясно, а не цепляюсь за глупые мечты, мне становится понятно, что ее здесь не будет. У нее есть чем заняться. Мне уже приходилось видеть ее с Воном, в его машине. И Космо в машине у нее.

Может, она сейчас с ними трахается, а я понапрасну проделал весь этот путь на заднем сиденье бронированного мерседеса Штейна. Мне следовало остаться дома. Следовало…

Штейн берет меня за запястье, скользнув рукой по моей толстовке, и боль от оставленных им ожогов вырывает меня из смятения.

Я вскидываю голову, но смотрю на него сверху вниз. Я вымахал выше ростом, но храбрее не стал.

Его светлые голубые глаза сверкают в свете горящей над нами люстры посреди пустого заднего вестибюля. Зал полон камня, мрамора и холодного воздуха. Здесь сильно пахнет ладаном, но Штейн крепче сжимает мне запястье, и я чувствую аромат зажатой у него в зубах персиковой тянучки.

Я не морщусь, не моргаю и не вздрагиваю.

Если я это сделаю, будет только хуже.

Другой рукой он разглаживает свой черный галстук, и я вижу у него на пальце золотое обручальное кольцо. На его внутренней стороне вырезано имя моей матери. Мерси. После того как она умерла, у меня ничего не осталось.

— Как ты себя чувствуешь, Салли? — с улыбкой спрашивает Штейн, и на его коже цвета слоновой кости появляются ямочки, а из-за конфеты во рту немного выпячивается щека.