— Да. неплохо получилось, — скромно согласился король, как будто не трясся лично над подготовкой каждой малейшей детали. — Наш драгоценный епископ присвоит всю славу себе, конечно. Но он хотя бы перестал ворчать насчёт необходимости быть членом твоей свиты, Беренгуэла. Наконец-то прелат узрел в этом почёт.

Тут он вопросительно посмотрел на сына:

— Ты уже рассказал ей, парень?

Санчо покачал головой, поскольку знал, что отец сам хотел сделать это. По-прежнему с улыбкой, молодой человек смотрел, как родитель заключает ладони Беренгарии в свои.

— Мы с твоим братом всё обговорили и решили, что он будет сопровождать тебя в свадебном путешествии.

Радость девушки при этом известии говорила о том, как сильно опасалась она грядущего расставания. Напрочь забыв о достоинстве, она с визгом обняла отца, потом наклонила голову брага так, чтобы осыпать поцелуями его бороду. Санчо со смехом предупредил сестру, что не сможет ехать с ней до Мессины, ведь это означает надолго покинуть Наварру. Но принц пообещал проводить её через Францию и альпийские перевалы в Италию, и понял, что не мог преподнести ей лучшего свадебного подарка.

Беренгария вскоре удалилась почивать, но прежде чем вернуться в большой зал за дуэньями, пожелала родичам доброй ночи с лучезарной улыбкой, которая могла потягаться с серебристым светом испанской луны. Мужчины молча смотрели ей вслед.

— Правильно ли поступил я с ней? — промолвил Санчо-старший тихо, словно обращаясь сам к себе, когда дочь отошла достаточно далеко.

Сын недоумённо посмотрел на отца:

— Папа, ты устроил для неё блестящее будущее!

— Верно... Только будет ли она счастлива?

Санчо-младший сомневался, что найдётся под божьим небом другой король, который мог задать подобный вопрос. Однако брак его родителей представлял собой редкость среди редкостей, будучи политическим союзом, подкреплённым искренней любовной привязанностью. Молодой человек не сомневался, что отец никогда не изменял его матери, да и до сих пор хранил верность её памяти. За минувшие с её смерти одиннадцать лет король заводил иногда наложниц, но так и не женился, и Санчо полагал, что этого никогда не произойдёт.

— Да, папа, — ответил он, собрав всю имеющуюся у него убеждённость. — Я думаю, что Беренгуэла будет счастлива, став супругой Ричарда.

Принц видел, что родителя эта уверенность утешила, и был рад. Впрочем, он не лгал. С какой стати Беренгария и Ричард не поладят друг с другом? Идеальная жена должна быть чистой, послушной и верной. Беренгуэла взойдёт на брачное ложе девственницей и никогда не погрязнет в грехе прелюбодеяния. Ей свойственна вера в долг супруги повиноваться мужу. И она будет преданна Ричарду до последнего вздоха, вне зависимости от того, заслуживает он этого или нет.

Отец Ричарда славился молниеносностью своих кампаний. Однажды Генрих покрыл двести миль всего за четыре дня. Большинство путешественников передвигались не так стремительно и считали за благо, если успевали преодолеть тридцать миль за летний день и двадцать — за зимний. Наличие большой свиты замедляло ход. Алиенора и Беренгария покрывали всего пятнадцать миль за день, потому как их сопровождали пуатуские бароны и епископы, наваррские прелаты и лорды, фрейлины, конюхи, слуги, рыцари, а также достаточное для обеспечения безопасности количество солдат. Присутствие женщин неизбежно сказывалось на скорости, так как те ехали в боковых дамских сёдлах или в конных носилках. Но Алиенора пребывала в уверенности, что если кортежу не помешает какая-нибудь жестокая буря, им удастся к середине февраля достичь Неаполя, откуда поджидающие корабли Ричарда переправят их в Мессину.

