Переводчик: Татьяна Соболь

Редактор: Татьяна Соболь

Вычитка: Татьяна Соболь

Обложка: Татьяна Соболь

САЛЛЕН

Дорогой Саллен,

Я скучаю по тебе на Ричуэл Драйв. Здесь всего в избытке, и все же я мечтаю только о тебе. Это жалко, ты бы так и сказал, не так ли?

Но, может, и нет. Ты всегда мало говорил.

Кроме того, когда мне становится не по себе от собственной апатии, я позволяю Космо водить ногтями по моей спине и целовать оставшиеся после него царапины. Еще мы трахаемся, и он достаточно хорош, чтобы я кончила, но…

Я не буду говорить то, что хочу сказать. Если бы ты даже получил эти жалкие, полные отчаянья письма, то закатил бы глаза и, вероятно, перестал бы читать.

Жаль, что я не смогла сказать твоей матери, когда та была еще жива, что она, видимо, еще до твоего рождения точно знала, кем ты станешь, раз выбрала для тебя самое подходящее имя. (Имя Sullen (Англ.) означает «угрюмый, мрачный» — Прим. пер.)

Ты был нудным, жестоким, тихим и ужасным, и я не могу выбросить тебя из головы.

Я знаю, что мы больше не увидимся. Если тебя не смог отыскать даже Райт, то я и подавно.

Но ты, как навязчивый кошмар, будешь являться мне в моих снах и, может, в одну из этих ночей у меня тоже хватит смелости от тебя отвернуться.

Знаю, тебе всегда было плевать на меня. Тебе всегда было плевать на всех нас.

Но ты был моей тенью, и ты хоть представляешь, каково это, когда твоя тень исчезает?

Нет. Весьма возможно, что нет. Возможно, ты родился без неё.

Всегда невольно твоя,

К. Вен

Я сжимаю в кулаке письмо и смотрю на языки пламени, танцующие в камине гостиной «Хаунт Мурен». Красные и оранжевые мерцают с синим, и я представляю, как превращаю в пепел страницу с тянущимся по верху анатомическим рисунком из сердец и мозгов. Но наклонный почерк Карии по-своему успокаивает, даже если этого и не делают ее слова.

Космо.

Я сильнее сжимаю страницу, и чувствуя, как короткие ногти впиваются мне в ладонь, скрежещу тем, что осталось от моих зубов, и успешно уничтожаю ее переписку.

Она могла бы найти себе получше, чем Космо де Актис (ее друг детства — у меня-то их никогда не было), но, если быть объективным, похуже тоже могла найти.

Хотя нет.

Кария Ваверия Вен засела у меня под кожей, словно пуля, которую я не могу извлечь. Если она сместится, это будет смертельно.

С ней мне не выжить. И без нее тоже. Но последние два года мне приходилось пытаться сделать последнее. Глубокие порезы на моей коже — ничто по сравнению с зияющей раной, что разверзается в моей жизни от отсутствия Карии.

И весь ужас в том, что на самом деле ее никогда в моей жизни и не было. У нас не было никакой любовной связи. Мы перебросились от силы парой слов. Но она смотрела на меня совсем не так, как все остальные, и… это жалко, я знаю.

Над моей головой раздается скрип, и я вздергиваю подбородок. В груди бешено колотится сердце, это жар, который имеет мало общего с огнем, разгорающимся в каждой клеточке моего тела. После двадцати трех лет общения с отцом моя нервная система так и не приспособилась к его присутствию.

Штейн уже проснулся, встает, как всегда, на рассвете.

Это значит, что мои страдания только начинаются.

Кария удивляется, почему я исчез. Почему так и не вернулся в Александрию. Я слышал о множестве рожденных там теорий: похищение с целью выкупа, просто побег, чтобы проветрить мозги, я вконец растерял остатки и без того зыбкого разума. В ту ночь, когда я в двадцать один год вышел из дома своего отца на Ричуэл Драйв, слухи расцвели буйным цветом. Отец устроил представление и перечислил на мое имя кучу денег. Типа вознаграждения за мое благополучное возвращение, а позже и совсем за пустяк. За остатки моих костей.

Почти ровно два года назад. Это будет завтра. Второго октября я пропал без вести. Третье — это день начала моей новой жизни.

