Королева подождала немного, но напрасно. Тогда она поменяла тактику.

— Теперь мир должен казаться тебе пугающим, — тихо сказала Джоанна. — Не могу даже представить, какое одиночество ты чувствуешь. Однако ты не так одинока, как кажется, Алисия, уверяю тебя.

И снова её слова утонули в молчании. Джоанна обычно хорошо ладила с детьми, но разумеется, ей никогда не приходилась прежде сталкиваться с таким горем.

— Между нами есть кое-что общее, девочка. Когда я приехала на Сицилию, мне было столько же, сколько тебе, всего одиннадцать. Путешествие я запомнила слишком хорошо, потому как никогда не ощущала себя такой несчастной. — Доверившись инстинкту, королева заговорила успокаивающим тоном, будто с испуганным жеребёнком. — Меня тошнило, Алисия, и я день и ночь кормила рыб. Тебя тоже укачивало? Мне пришлось так плохо, что мы зашли в Неаполь и дальше отправились по суше. Многие годы мне снились кошмары про то плавание, и моему супругу стоило большого труда уговорить меня снова ступить на палубу корабля. Помню, как я возражала ему: Господь не желает, чтобы человек летал, иначе дал бы ему крылья, и поскольку жабрами он нас тоже не снабдил, то явно против того, чтобы мы выходили в море. Муж только смеялся, впрочем, ему никогда не приходилось испытывать такой морской болезни...

Джоанна продолжала некоторое время в том же духе, легкомысленно щебеча в надежде установить пусть хрупкую, но связь между собой и этой безгласной и неподвижной девочкой. В итоге ей пришлось признать поражение. Обменявшись полным сожаления взглядом с сестрой Элоизой, она стала подниматься с кресла. И тут Алисия заговорила. Слова были скомканными, едва слышными, но это были слова, первые с того дня, как утонул брат.

— Мне жаль, Алисия, — сказала Джоанна спокойно, стараясь скрыть охватившее её возбуждение. — Но я ничего не разобрала. Не могла бы ты повторить?

— Мне двенадцать, — тихо, но разборчиво заявила девочка. — Не одиннадцать.

Джоанна едва не рассмеялась, вспомнив про то, как обижалась, когда её считали младше, чем на самом деле, — это почти смертельное оскорбление для большинства детей.

— Mea culpa[2], — покаялась она. — Но в своё оправдание могу сказать, что не так-то легко угадать возраст собеседника, когда тот на тебя не смотрит.

Тут она стала ждать, затаив дыхание, пока кровать не заскрипела и Алисия не отвернулась от стены. Джоанна поняла, почему монахини ошиблись с годами. У девочки были пухлые щёчки, губки бантиком, а вздёрнутый носик покрывала россыпь веснушек — совершенно детское личико в своей невинности и беззащитности. Королева усомнилась, что к несчастной приходят уже месячные, ибо угловатое и худое тельце не выказывало никаких признаков приближающейся женственности.

Меня зовут Джоанна, сказала она, будучи убеждена, что с детьми простейший путь оказывается зачастую самым успешным. — Я здесь, чтобы помочь тебе.

Алисии пришлось прищурить глаза, потому как она много дней не смотрела на свет, а теперь солнце заполняло палату, окружая облик Джоанны золотистым сиянием. То была самая прекрасная из женщин, которых Алисии доводилось видеть: безупречно чистая белая кожа, медного цвета пряди, выбивающиеся из-под расшитой шёлковой вуали, изумрудные глаза, элегантные пальцы, унизанные перстнями. Девочка оторопела — не является ли эта удивительная дама плодом её горячечного воображения?

— А ты настоящая? — выпалила она.

Призрак рассмеялся, явив ослепительные ямочки на щеках, и заверил, что перед ней самая настоящая женщина из плоти и крови.

В мире Алисии женщины из плоти и крови так не выглядели.

— Можно... Могу я задать тебе вопрос? Ты действительно потеряла трёх братьев?

— Я сказала правду, Алисия. Мой старший брат умер ещё до того как я родилась, но двоих других смерть призвала после того, как они стали мужчинами. Хэла унёс кровавый понос, а Жоффруа погиб на турнире во Франции. Этим летом от лихорадки преставилась моя старшая сестра Тильда. О её кончине я узнала всего несколько недель назад.

