Не дав собеседнику ответить, Танкред вскинул руку. Каким облегчением было высказать английскому королю в лицо подозрения, так долго камнем лежавшие у него на душе!

— Если ты собираешься напомнить мне о вражде между Анжуйцами и Гогенштауфенами, не трать даром время, — заявил он. — Общие интересы способны перекинуть мосток и через самую большую пропасть, нам обоим это известно. Была минута, когда ты рассматривал идею женитьбы на одной из дочерей Фридриха, не так ли? Так почему бы вам с Генрихом не найти согласие за мой счёт? Мне сообщили, что он предложил тебе золота достаточно, чтобы купить целый флот, а также обещал направить немецких воинов в Святую землю. И произошло это как раз тогда, когда твоя мать неожиданно встретилась в Лоди с этим подлым двуногим змием. Откуда же взяться уверенности, что меня не собираются ударить ножом в спину?

Ричард помолчал немного, собираясь с мыслями.

— Так ты думаешь, будто Генрих заплатил мне за отказ от нашего союза? Ты храбрый человек, раз говоришь мне такое в лицо. Но я не обижен, потому как считаю, что кто-то ведёт с нами обоими очень опасную игру. Но я не пешка в чьих-либо руках, как и ты. Давай скрепим это сделкой, свершённой здесь и сейчас. Я раскрою тебе истинную причину приезда моей матери в Италию, если ты назовёшь имя человека, льющего яд тебе в уши.

Недоверие ещё сквозило в глазах Танкреда, но он не колебался.

— Идёт.

— Мать везёт мне невесту. Это дама Беренгария, дочь короля наваррского Санчо.

— Я полагал, что ты обручён с сестрой Филиппа.

— Да, вот уже двадцать с лишним лет — самая долгая дорога к алтарю в мире. У меня имеются весомые основания расторгнуть помолвку. Причины, которые Церковь признает. Но это уже между мной и Филиппом.

— Это меня не касается, первый готов признать. И всё же не было бы проще расторгнуть помолвку и жениться на испанской принцессе в то время, пока ты был в своих владениях?

— Я не отважился, потому как тогда Филипп не принял бы крест. Если честно, мой отец тоже бы его не принял, но им обоим пришлось это сделать под давлением архиепископа Тирского. Мне известно, что Филипп ухватился бы за любую возможность отречься от клятвы, а объявив о намерении жениться на дочери Санчо, я поднёс бы ему эту возможность на блюдечке. Использовав мой поступок как предлог, он отказался бы плыть в Утремер. Ведь ему дела нет до Святой земли. И я оказался бы перед неприятным выбором: нарушить священный обет освободить Иерусалим ради обороны собственных земель, или исполнить его, но тогда мои домены оказались бы в руках французов сразу после моего отплытия из Марселя. Я предпочёл меньшее из зол, и хотя не отрицаю, что игра моя не совсем честна, сожалением не терзаюсь.

— И у тебя ещё меньше поводов сожалеть, чем ты полагаешь, Ричард. Ибо тем, кто «льёт яд мне в уши», является Филипп. Он твердит, что вы с Генрихом сговариваетесь против меня, что Генрих купил твою поддержку. Встречу в Лоди француз использовал как повод придать вес своим обвинениям. — Танкред помолчал, потом выдавил смущённую улыбку: — Полагаю, я свалял дурака, слушая его. Но всё выглядело очень убедительно.

— Не сомневаюсь, — мрачно отозвался Ричард. — Есть в нём сатанинский дар ловко играть на слабостях других людей. Он настраивал моих братьев против отца, заставляя их плясать под свою дудку. В моём случае, я использую его настолько, насколько использует меня он, и, поняв это, Филипп пережил весьма неприятный момент. Если честно, я считаю это одной из причин его враждебности ко мне.

Танкред подумал, что тут, возможно, всё проще. Эти двое казались ему водой и огнём, столь противоположными друг другу во всем, что столкновение между ними было неизбежным. Трагедия в том, что это ожесточённое соперничество продолжится и в Утремере, а это не сулит добра делу освобождения Иерусалима.

