Но Кария явно не умеет читать мысли и, похоже, принимает это близко к сердцу. Поэтому она встает и, краснея, смотрит на меня, при этом края ее юбки скользят по бедрам.

— С тобой совсем не весело, Саллен Рул, — раздраженно говорит она, затем поворачивается ко всем нам спиной и направляется в коридор, ведущий в ванную.

Будь я другим человеком, то мог бы последовать за ней.

Но я знаю, что если так сделаю, то ничего хорошего из этого не выйдет, а Вон уже смотрит на меня так, словно знает, о чем я думаю, и если я устрою здесь сцену и поставлю Штейна в неловкое положение, то могу не пережить эту ночь.

Поэтому я отпускаю ее и закрываю глаза, притворяясь совершенно невозмутимым, а сам гадаю, каково было бы прикоснуться к ее губам.

КАРИЯ

— Ты никогда раньше со мной не разговаривал. Когда я пыталась с тобой пообщаться, ты всегда меня отшивал. Зачем тебе делать это сейчас? — качаю головой я и, бросив взгляд на кресло, радуюсь, что на нем не видно крови. Я удивляюсь, насколько странным стал этот вечер, раз меня утешают такие вещи в этой холодной комнате. — Почему ты вернулся? Если расскажешь, я, возможно, сяду в это кресло.

Несколько мгновений Саллен молча за мной наблюдает. Здесь нет ни жужжащего гула, ни пожарной сигнализации. Здесь ужасно тихо, если не считать биения моего сердца. Я бросаю взгляд на дверь у него за спиной и задаюсь вопросом, сколько у нас времени и почему он тратит его впустую, молча отматывая часы.

Но Саллен всегда был таким, и то, что он сказал о Штейне и моих зубах… Неудивительно, что он общается в погонях и чувствует себя комфортно только тогда, когда я в отключке.

— Ты меня видела? — спрашивает он таким странным голосом, словно каждый звук царапает ему горло. Треск приоткрытого проржавевшего склепа.

«Я распахну для тебя гроб».

Не знаю, что Саллен имеет в виду своим вопросом, но помалкиваю; не думаю, что он закончил говорить.

— Наверху, в апартаментах. Ты… на меня смотрела?

Мои мысли возвращаются к тому, как я взмахнула фонариком. Как вздрогнули мои запястья и предплечья, когда он ударился о голову Космо.

Затем его тело обмякло.

И Саллен, обнаженный до пояса, с рельефными мышцами, шрамами и ранами, и чем-то похожим на буквы и…

— Ты смотрела, — продолжает он, не дождавшись моего ответа. — Я вижу это по твоему лицу. Тебе противно.

Я качаю головой и делаю шаг назад. Когда он так неправильно меня понимает, мне хочется, чтобы между нами была дистанция.

— Нет, — возражаю я. — Это совсем не так. Я думаю, ты…

Я замолкаю, опасаясь, что лесть прозвучит неискренне для того, кто к ней не привык.

Но, может, Саллен вовсе не такой. Я не знаю, где он пропадал последние два года, но даже до этого Саллен Рул всегда был потрясающим. Темные глаза и волосы, высокий и широкоплечий, с прямым носом и полными губами, щетиной вдоль четко очерченной линии подбородка, и даже одетый во все черное, с накинутым на голову капюшоном… он всегда был и остается сексуальным. Не может быть, чтобы он не был с девушками — или, может, с парнями, или и с теми, и другими. В любом случае, он точно не девственник. И как он держал меня под лестницей, и даже сейчас, прежде чем отпустить. А до этого, когда я лежала на койке, и Саллен провел языком по моему соску — он явно не впервые делал нечто подобное.

— Я что? — тихо спрашивает он, застыв в напряженной позе.

— Если я тебе скажу, ты мне ответишь, почему вернулся. Тогда можем поговорить о кресле.

Уголки его губ приподнимаются, но только слегка.

— Думаешь, ты сможешь меня остановить, если я тебя пристегну?

— Я сильнее, чем кажусь, — возражаю я, жалея, что на мне нет ничего, кроме мини-юбки и укороченного топа, но я все равно не сдамся без боя. Он видел, что я сделала с Космо. Мне хочется ему помочь, но Саллену не следует меня недооценивать.

Он скользит взглядом по моему телу.

