— Ги утверждает, что Конрад заплатил архиепископу и остальным за поддержку, — заметил он, обращаясь к Андре и Моргану. — А ещё, если верить ему, Конрад не вправе жениться, потому как у него есть уже одна жена в Монферрате, а другая в Константинополе. Конрад клянётся, разумеется, что обе умерли.

Прозвучавший в его словах скепсис был таким явным, что Морган понял: решение уже принято. Ричард поддержит своего вассала, так же как Филипп встанет на сторону своего кузена Конрада. Глядя на английского короля, Морган вспомнил валлийскую пословицу: «Nid da у peth ni phlyco» — плох тот лук, который не способен гнуться. Судя по событиям в Сицилии, ни Ричард, ни Филипп гибкостью не обладали.

— Как будто тебе и без этого проблем не хватало, — посочувствовал Андре. — Теперь тебе придётся как можно скорее заполнять вакансию в Кентербери. Ведь только Богу ведомо, кого изберут эти глупые монахи, если пустить это дело на самотёк.

— Если честно, я уже давно размышлял на эту тему, — признался Ричард. — Архиепископ Балдуин был стар, не обладал крепким здоровьем и вполне мог умереть в Святой земле. Поэтому я уже присмотрел человека. Это архиепископ Монреале.

Наслаждаясь замешательством спутников, король ухмыльнулся.

— Он впечатлил меня благоразумием и сговорчивостью во время переговоров насчёт Мессины. И принял крест, в отличие от столь многих коллег-прелатов, которым так не хочется прощаться с домашним уютом. Кентерберийские монахи упрямы как мулы и вполне могут воспротивиться избранию кандидата, которого считают чужеземцем. Однако как только я... — Не договорив, Ричард натянул поводья. — Что это творится там, впереди?

Дорога была перекрыта. Часть собравшихся состояла из верховых, часть из пеших. Все наблюдали за боортом — неофициальным турниром, разыгрывавшимся на соседнем поле. Кое-кто из зрителей принадлежал к англичанам, но большинство составляли французы. По мере того, как рыцари атаковали друг друга длинными стеблями растения, которое сицилийцы называли сахарным тростником, их встречали грубоватыми советами и гоготом.

Заметив дядю жены, Жофре поспешил ему навстречу.

— Мы наткнулись на крестьянина, вёзшего тростник на рынок, — сообщил он, указав на пожилого фермера. Держа ослика под уздцы, тот недоумённо глядел на этих чужестранцев, размахивающих стеблями словно копьями. Обиженным он не выглядел, но Ричард всё равно спросил, получил ли крестьянин плату за урожаи, потому как на оставшееся время своего пребывания здесь не желал новых трений с местным населением.

— Мы совали ему монеты, пока он не расплылся от счастья. — заверил Жофре. Филипп не хуже Ричарда наставлял своих, что мессинцев обижать нельзя. — Не желаешь ли присоединиться, монсеньор? Тростника у нас в избытке? Или твои люди боятся проиграть?

Вызов был добродушным, сопровождался улыбкой, и Ричард видел, что его рыцари не прочь поразвлечься.

— Извольте. — Он махнул рукой, и большинство его свитских попрыгали с коней и принялись толкаться в стремлении завладеть самой длинной и крепкой тростиной.

Ричард интереса к забаве не проявил. Он не видел нужды оттачивать свои боевые навыки и рассматривал турниры не более чем тренировку перед настоящим делом. Тут прибывших заметил молодой Матье де Монморанси.

— Милорд король, ты как раз вовремя! — весело воскликнул он. — Ты ведь не упустишь шанса врезать по заднице какому-нибудь французскому рыцарю? Ради такого дела могу уступить тебе собственную тростину!

Матье с преувеличенной любезностью протянул «оружие», и к удивлению спутников Ричарда, тот принял его. Они знали, что Ричард намеренно раздувает в мальчишке преклонение перед героем, потому как это раздражает Филиппа. Но помнили и о безразличии государя к турнирам.

— Видно, ему скучно не меньше нашего, — прошептал Андре Моргану. Но, проследив за взглядом Ричарда, выругался сквозь зубы.

Морган и Балдуин последовали его примеру, но не заметили ничего необычного.

