Первый почувствовал облегчение от пришедшего спасения, но в тоже время отчаяние перевалило через край. Он погрузился в быстро замерзающую кровь. Первый хотел исчезнуть под этой толщей, забывшись окончательно.

Совесть. С тех пор, как он впервые вернулся из небытия, перестав быть Безномерным, он всегда задумывался над тем, откуда было это щемящее чувство вины, что всё время его поглощало и изничтожало. Что же он такого сделал? И откуда было это отвратительное отчаяние? Эти мысли его безмерно угнетали, но лишь впервые выйдя из хранилища и увидев мир, он медленно осознал, что уже однажды разрушил нечто столь прекрасное. А это ведь был лишь полумёртвый Рай Осириса, но Чуви с упоением рассказывал им о других мирах, что медленно, но уверено восстанавливаются после всех настигших их напастей. И поэтому он — Первый, должен отбросить путы совести и просто держать в голове то, что он больше не должен совершать столь разрушительные ошибки. Он больше не допустить подобного! Но главное: он не должен поддаваться отчаянию!

Первый быстро устремился на поверхность кровавой глади, надеясь успеть до того, как его вновь покроет ледяной панцирь. Но он кое-что не учёл. Старый лёд, на котором он недавно сидел, полностью раскололся, открывая бездну, и она притягивала его к себе против воли. Он грёб изо всех сил, двигаясь только вверх без всяких ориентиров, полагаясь лишь на интуицию. Он ничего не видел, его призрачные мышцы наполнились неестественной тяжестью, а разум пугал мыслью о том, что он не плыл к поверхности, а стремился уйти ещё глубже в бездну. Но вот он услышал быстро надвигающийся со всех сторон треск и понял, что движется в правильном направлении. Единственное, что он теперь боялся, так это того, что не успеет вынырнуть до того, как лёд полностью сомкнётся. Но вот он увидел яркое пятно в истинной тьме — очертание яркого голубого глаза. Затем его кто-то схватил за руку и потянул вверх, с неимоверной силой выбросив его на поверхность замёрзшей крови.

Первый, тяжело дыша, выплёвывая кровь, лежал на спине и смотрел на тяжёлое беспросветное чёрное небо. Третий сел возле Первого и, шмыгнув носом, заговорил очень мягко и тихо:

— Я думаю, мы знали друг друга ещё в прошлой жизни. И знаешь что, Первый?

— Что?

— Мы не были злом! Ни ты, ни я и уж тем более Второй. Я думаю, мы совершили страшную, возможно, непоправимую ошибку. Не только ты, а все мы. В том числе и Безномерные. А живы мы до сих пор лишь для того, чтобы попытаться исправить эту ошибку.

— Ты в этом уверен?

— Я думаю, что весьма. По крайней мере, я хочу в это верить. Поэтому, коли нам помогли избежать худшего, то давай поднимемся ко Второму и посмотрим как у него дела, а заодно проверим шлюзы. А знаешь, что ещё?

— Что?

— Давай ты сядешь на трон, и мы вновь вернёмся в игру, и покажем этому Исикаве, как он был не прав, так поступая с нами.

— Ты думаешь, что Чуви его ещё не победил?

— Я думаю, что Чуви слишком недооценил его, и, возможно, он оказался весьма в патовой ситуации. А мы поможем ему выбраться из неё. Представляешь? Мы ведь можем потом ему про это напоминать и злить. Ха! Я ведь никогда не видел Чуви злым!

— Я тоже, — устало произнёс Первый и, поднявшись, добавил. — А знаешь, я бы не прочь проучить именно Чуви, а не этого Исикаву.

— Тогда чего мы ждём? — бодро произнёс Третий, поднимаясь на ноги. — Пойдём же и докажем им, что нельзя шутить над нами!

— Не сейчас, ни потом, — тяжело вздохнув, заключил Первый, и они направились к Замочному древу со стоявшим под ним свинцовым троном.

Падение Чуви в неизвестность продолжалось, как он думал, не очень долго. Вскоре мир под ним сначала побледнел, а потом окрасился в лазурь. И вот он уже падает посреди неба, слегка украшенного белыми узорами перистых облаков. Чуви перевернулся в воздухе и посмотрел вниз: перед ним предстало тёмно-синяя гладь бесконечного океана. Мусорщик перекрутился в воздухе и стрелой, руками вперёд, пронзил водную гладь, погрузившись в морскую пучину. Чуви открыл глаза и увидел, что чем дальше он смотрел вниз, тем темнее и темнее становилась вода.