— Возможно, — соглашается он. — А возможно и нет. Представляю, что большую часть жизни ты провела, лежа на простынях из египетского хлопка и шелковых наволочках. Просыпалась, когда захочешь, ела, когда захочешь, беззаботно разъезжая на своем маленьком белом BMW. Не думаю, что тебя когда-нибудь били. Да, Кария?

У меня сжимается горло, но я не моргаю.

— А тебя? — тихо спрашиваю я, уже зная ответ.

«Расскажи мне о своих ужасах. Позволь мне их облегчить. У нас не так много времени».

Его глаза, кажется, темнеют.

— Скажи мне, что собиралась сказать. Я что?

— Красивый, — выпаливаю я, чувствуя, как мои щеки вспыхивают в холоде этой странной комнаты. — Ты… потрясающий.

Я вдыхаю здешний запах плесени, но также и его аромат потемневших роз и земли, опасный и удивительно соблазнительный.

— Это я собиралась сказать, — бормочу я, но выражение его лица совсем не меняется.

Саллен ничего не говорит. Ничего не делает.

Мне хочется закричать и силой вырвать слова из его надутых губ.

Он просто смотрит на меня так, будто ненавидит за комплимент. Или, может… будто никогда раньше не слышал ничего подобного.

Проходят секунды. Минуты. Мое лицо пылает в этой холодной комнате, и я больше не могу выдерживать сверлящий взгляд Саллена.

Я делаю еще один шаг назад, обводя взглядом цементный пол, весь запачканный грязью и обсыпавшейся с потолка штукатуркой. Я на одну-единственную секунду оборачиваюсь через плечо, чтобы посмотреть на ночник рядом с черным ящиком. Теперь я вижу, что он совсем не жуткий, просто неуместный. Скучный и невзрачный, излучающий бледно-желтое свечение, и я понятия не имею, зачем он здесь. Не похоже, чтобы им можно было что-то украсить. Ночник весь покрыт пылью, но коробка кажется безупречно чистой. Саллен принес ее сюда заранее? Что там внутри?

— Что это за комната? — спрашиваю я, поскольку он продолжает молча стоять, и снова поворачиваюсь к нему лицом.

Комната довольно маленькая, и хотя позади меня виден закуток, за которым будто бы есть дверь, сейчас мне неинтересно пробираться дальше по этому подземному аттракциону ужасов.

Я убеждаю себя, что, пока Саллен не попытается силой усадить меня в это кресло, я больше не буду убегать.

— Зачем здесь ночник? — не унимаюсь я, скрестив руки так, чтобы они немного прикрывали мою талию. Я думаю о синяке от иглы и не могу заткнуться. — Что в этой коробке? Что ты мне вколол?

Выражение его лица меняется, морщинки вокруг глаз слегка разглаживаются, как будто мысль о том, чтобы накачать меня наркотиками, успокаивает Саллена. Вместо отвращения он смотрит на меня так, словно я самый интересный человек на планете, и все же ему хотелось бы меня придушить. Или усыпить до того, как он меня прикончит.

Я собираюсь задавать вопрос за вопросом, пока Саллен, наконец, не выберет какой-то из них для ответа, но он приоткрывает губы, и я замираю в ожидании.

— Штейн уехал, — неуверенно говорит он. — Вот почему я вернулся. Он взял своих злейших охранников и уехал впервые за… долгое время.

Мне хочется захлопать в ладоши от того, что я получила хоть какой-то ответ. Но только еще больше запуталась.

— Штейн был с тобой? С какого времени? Он только в апреле ушел в отставку. Где ты был до этого?

— Недалеко, — медленно отвечает Саллен на последний вопрос, и я воспринимаю как победу то, что он вообще отвечает.

— Штейн живет с тобой? Почему ты вообще исчез…

— Садись в кресло.

Я, стиснув зубы, смотрю на эту конструкцию: нижняя часть загнута вниз, широкие подлокотники со свисающими с них бежевыми ремешками, металлические пряжки. Есть дополнительные ремни для пояса, груди и ног. Это не стандартное кресло. Ни одному дантисту не сошло бы с рук подобное дерьмо.

Единственный плюс в том, что, насколько я вижу в этой почти пустой комнате, над креслом нет лампы и никаких орудий пыток. Хотя они могут быть внутри этой коробки.