Джоанна закусила губу — печаль по Тильде была слишком сильна, ведь сестре было всего тридцать три года.

Алисия серьёзно посмотрела на собеседницу.

Ты сказала, что боль никогда не пройдёт. Значит, я буду горевать по Арно до конца своих дней? — Её утешило, когда Джоанна дала правдивый ответ, а не сказала то, что ей хотелось бы слышать. — А ты сильно любила братьев?

— Очень сильно, Алисия. Все братья старше меня, если не считать Джонни, поэтому меня жутко баловали, как наверняка баловал тебя Арно.

— Нет...

Девочка помялась, но потом, слегка подбадриваемая собеседницей, открылась, и вскоре Джоанна узнала всю историю бесприютной сироты. Алисия жила в Шампани, её отец служил стюардом у одного из вассалов графа. Отец умер минувшей весной, оставив Алисию и двух её старших братьев: Одо, ставшего наследником, и Арно, покинувшего мир, чтобы служить Господу в далёкой земле. Одо не хотелось возиться с сестрой, призналась она Джоанне, и они с женой сговорились выдать её за соседа, вдовца, готового закрыть глаза на отсутствие за невестой приданого. Ей не хотелось выходить за него, потому как изо рта у него воняет и он жутко старый.

— Старше папы! — возмущённо продолжала Алисия. — И не думаю, что я была готова идти замуж. Но Одо и Иветта не слушали меня и уже готовились объявить о свадьбе, когда из Парижа приехал Арно.

Молодой тамплиер разъярился, узнав про брак, и жестоко повздорил с Одо, потребовав обеспечить сестру приданым, чтобы ей, когда войдёт в возраст, можно было найти подходящего мужа. Но Одо отказался слушать. Арно знал, что стоит ему уехать, брат выдаст Алисию замуж, поэтому взял её с собой.

— Думаю, он собирался отдать меня в монахини, — сообщила девочка. — Но обещал, что приглядит за мной, позаботится, чтобы мне ничто не угрожало...

На глаза Алисии навернулись слёзы, первые с того ужасного дня на берегу. Джоанна обняла дитя, давая выплакаться. Но королева не забыла и о деле — подняв взгляд поверх содрогающегося плеча девочки, она встретилась глазами с монахиней и отдала немое распоряжение принести из монастырской кухни еды. Сестра Элоиза охотно повиновалась, но сначала сообщила аббатисе добрую весть, что леди Джоанна преуспела в том, с чем не справились другие — уговорила несчастного ребёнка вернуться из тени к свету.

Впервые выйдя на улицу после почти двух недель в постели, Алисия с удивлением обнаружила, насколько ослабела. Быстро утомившись, девочка присела на скамье в галерее, наслаждаясь теплом сицилийского солнца на лице. Яркие пташки порхали с куста на куст, и она с интересом наблюдала за их полётом. Алисия открыла, что гораздо лучше, если думаешь только о настоящем миге, и решительно отказывалась размышлять о своих опасениях, о будущем, которое так пугает. На сегодня достаточно доброты монахинь и прекрасной заступницы.

Ощутив сонливость, Алисия улеглась на скамье и вскоре уснула. А проснувшись, торопливо вскочила и присела перед аббатисой в почтительном поклоне, подражая монахиням. Улыбнувшись, Бланш велела ей сесть и сказала, что девочке следует восстановить силы перед путешествием. Алисия похолодела.

— Путешествием? — прошептала она. — Мне придётся уехать отсюда?

— Через два дня. Вот только сумеешь ли ты скакать на муле? Не важно, леди Джоанна устроит для тебя конные носилки. Её господин супруг вернулся уже в Палермо, но она задержалась, дожидаясь, пока ты достаточно окрепнешь для путешествия.

Зачем она увозит меня в Палермо? — Алисия растерялась.

Ну, дитя, там они с лордом Вильгельмом живут. У них имеется дворец и в Мессине, но любимый их дом находится в Палермо.

— Мне... мне предстоит жить с ней? — Впрочем, идея казалась слишком смелой, чтобы надеяться. — Зачем я ей понадобилась?

Этим же вопросом задавались и иные из монахинь Бланш. Но только не сама аббатиса. Настоятельница не сомневалась, что этот несчастный, перепуганный котёнок пробудил в сердце Джоанны материнский инстинкт.