Но я начал ее не по своей воле.

Штейну нужна была марионетка.

Теперь он дергает меня за ниточки.

Он прибыл всего семь месяцев назад, чтобы сделать это самостоятельно, но тем временем поручил мне исполнять другие обязанности — его охранника.

Но он не может быть всегда и везде.

Завтра, в пятницу вечером, впервые за многие годы будет временной интервал, не только из-за его отсутствия, но и из-за парочки его более жестоких людей. Я знаю его расписание как свои пять пальцев. «2 октября — Ванкувер». Это записано в гроссбухе с тиснением в виде змей, символа Райта. Только на одну ночь. Я не буду его сопровождать, и меня не будут стеречь в этой тюрьме.

Найти Карию будет достаточно просто. Перед тем, кто я есть, многие с готовностью заговорят и расскажут то, что я хочу знать. Не из уважения, а из страха перед Штейном. Если бы они только знали, как сильно он меня ненавидит.

Как бы то ни было, не уверен, что наедине с ней я смогу за себя отвечать.

Я не доверял себе и до переезда, когда меня точно так же держали в другой башне. Я наблюдал за ней из окна своей комнаты; мы переговаривались взглядами. Кария, как и все на Ричуэл Драйв, боялась меня. И все же она редко отводила взгляд.

Я склоняю голову и прижимаю покрытые шрамами костяшки пальцев к виску, ее письмо все еще зажато в моей ладони.

Не знаю, почему Штейн передает мне ее послания. Или, возможно, это просто еще одна форма пытки. Мне известно, что она кладет их, не указав адреса, в свой почтовый ящик, и понимает, как таинственным образом исполняются повседневные задачи на Ричуэл Драйв. Но знает ли она, что я читаю каждое слово?

Одно письмо в месяц, иногда реже, и все они у меня в наволочке.

Завтра вечером я мог бы ее найти.

Есть одно место, где мы могли бы провести время наедине.

Но с рассветом выйдет ли она оттуда живой?

Я думаю о зеленом свете, пробирках и заспиртованных образцах, и мой желудок сводит от тошноты.

Я не уверен, что оставлю ее в живых.

Не уверен, что смогу держаться в стороне.

КАРИЯ

Я смотрю на закрытые для меня двойные двери бального зала, они темно-синего цвета, с затейливым резным орнаментом в форме перевитых серебряных змей. За дверями Вон Бентцен и Айседора Крофт с их родителями обсуждают предстоящие подвижки в рамках Райта, следующие задачи, способы наиболее эффективной смены направления и укрытия. Мой отец тоже там, а мать дома, но я приехала в отель № 7, потому что, несмотря на то, что стою за дверями, лучше быть рядом, чем далеко.

— Какое тебе дело до того, что происходит в этой комнате?

До моих ушей доносится голос Космо де Актиса, я выпрямляюсь, напрягаю спину и сжимаю в кулаки вытянутые вдоль тела руки, но не поворачиваю голову, чтобы на него посмотреть.

— Ты пришел, — хриплым голосом говорю я.

— Сейчас октябрьский вечер пятницы, Александрия жива, и я знал, что ты будешь стоять здесь и мечтать оказаться где-нибудь в другом месте, — он говорит с той знакомой ноткой веселья, которая в этом смысле так отличает его от Саллена Рула.

Они оба друзья детства; один (Саллен) — изнанка Райта, подпольной организации, частью которой является моя семья. Организации, помогающей медленно и незаметно распространять оружие, наркотики и совершать прочие гнусные преступления в городе Александрия, Северная Каролина. Другой (Космо) — парень, который учился в моей частной школе, и таким образом мы сблизились.

Я никогда не хотела соприкасаться с Райтом; мои родители вполголоса говорили о том, чтобы устроить мой брак, и сейчас, когда мне двадцати три, думаю, им хотелось бы, чтобы это произошло как можно скорее. Но я ничего не слышала о своем потенциальном супруге, и с тех пор, как Райт возглавил Мадс Бентцен (отец Вона), а Штейн Рул сложил полномочия и бесследно исчез, как и его сын, не думаю, что у них есть какие-либо ближайшие планы в отношении меня.