К изумлению всех, включая самих королей, Ричард и Танкред обнаружили, что им приятна компания друг друга, и короткий недружелюбный визит растянулся до пятидневного пребывания в гостях с поездкой на гору Этна и к священной усыпальнице Св. Агаты, с пирами роскошными настолько, насколько позволяли правила поста, а также с обменом щедрыми дарами. Ричард пожаловал сицилийскому королю Экскалибур, меч легендарного короля Артура, обнаруженный в аббатстве Гластонбери. Дар Танкреда был более практичным: пятнадцать галер и четыре транспорта для перевозки лошадей.

В ночь накануне отъезда Ричарда прибыл гонец от Филиппа, с извещением о намерении французского короля встретиться с королём английским в Таормине, на полпути между Катанией и Мессиной. Удивления это не вызвало — Ричард и Танкред догадывались, что затянувшийся визит вызовет у французского монарха беспокойство и подозрение насчёт того, какая кроется тут тайна, какими заверениями обмениваются стороны. И Танкред решил проводить Ричарда до Таормины, прекрасно понимая, что этот жест расположения пробудит в Филиппе ещё большую тревогу. Однако, прежде чем отправиться поутру в путь, сицилиец увёл Ричарда в свой солар, сказав, что у него имеется ещё один подарок для английского короля.

Львиное Сердце уверял его, что других даров не нужно, что ничто не могло быть ценнее тех пятнадцати галер. Но Танкред только улыбнулся и извлёк ключ, открывающий ларец из слоновой кости. Достав из ларца пергаментный свиток, он с той же загадочной полуулыбкой развернул его.

— Тебе стоит прочесть это, Ричард.

Взяв письмо, Ричард повернул его так, чтобы струившийся через окно утренний свет упал на пергамент. Успев пробежать глазами лишь пару строк, он резко обернулся и посмотрел на сицилийского короля:

— Господи Иисусе, Танкред! Откуда оно у тебя?

— От герцога Бургундского. Он отдал мне его в октябре, сразу после взятия тобой Мессины. Печать, разумеется, была сломана, но написано рукой самого Филиппа. Читай дальше, это действительно очень интересно. Твой брат-король клянётся мне в союзе, если я отважусь воевать с тобой.

Когда Ричард закончил чтение, его ладонь непроизвольно сжалась в кулак. Он заставил себя ослабить хватку, не желая повредить документ, так как понимал, какое смертоносное оружие оказалось в его руках.

— Не думал, что этот подлый хорёк способен меня удивить, но даже я не ожидал предательства столь масштабного. Если требуется доказательство его безразличия к судьбе Иерусалима, то вот оно. — Перечитав письмо ещё раз, Львиное Сердце пытливо посмотрел на сицилийского короля: — Зачем ты показал мне его, Танкред?

— Потому что мне судьба Иерусалима не безразлична, и я счёл долгом известить тебя, что в Утремере ты обретёшь врага не только в лице Саладина.

Взгляды монархов встретились, и Ричард испытал восхищение от ловкой мести сицилийского короля. Он не сомневался, что Танкред искренне желает помочь делу избавления Святого города. Но он не их тех людей, кто спускает обиды, и с помощью этого проклятого письма сполна заплатит Филиппу его же монетой.

В Мессину французский король вернулся в ярости, гак как, проделав путь до Таормины, обнаружил, что Ричард уже отбыл по другой дороге. От Танкреда толку не оказалось никакого: сицилиец только пожимал плечами и твердил, что не знает, почему Ричард не стал дожидаться. Не испытывающий любви к лошадям, Филипп обычно ездил неспешно, но в тот раз гневно пришпоривал коня и добрался до Мессины задолго до того, как колокола зазвонили к вечерне. На следующее утро он поднялся рано и, прослушав мессу, выехал из города, намереваясь схлестнуться с английским королём.

Ричард продолжал квартировать в доме на окраине Мессины, используя Мате-Гриффон только как место для развлечений. Спешиваясь во дворе, Филипп заметил графа Фландрского, и губы его поджались. Граф приходился ему крёстным отцом и дядей по свойству, поскольку устроил его брак со своей племянницей Изабеллой. То было в первые годы правления Филиппа, когда фламандец верил, что молодой король окажется послушным орудием в его руках. Когда под обликом юноши обнаружился стальной дух, поединок воль вскоре перерос в военный конфликт. Дважды прежний английский государь вступался за юного Филиппа, улаживая мир между Фландрией и Францией, однако французский монарх ничего не забывал. Сухо поздоровавшись с графом, он последовал за ним в большой зал.