– И неча ведьмаке до свету сидеть, – прокашлявшись, отозвался с печи старухин дед. – Да не вздумай монету давать! – крикнул он хозяйке. – Сала дай аковалок – и буде.

– Ладно, батя, не замай, – осадил его муж молодицы и пошел в сени вслед за Василисой.

– Куды? – встала старуха на пороге. – Дома будь.

– Атхились мать, не замай, – сказал он нетерпеливо и пошел в сени.

– Мне в скит надо, – сказала Василиса и быстро пбежала прочь.

– Как знаешь, а то до лесу тебя отвел бы, – крикнул он, но Василиса уже бежала полем.

У первой копешки её ждали.

– А что? Муж у тебя есть? Или вы там, в скиту, все живете блудно? – говорил один, хватая её за косы.

– А к ним сами черти по ночам в гости летают, – засмеялся другой, бросая пустую фляжку под копну.

– Пусти ты меня, сатано... Да что б вы... – шептала она беззвучно, потому что голос её пропал и свет в глазах померк.

В селе протяжно запели девки, луна выглянула из-за рваного края черной грозной тучи и широко осветила поле, но она уже ничего этого не видела и не слышала – словно внезапный вихрь закружил её над землёй, и только красный сноп света ярко вспыхнул на одно мгновение перед её глазами и тут же всё померкло.

...Малиной залило полнеба, когда Василиса подходила к скиту. Притворив дверь, стоял у погребки сам Симонид и хмуро смотрел на неё.

– Ну что, сняла хворобу с молодицы? – спросил он, беря её за руку.

– Да, ушла хвороба. А тебе что не спится? Не занедужил ли?

– Тебя жду, Василиса, – сказал он просто. – Ты правду сказала тогда – это кара нам за наши прегрешения. Подойди ко мне, добрая.

Она встала на колени и поцеловала землю. А Симонид продолжал говорить, глядя на неё.

– Бог есть любовь, ты правду сказала. Мир сотворен для любви. И только так можно стать свободным.

– Так, так... – говорила Василиса, снова и снова целуя землю. – Я буду твоей верной женой, – шептала она. – Перед богом и людьми. Только прости меня за всё!

– За что же? За что я должен тебя прощать?

– Я грешна. Очень грешна. Но видит бог – я готова умереть за свой грех.

– Буде, Василиса, буде... – ласково говорил он, гладя её по влажным волосам.

Наутро в скит прибежали две перепуганные бабы – беда, пропали мужики, может, кто их случайно видел или, может, в скит от грозы забрели? Найти их нигде не найдут, везде обыскались, а в поле, где днем стоги эти мужики метали, яма большая и земля вся кругом обуглилась – как от страшной маланки след...

Но никто им не смог помочь – люди только руками разводили и сочувственно охали.

...Когда в скиту весь народ проснулся, и грамада на поляне собралась, увидали все диво дивное – на Василисином дереве, что вершиной упиралось в небо, а разгалистые ветви давали тень большой поляне, распустились в это утро цветы – розовые, желтые и голубые...

А если с другой стороны посмотреть, так и заиграют они радостно радугой, как прекрасные камни-самоцветы.

К вечеру снова пошел дождь, мелкий, как сквозь сито сеяный. Когда ж на другое утро глянули люди на дерево, то не увидели там цветов. А были вместо них маленькие, как слезки, яблочки.

– Так это же целебные плоды! – закричали они и побежали за Василисой.

Но Василисы нигде не было. Не нашли в скиту и Симонида.

Сели люди под деревом и стали рядить – если Симонид от управления общиной самовольно уклонился, то надо память его проклясть и, не медля, нового предводителя выбрать. И даже стали называть имена других мужей, что по уму и душе могли стать учителями.

Но вот, на поляну, словно свет упал – вышли из чащи Симонид и Василиса.

– Святы божа! Прости нас, сирых, мы, грешным делом, подумали, что ты нас покинул, Симониде!

Так кричали люди, подбегая к святому старцу и, в сильном испуге, отступали назад.

