— Государыни королевы, государь болен не серьёзно, и будет лучше, если он поправится самостоятельно, — заверил их де Пре. — Мужчины, как известно, плохие пациенты, и король без удовольствия смотрит на нарушение своих планов. Если честно, он в таком дурном настроении, что вам наверняка захочется придушить его подушкой, а представьте сами, какой скандал тогда разразится!
Попытка пошутить успеха не принесла.
— Ты клянёшься, что его болезнь не опасна? — потребовала Беренгария.
Когда Гийом велеречиво выказал готовность поставить под залог хоть собственную душу, ей и Джоанне пришлось признать поражение. Но насладиться победой де Пре не успел. Поблагодарив его за честность, Беренгария спросила:
— А мой супруг передал с тобой письмо для меня?
Гийом открыл было рот, потом закрыл снова. Он понимал, что самый безопасный путь — просто сказать правду, но не мог себя заставить, потому как карие глаза молодой королевы были добрыми и доверчивыми, как у ягнёнка.
— Разумеется, мадам. И предлинное к тому же. Он начертал его собственной рукой, не призывая писца, ведь оно предназначалось только для тебя. Но... Надеюсь, ты сможешь простить меня... У меня его больше нет. При переправе через реку с нами произошло несчастье. Брод оказался глубже, чем мы ожидали, и я вымок до нитки. А потом, к своему отчаянию, обнаружил, что промокло и письмо государя, причём чернила растеклись так, что буквы невозможно стало прочитать. Я так раскаиваюсь в своей неловкости!
Хорошее воспитание Беренгарии взяло верх над разочарованием, и она заверила рыцаря, что ему не стоит себя упрекать. Вскоре, заявив, что хочет помолиться о скорейшем выздоровлении супруга и о победе над кипрским императором, молодая женщина удалилась. Гийом проводил её до двери, после чего вернулся и галантнейшим образом склонился над ручкой Джоанны.
Но когда взгляды их встретились, Джоанна тихо, чтобы фрейлины на другом конце комнаты не услышали, промолвила:
— Ты благородный лжец.
— О чём ты, госпожа?
— Я здесь достаточно долго, чтобы узнать кое-что о Кипре. Известно ли тебе о том, что тут нет судоходных рек? И что хотя в сезон дождей они превращаются в бурные потоки, за летние месяцы высыхают до самого дна? Поэтому все реки, которые ты мог встретить на пути между Никосией и Лимасолом слишком мелкие, чтобы даже змею утопить.
Гийом растерянно молчал, не зная, что сказать. Поэтому облегчённо вздохнул, когда королева улыбнулась.
— Более того, я знаю своего братца, знаю, что во время военной кампании он ни о чём другом не способен думать. Мне хотелось бы, чтобы он вспоминал иногда про юную супругу, но, по совести сказать, Ричард — полководец, а не придворный поэт.
Гийом, обрадованный, что она всё поняла, улыбнулся в ответ.
— Благодарю, что ты не рассердилась на меня за ложь, миледи. — Рыцарь замялся на секунду. — Как полагаешь, она мне поверила?
— Не знаю, — призналась Джоанна. — Надеюсь, что да.
По возращении в Никосию Гийом с радостью узнал, что король быстро идёт на поправку, и был польщён, когда Ричард прервал военный совет ради того, чтобы расспросить его о поездке в Лимасол.
— Слава богу! — искренне воскликнул король, когда Гийом сообщил, что сумел убедить женщин, что необходимости ехать и ухаживать за больным нет.
Ричард принял письма от жены и сестры и сунул за пояс, чтобы почитать на досуге, и уже отворачивался, когда де Пре попросил уделить ему ещё минуту. Рыцарь побаивался рассказывать про расплывшиеся в реке буквы, но он решил, что будет куда хуже, если король по неведению угодит в засаду и будет захвачен врасплох своей супругой, поэтому начал излагать, запинаясь, свою историю, опасаясь заметить признаки анжуйского гнева. Но, к своему удивлению, прочёл на липе Ричарда то, чего никогда не видел прежде, — вину.
— Кровь Христова, — пробормотал король. — Я ведь даже не подумал... Сумел ты объяснить ей?
— Ну... я не стал пытаться, милорд. Я... я соврал.
