Я заметил шахматную доску, стоящую сбоку от дивана, и схватил пригоршню шашек, швыряя их в нее и наблюдая, как они отскакивают от ее лба, и она еще немного замахала руками, ее сиськи болтались из стороны в сторону, рулет из слоеного теста покачивался на поясе ее юбки, когда она невнятные эпитеты в мой адрес.

— Тебе нравятся игры, Долли? — заорал я. — Тебе нравится играть в свои больные, извращенные игры во власть с такими мужчинами, как я, которых, как ты думаешь, ты можешь растоптать? Пошла ты, Долли.

У двери стояла пара ботинок, и я взглянул на них, представив, как развязываю один из шнурков и использую его, чтобы задушить ее. Я мог бы привязать ее к стулу, как мама поступила с отцом и мистером Патчем. Я мог сжимать ее шею медленно, или сделать это быстро. Я мог сделать это любым способом, который выбрал. Я снова увидел это перед своим мысленным взором. Просто тянул и тянул, пока ее жизнь не иссякла, и она, наконец, не заткнулась. Это было бы так просто.

Она была отвратительной, и ей не следовало прикасаться ко мне так, как она это сделала. Никто и никогда больше не прикоснется ко мне без моего разрешения.

Я отвел руку назад и отбил еще одну шашку от ее головы, достаточно сильно, чтобы оставить отметину, и она снова упала на пол, протянув руку, чтобы пощупать рану, и всхлипнула, когда слезы брызнули из ее глаз и потекли по щекам.

Ее слезы привели меня в себя, и я поколебался, прежде чем, наконец, отбросить остальные шашки в сторону, моя грудь резко поднималась и опускалась, когда я пытался отдышаться. Я еще минуту наблюдал за ней, распростертой на полу, с крошечными сосками, устремленными в потолок, пока она бормотала и плакала, и мне было ее только жаль.

Я повернулся и оставил ее там, прежде чем дойти до своей машины и поехать домой. Войдя в свой дом, я налил себе стакан холодного лимонада, а затем встал у стойки, делая большие, мучимые жаждой глотки. Меня трясло, мышцы болели от того, что я столько часов крепко держал их. Я представил себе Долли, беспомощную и опустошенную, лежащую на полу, и почувствовал легкий стыд, но также и удовлетворение. Я сам справился с ней. Я был сам себе защитником.

Долли не появилась на работе ни на следующий день, ни еще через день. Каждую ночь я возвращался домой, ожидая, что полиция появится у моей двери, лежал в постели, не в силах заснуть, и придумывал ложь, которую скажу. Когда Долли наконец вернулась, она выглядела почти как обычно, за исключением маленькой красной отметины на лбу. Я напрягся, когда она направилась в мою сторону, мой пульс подскочил, но она одарила меня легкой смущенной улыбкой, отведя глаза и сказав:

— Я хочу извиниться за все, что сказала и сделала той ночью. Я немного… выхожу из-под контроля, когда много выпью. — Она встретилась со мной взглядом, в ее глазах была мольба, как будто она хотела, чтобы я заверил ее, что она была не такой уж плохой, или, может быть, подсказал ей то, чего она не помнила, но, возможно, подозревала. Были ли у нее вспышки, когда бросал шашки в ее лоб? Были ли у нее проблемы с тем, чтобы сопоставить этот обрывок воспоминаний с тем, кем, по ее мнению, я был?

Но я просто смотрел на нее и, наконец, одарил едва заметной улыбкой.

— Не за что извиняться, — сказал я, уходя. Однако моя походка стала более пружинистой. Я сорвался с крючка после нескольких дней неустанного беспокойства. Но я все еще помнил чувство уверенности — силы — когда стоял над ней, заставляя ее заплатить за то, что она сделала, даже если эта плата была небольшой и, возможно, меньше, чем она заслуживала. Да, я впервые в жизни позаботился о себе.

Возможно, мама знала. Возможно, она подумала, что я в ней больше не нуждался. Может быть, именно поэтому она ушла. И, возможно, именно поэтому я позволил ей уйти.