— Вот причина его неожиданного интереса, пояснил де Шовиньи в ответ на вопросительные взгляды друзей. — Тот всадник на гнедом скакуне. Это Гийом де Барре.

Оба собеседника не могли не знать французского рыцаря. поскольку тот не меньше Вильгельма Маршала славился ратным искусством. Стремление короля померяться силами со столь достойным противником выглядело вполне объяснимым. а причин для беспокойства они не видели — в конце концов, это всего лишь боорт. Но тут Андре вполголоса поведал об истории отношений Ричарда с французом.

— Это случилось за год до того, как умер старый король. Ричард не вступил ещё в союз с Филиппом, и узнав, что французский монарх находится под Мантом, предпринял набег на окрестности города. Произошла стычка с французами, и Ричард пленил Гийома де Барре. Положившись на его рыцарскую честь, Ричард взял с него слово и продолжил бой. А де Барре нарушил обещание и сбежал на украденной вьючной лошади.

При виде изумления на лицах друзей, Андре пожал плечами.

— Не знаю, с чего он вот так взял и обесчестил себя. Возможно, увидев шанс улизнуть, не смог устоять перед соблазном. А может, боялся, что не сумеет уплатить выкуп, который затребует Ричард. Могу сказать только одно: узнав о поступке Барре, Ричард был взбешён и до сих пор таит обиду на француза.

Балдуин и Ричард соглашались, что обида эта справедлива, но тревоги Андре не разделяли, ибо какой вред можно причинить человеку стеблем сахарного тростника? Да и де Барре наверняка постарается обойти Ричарда стороной.

Теперь, когда схватка пошла между англичанами и французами, импровизированный боорт стал больше походить на настоящий турнир, а неожиданное участие Ричарда подлило масла в огонь. Рыцари построились на противоположных концах поля, и, поскольку труб не было, сигналом к атаке стал боевой клич Первого крестового похода: «Deus vult!» — «Так хочет Бог!» Кони ринулись, вздымая клубы пыли, соперники готовились к удару, а зрители подбадривали их криками.

Как Андре и подозревал, Ричард напрямую, как стрела из лука, направился к Гийому де Барре. Тот тоже бросил скакуна вперёд, и противники встретились посреди поля. Ричарду не повезло в сшибке — его тростина переломилась, когда де Барри парировал удар. Король поворачивался, чтобы взять другую, и в этот миг заметил на лице недруга торжествующую ухмылку. Забыв про протянутую тростину, Ричард дал коню шпор и, как если бы шёл настоящий поединок, врезался в жеребца де Барре с такой силой, что тот споткнулся, и Гийом полетел бы кувырком, если бы не успел ухватиться за гриву. Не обошлось без потерь и у Ричарда — от удара подпруга ослабела и седло стало съезжать. Король ловко спешился, схватил под уздцы ближайшую лошадь, прыжком взлетел в седло и снова ринулся в бой.

К этому моменту эта пара приковала к себе внимание всех зрителей и даже части участников боорта, которые опустили «копья» и стали наблюдать. Гийом ухитрился восстановить равновесие. Когда новый конь Ричарда снова налетел на него, гнедой француза вздыбился, и только мастерство спасло наездника от падения. Прежде чем рыцарь успел оправиться, король ухватил его за руку и рванул, рассчитывая выдернуть из седла. Не часто встречался Ричарду противник, способный потягаться с ним физической мощью, но на этот раз он не смог сдвинуть соперника с места. Гийом вцепился в гриву коня, отчаянно стиснул его бока коленями, и в ответ на требование сдаться, упрямо замотал головой, продолжая сопротивляться попыткам английского короля вытащить его из седла так, будто сама жизнь была поставлена на кон.

Все напряжённо наблюдали за поединком: французы с тревогой ожидали публичного унижения одного из своих, англичане подбадривали государя. Постепенно зрители стихли, будучи поражены яростью стычки, столь неуместной во время шуточного боорта. Попытку найти выход из положения предпринял новоиспечённый граф Лестерский. Пришпорив коня, он остановился рядом с Гийомом и схватил француза. Граф руководствовался добрыми намерениями, желая помочь своему королю, да только плохо знал Ричарда. А те кто знал, сжались.