– Ты ли это, святой симонид? – вопрошали они. – А если ты, то расскажи нам, что стало с тобою? Отчего серебро твоих волос теперь житным колосом золотится? Почему глаза твои, зоркие да мудрые, теперь, как у отрока юного, томной смутой подернулись? Что стало с тобою, не томи, поскорей расскажи нам!

Молчал Симонид на их речи, всё ниже голову склоняя. Тогда Василиса смело вышла вперед и громко сказала:

– Радуйтесь, люди! Будет вам исцеление! Видите плоды? – указала она на дерево. – Они есть! И они исцелят вас от хвори!

Она сорвала несколько яблочек-слезок и протянула их людям.

– А ты сперва плоды эти дочке своей дай. Марии! – снова заволновались-зашумели люди. – Почем знать? Может, они ядовитые? И мы, как вчерась тот пес окоянный, что листья понюхал, умрем от их смертоносного сока.

Так кричали люди, плотным кольцом обступая мятежную пару. А двое отроков уже повсюду рыскали – искали дочку Василисы.

Мария же, на зорьке ещё в лес темновой убежала Завидя Симонида с Василисой, как они меж собою гутарили, поняла без подсказки – знамение сбудется.

В лесу темновом, трущобном и диком, росла тёмная ягода на колючем кустарнике. Сок этой ягоды сильнее яда смертного, а смешай с растертыми в мякоть плодами – даст на третьи сутки отстой. И будет в нем сила целебная.

Так сказала ей бабка-ведуха, что жила в тех трущобах от века.

Поскорей набрала она ягод и несет целый жбан на поляну. На тропинке её поджидают, хватают и волоком тащат. Видит, сидит на земле Василиса, позвала она маму – та вскинула голову и зарыдала.

– Вот видите, люди, пришла к вам Мария, и ягод целебных для зелья достала. Ждите недолго, не боле трех суток, и всех вас тем зельем спасем. Но только не надо кричать, бесноваться...

Но стали кричать ещё громче. И не было ладу в криках болящих – кто тут же хотел учинить им расправу, кто с жалостью срок им на три дня продлил.

Спорили крепко, и даже друг в друга с яростью камни бросали.

И всё же решили, что вредным не будет, коль три дня ещё поживут. А мама и дочка с яблони плод натрусили, в мякоть растерли, с ягодным соком смешали и в жбан поместили – пусть настоится.

Народ поутих, наблюдая за ними. Долго сидели, упорно, но стали с устатку в сон погружаться, а кто про дела свои вспомнил и прочь удалился. Симонида же в погреб закрыли, сказавши под стражей сидеть, пока исцеление выйдет.

Так подло вели себя те, кто утром ещё и в лицо посмотреть не посмел бы без страха.

«Вот людская покорность! – шептал удрученно учитель, ты сегодня – святой, ну а завтра – об тебя вытрут ноги. Только дай слабину... А всё зависть – аки ржа ест она сердце».

«Что ты бормочешь, предатель? – крикнул на ухо охранник. – Не темные ль силы скликаешь? Так знай – мы погребку крестами святыми закрыли. И нечисти к нам не пробиться!»

Прошло три дня, и жбан из прохлады достали. Наклонили над чарой – полилась из него струйкой влага.

Народ замер, готовый ко всякому делу. Василиса царицею смотрит, глазами людей усмиряет.

– А теперь ко мне подходите. Смело идите, без страха, но с верой.

– Марии! Марии сначала испить дай! Ей дай волшебное зелье! А вредно не будет, мы тоже попросим!

Василиса вздохнула и кротко сказала:

– Да что вам Мария? Не верите, ну так – смотрите.

И, наклонившись над чарой, долго пила, без отрыву. После, взявши на пригоршни зелья, стала лицо умывать им и шею.

Люди, назад отступивши, снова поближе прильнули – смотрят и диву даются. Тени и даже морщины с лица Василисы исчезли, а щеки, бледные, как с голодухи, свежею краской зарделись.

– Видите? Так подходите, лиха не будет, – звонко звала Василиса, и каждый, лечение приняв, дышал глубоко и свободно.

Василиса под дерево села, прижалась к неровной коре и уснула, а люди до ночи плясали, про хвори и вовсе забыв. Свстели кровавые прутья и цепи звенели, в священном экстазе радели они до утра...