Видя, как брови Ричарда ползут на лоб, Гийом возносил про себя молитву, чтобы его поступок оказался не из числа тех, которые король никогда не простит. Но когда неуклюжая исповедь была окончена, на челе короля читались веселье и — о радость! — одобрение.
— Ты быстро сообразил, Гийом. Подчас добросердечная ложь лучше, чем жестокая правда. Моя королева ещё так мало знает о войне и требованиях, которые та налагает. Но ей предстоит научиться.
Как раз когда де Пре подумал, что про него забыли, король улыбнулся и сказал:
— Идём. Мы заслушиваем последние донесения разведчиков.
Последовав за Ричардом в палаты, Гийом ощутил приступ гордости при виде собравшихся вокруг устланного картами стола людей, потому то были мужи знатные и высокопоставленные: Андре де Шовиньи, граф Лестерский, Жоффруа де Лузиньян, Балдуин де Бетюн, Вильгельм де Форс, а также племянник короля Жофре Першский. Подумав, что для простого норманнского рыцаря это все птицы высокого полёта, де Пре с интересом придвинулся к столу. Король поманил его ближе.
— Вот Дедамур, господствующий над дорогой между Киренией и Никосией, — сказал он. — Но теперь, когда Кирения наша, он долго не продержится.
— Кирения пала? — Гийом был приятно удивлён, потому как местные жители настойчиво уверяли, что крепость неприступна.
Ричард кивнул:
— Два дня спустя после того, как ты уехал в Лимасол, замок сдался Ги де Лузиньяну.
Гийом присвистнул. Его мнение о Ги быстро менялось в лучшую сторону. Раз человек способен с лёгкостью овладеть такой твердыней, как Кирения, он является более способным военачальником, чем принято думать.
— Мне без конца толковали, что замок способен продержаться до Судного дня!
— Может, и способен был — окажи нам гарнизон хоть какое-то сопротивление. Подозреваю, крепость упала Ги в руки словно переспелый персик. Как ещё объяснить столь быстрый успех?
Гийома удивила не столько критическая оценка полководческих дарований Ги, сколько её источник. Она исходила не от кого иного, как от Жоффруа. Короля подобный сарказм не удивил, потому как особой приязни между королём и его братьями никогда не наблюдалось. А вот в семье Гийома братья росли как горошины в стручке, и ему не удалось сдержать проблеска симпатии к Ги.
— Значит, мы захватили казну Исаака?
Ричард подтвердил догадку спокойной самодовольной улыбкой.
— А ещё, хоть, может, это и не так болезненно для Исаака, у нас в руках его жена и дочь. Если так пойдёт и дальше, из кипрской земли у Комнина может остаться лишь клочок, которого хватит, чтобы выкопать могилу.
Взяв Кирению, Ги осадил близлежащий замок Дедамур, но успеха пока не достиг. Ричарда это не удивило, потому как речь шла об одной из самых мощных горных крепостей, какие ему доводилось видеть: северный, западный и южный фасы представляли собой отвесные скалистые утёсы, подходы с востока преграждали три обнесённых стенами двора, ещё выше которых примостились две башни. Посоветовавшись с капитанами Ги, Ричард оставил часть своих воинов в помощь осаждающим. сам же отправился в расположенную в нескольких милях Кирению.
С первого взгляда на прибрежную твердыню Исаака Ричард уверился в том, что Ги никогда не овладел бы ею, не сложи павший духом гарнизон оружие. Расположенный между двумя бухточками, замок напомнил ему английские крепости-раковины: высокие стены защищали просторный внутренний двор мощными угловыми башнями, барбаканом[17] и двухъярусной надвратной башней. Король был обрадован, что над самой высокой башней развивается его штандарт со львом, а не с золотыми крестами королевства Иерусалимского — дипломатический жест, которого он от Ги не ожидал.
Лузиньян встретил гостей, едва те вынырнули из барбакана, после чего проводил их в главный зал, примостившийся вдоль западной стены, хвастаясь по пути своими успехами с почти детским восторгом. Но Ричард был готов простить его, потому как вне зависимости от способа взятие Кирении нанесло Комнину смертельный удар — как сможет Исаак продолжать войну, когда его казна в руках противника?