Через месяц после отъезда из Памплоны путешественники достигли Авиньона, где пересекли реку Рона по роскошному новому мосту Сен-Бенезе, а затем направились по старинной римской дороге на север, вдоль русла Дюранс. На всём пути через юг Франции их радушно встречала местная знать: Тренкавелы из Каркассона, виконт Эрменгард Нарбоннский, хворый сеньор Монпелье. А вот Тулузу, граф которой не числился среди друзей Анжуйцев, пришлось обогнуть. Когда поблизости не оказывалось замка, останавливались в монастыре, но больше, чем на одну ночь задерживались редко, поскольку Алиенора стремилась добраться до Сицилии до двадцать седьмого февраля, то есть до начала Великого поста, во время которого запрещалось играть свадьбы.

Только этим сокровенным желанием и поделилась королева с Беренгарией до поры — своим намерением присутствовать на свадьбе Ричарда. Она охотно обсуждала с наречённой невестой сына политические и государственные дела, не отказывалась и удовлетворить её интерес к рассказам о детстве жениха. Но про себя Алиенора молчала, чем сильно огорчала Беренгарию, надеявшуюся за время долгого путешествия установить с будущей свекровью хорошие отношения.

Зато девушке удалось завести неожиданную дружбу с одной из фрейлин государыни, графиней Омальской. Поначалу настороженно воспринимая ироничные реплики графини, она постепенно привыкла к зачастую пугающей откровенности Хавизы. Та заодно оказалась ценным источником сведений, ведь первый её муж был близким другом старого короля. От неё Беренгария узнала, что Николя до Шовиньи, обходительный рыцарь средних лет, возглавляющий двор Алиеноры, находился при королеве в момент её поимки людьми Генриха и был заточён за преданность королеве в темницу. Графиня указала ей на одного из представителей печально известного клана Лузиньянов, и повергла в ужас рассказом про то, как те дерзнули устроить засаду на Алиенору в безрассудной попытке отомстить за захват Генрихом одного из их замков. Юный рыцарь Вильгельм Маршал сумел задержать злоумышленников, дав королеве спастись, и тем самым начал свою головокружительную карьеру на службе английской короне.

Беренгарии подумалось, что Лузиньяны похожи скорее на разбойников, чем на вассалов, но признавала сходство их истории с балладами трубадуров. После множества мятежей некоторые из братьев непокорной семьи предпочли попытать счастья в Утремере, где Ги де Лузиньян совершил неожиданно удачную партию, женившись на Сибилле, старшей сестре Балдуина. Прокажённого Короля. После смерти Балдуина корона перешла к Сибилле и Ги. Вот так никому не нужный рыцарь, лишённый перспектив младший сын оказался вдруг королём иерусалимским. Правление его оказалось катастрофическим, потому как Лузиньян неосторожно повёл армию против Салах ад-Дина при Рогах Хаттина и потерпел сокрушительное поражение, результатом которого стало падение Святого города. Освобождённый Саладином, который заявил, что цари не убивают царей, Лузиньян поехал в Тир — единственный оставшийся у христиан город. Однако Тир перешёл теперь под руку Конрада д’Алерамичи, сына маркиза Монферратского, итало-германского аристократа и искателя приключений, который заслужил признательность жителей, отразив нападение сарацин. Конрад не только отказался признавать Ги своим королём, но и вообще не разрешил впускать его в город. Ги не мог похвастаться политическим талантом или благоразумием, но отваги ему было не занимать, и он ринулся осаждать Акру. К удивлению, равно сарацин и христиан, этот благородный, но безрассудный порыв вдохновил многих. По мере продолжения осады к Лузиньяну стягивались под стены Акры всё новые добровольцы. Однако он оставался королём без королевства, а его яростное соперничество с Конрадом представляло собой ещё одну проблему, с которой Ричарду и Филиппу придётся иметь дело по прибытии в Святую землю.

Зима до поры стояла мягкая, но, когда кортеж достиг города Систерон, раскинувшегося по обоим берегам Дюранс в узкой долине между двумя горными хребтами, повалил снег. Тут путники наняли местных проводников, называемых маронами, а также встретили странников, пробирающихся из Италии во Францию и готовых поделиться историями о перенесённых трудностях и тяготах, захватывающими повестями о смертоносных лавинах, обрывистых альпийских тропах и опасностях столь страшных, что на ум приходила мысль: ад — ледяная замёрзшая пустыня, а вовсе не котлы с пламенем, как проповедуют священники.