Сиенна постукивала пальцами по столу, просматривая последнюю записку Дэнни Боя о Долли, когда у ее уха зазвонил телефон.

— Профессор Витуччи, — раздался ровный голос на другом конце линии.

— Профессор, здравствуйте. Это Сиенна Уокер, один из детективов полиции Рино.

— Да, здравствуйте, детектив Уокер. Я смотрел новости этим утром. Ненавижу то, что был прав насчет того, что убийца снова нанесет удар, и лучше раньше, чем позже.

— Я тоже. Хотя знала, что это всего лишь вопрос времени. Это часть того, что делает эту работу такой тяжелой.

— Чувство бессилия. Я понимаю. — Его голос по телефону был мелодичным, и она сразу почувствовала себя непринужденно. Он являлся профессором криминологии, но ей было интересно, работал ли он как практик в полиции, и пришлось предположить, что да.

— Да. У меня есть пара вопросов, и я надеялась, что у вас найдется свободная минута или две?

— Конечно. — Она услышала, как закрылась дверь. — Продолжайте.

— У этой последней жертвы, похоже, в прошлом не было никаких проявлений плохого родительского поведения, — сказала она, имея в виду Гарри Локхида. — На самом деле, скорее наоборот. Он был семьянином, тренером, порядочным человеком во всех отношениях, которые мы смогли проверить на данный момент. И поэтому мой вопрос в том, может ли наш убийца по-прежнему ориентироваться на миссию, но быть сосредоточенным на миссии, отличной от той, которую мы изначально наметили?

— Безусловно, — спокойно сказал он. — Важно отметить, детектив Уокер, что что-то связывает этих жертв. Что-то делает этих жертв отвратительными для нашего убийцы.

Отвратительными.

Если они не были плохими матерями или даже плохими родителями, воспитателями и т. п., тогда что же было такого отвратительного в этих трех — пока — людях?

— Связь — это сложная часть, — сказал профессор Витуччи. — Но связь есть. Каким-то образом эти три жертвы пересекались.

Сиенна поблагодарила профессора за то, что он нашел время поговорить с ней, и повесила трубку, прежде чем отправиться в конференц-зал, где она, Ингрид и Кэт планировали собраться, чтобы обсудить последнее убийство. Из-за такого развития событий страх и озабоченность города, по понятным причинам, росли, а давление на полицейское управление возрастало с каждым часом.

Сиенна села за стол рядом с Кэт и посмотрела на Ингрид, которая стояла в передней части комнаты. Она рассказала им обеим о своем коротком разговоре с профессором Витуччи и о том, что он сказал о ненависти убийцы к жертвам. Ингрид задумчиво кивнула, приколов булавкой фотографию трупа пожилого мужчины крупным планом к доске, на которой теперь были изображены три нынешние жертвы и один мумифицированный учитель, умерший десятилетия назад. Все они были как-то связаны, но как?

— Гарри Локхид работал менеджером в «Circus Circus» до тех пор, пока год назад не вышел на пенсию. Он проработал в индустрии гостиничного бизнеса тридцать пять лет. Никаких записей об арестах, чистое водительское удостоверение, никаких проблем с деньгами, никаких материалов, касающихся его компьютера или любого из его устройств, не найдено, хотя они были только предварительно просмотрены. В принципе, пока ничто не указывает на то, что он был кем-то иным, чем казался.

— Он ушел в продуктовый магазин вчера рано утром, и, когда не вернулся через пару часов, а его жена не смогла с ним связаться, она позвонила нам. Офицер опросил сотрудников продуктового магазина, но, похоже, он там не появлялся. Его машина была найдена брошенной в районе, граничащем с его собственным. Тело было найдено через несколько часов после этого человеком, который искал бутылки, с еще одной запиской Дэнни Боя, засунутой в карман его рубашки.

— Что вы думаете о его последнем сочинении? — спросила Сиенна, покачав ногой.

Кэт некоторое время грызла ручку.

— Похоже, наш Дэнни Бой обнаружил свою способность побеждать жертв, — сказала она через мгновение. — И ему это понравилось.