«Вот значит как?» — спокойно подумал Чуви, паря в водной толщи, осознав куда его затащил Исикава. Спустя несколько, как ему казалось, секунд бесцельного болтания в воде, он медленно выплыл на поверхность, перевернулся на спину и уставился в лазурное небо, безмятежно болтая конечностями и выпуская фонтанчики солёной воды изо рта.

— А вот это действительно удивительно, — раздался везде голос Исикавы.

— Что именно, Исикава кун?

— То, как выглядит ваше подсознание и то, как вы на это реагируете?

— А что такого ты ожидал увидеть в моей голове?

— Всё, что угодно, но не бескрайний океан: величественный и спокойный, лишь слегка обдуваемым ветром.

— О как! Ну, прости, что я не оправдал твоих ожиданий.

— Наоборот, вы превзошли их. Наверное, все ваши тайны хранятся под толщей этой тёмной и обширной водной массы?

— Кто его знает, — хитро улыбнувшись, протянул Чуви, продолжая медленно трепыхаться на спине. — Но ты и меня, как и обещал, действительно удивил! Попытки создания КР, работающие не вокруг человека, а вовнутрь него, то есть напрямую в разум, используя для материализации окружения подсознание, были и до этого, но все они закончились неудачами, порой не очень приятными. А тебе это удалось! Случаем не тесное общение с моей любовью тебе помогло осуществить задуманное?

— Отчасти, да. Встреча с ней было большой удачей. Ведь столь чистой каинитской крови в наши дни практически не встретишь. А ещё, я был рад тому, что она согласилась помочь мне добровольно. Подруга надеялась, что таким образов сможет узнать больше о своём происхождении. Обидно, что это толком ни к чему не привело.

— Ммм, — задумчиво протянул Чуви. — Данное открытие, случайно, не было сделано тобою в дни вашей операции по облапошиванию нас?

— Интересное замечание. Действительно, в те дни я смог, наконец, серьёзно продвинуться в столь, как мне казалось, невыполнимом деле. Правда, полностью довести до ума моё изобретение мне удалось лишь где-то с полгода назад, а до этого момента я его ни на ком так и не испытывал… Кстати, она не сразу согласилась. Но однажды, после одной из встреч с тобой, она пришла ко мне очень взвинчивая и раздражённая и без всяких обиняков согласилась на участие в эксперименте. Что ты ей сделал?

— Ничего особенного. Я предложил ей выйти за меня.

Пространство заполнилась звонким и искренним смехом Исикавы.

— Жизнь меня к такому не готовила, — отдышавшись, везде прозвенел Исикава. — Как, думаю, и её. А я в жизни не подумал бы, что монстр Чуви способен на что-то романтическое.

— Я очень большой романтик, — весело хмыкнул Чуви. — И пока ты в хорошем настроении, Исикава кун, то я хочу тебе в последний раз предложить присоединиться к «Параллели».

— Я уже дал свой ответ, — сменив спокойный и мягкий голос на холодный и колкий шёпот, ответил Масамунэ. — После того, как ваша организация попустила столько злостных деяний осирисийцев и, к сожалению, моих соплеменников, я не могу работать с вами. Я вообще не могу понять лично вашу позицию, мистер Чуви. Почему вы, вернувшись из самоличного изгнания, позволили остаться у власти тем, кто устроил переворот в Осирисе? Как вы можете игнорировать, что делалось или делается в Святилище Авраама, Джитуку, в Прометее, в конце концов?! И стоило ли вам заключать себя в Тартар после победы над Осирисом? И почему это чудовище до сих пор живо, если и по сей день ходят упорные слухи, что у вас был действенный способ убить его?!

— Ух, как тебя прорвало, — принимая вертикальное положение, цинично произнёс Чуви. — И как многие, ты смотришь вдоль, а не вглубь. Я не собираюсь тебе здесь и сейчас всё рассасывать, но кое-что всё-таки поведаю. Главное кредо «Параллели»: «До тех пор, пока любой конфликт находиться в рамках локальной угрозы без потенциала перерасти в нечто большее, навредить всему Уровню или даже выйти за её пределы, наша организация выступает лишь в роли наблюдателя». Я это к тому, Исикава кун, что неужели ты думаешь, что повязать Рёму мы взялись по приказу Совета или Хатиманского сегуната? Да за кого ты меня держишь, сукин сын?! Это ж насколько нужно быть слепым, чтобы не видеть, что он ради своих «благих целей» в лёгкую готов был устроить геноцид родной страны! Чего примолк, Исикава кун, ась?