Её пригласили на допрос – по подозрению в убийстве Бориса Алексеича.

Следователь, долго и бестолково беседовавший с ней, сразу сказал, что не верит в эту чепуху, но «улики однозначно указывают»... Она была у Бориса Алексеича в ту ночь, нашлись очевидцы, и люди видели, как она уходила из его дома одна. А перед этим слышали, как он кричал.

– Припомните, вы пошли к нему, вам, наверное, что-нибудь понадобилось, ну спички там или гвозди... Он был, как говорится, выпимши, возбудился и всё такое... А вас знают на селе, как человека определенной ориентации...

– Что такое?

– Ну, в том смысле, что вы, чуть «что такое», хватаетесь за топор...

– Да, было такое один раз – когда бросали камни в окна и по калитке целую неделю, едва стемнеет, и орали – «ведьма!», «ведьма!» и всё прочее... А милиция на все мои заявления никак не реагировала, а в доме находился младенец девятимесячный... И битые стекла однажды упали на постель ребенка... Да, тогда я действительно выскочила с топором в руках из дома и разогнала этих ублюдков.

– И подействовало?

– Ещё как! Но какое это имеет отношение к смерти Бориса Алексеича? Мы разговаривали с ним довольно долго в тот вечер, ну и что? Мы с ним и раньше часто беседовали. Он был умный, интеллигентный человек. Мне с ним было интересно. Ну и что? Что тут такого?

– Я тоже, извините, так думаю, но в селе говорят иное.

– Да кто говорит?

– Люди.

– Какие люди? Шишок что ли?

– Короче, будем разбираться.

– Я могу идти?

– Идите. Пока.

Под вечер, когда Наталья Васильевна и Соника сидели на веранде и ели молодую картошку с малосольными огурцами, внизу огорода, за ольхами, ей послышался странный шорох.

Это не были корова или собака, это определенно был человек. Его не было видно, но она его почувствовала.

Кто-то наблюдал за ними. Ей сделалось нехорошо. Их выслеживают...

Надеясь на обычную чуткость своего сна, она не очень опасалась внезапного нападения. Тем более что пролезть через сирень без шума и треска вряд ли кому удастся. Окна, затянутые полиэтиленом, – не Бог весть какая защита, но сквозь полиэтилен ничего не видно, и, к тому же, встретиться с ней лицом к лицу, имея дурные намерения, да ещё ночью, здесь вряд ли бы кто решился.

Это она знала.

Её боялись. Точнее, боялись не столько её, сколько своих собственных страхов по её поводу.

А зайти ночью в дом, где нет электричества, но есть люди, тоже вряд ли посмеют.

Когда случайно в лесу ей встречались грибники, она это замечала не раз, то, едва завидев её, спешно удалялись в противоположном направлении.

Она спрашивала Машу о причинах столь странного поведения селян, та ей объяснила:

– Ты же не боисси в лес одна ходить. А не местная! Мы в лес одне не ходим. А ты – ходишь. Как знать, что ты там делаешь?

– Ягоды собираю, грибы. Ну, ещё травы, коренья... Что ещё можно в лесу собирать? – отвечала Наталья Васильевна, смеясь.

– И ни разу не заплутала? Откуда лес знаешь? Будто век издеся жила.

– Просто умею ориентироваться на местности. В студенчестве часто в походы ходили по Подмосковью.

– Откуда знаешь, какой травой что лечить надо? – продолжала пытать её Маша.

– Не знаю, интуиция, наверное...

– Говоришь – бабушка, трое внуков, а сама молодая. Ладно бы – молодилась, так нетути этава! Вот и боисси таких баб, кто знает, что у них на уме?

Наталья Васильевна засмеялась.

– Она всё смеётся! Знаешь, как людей бесит эта твоя привычка? – сказала Маша очень сердито.

– А что ж мне, плакать что ли? – сказала Наталья Васильевна, однако, переставая смеяться. – И ты, Маша, меня боишься?

– Я никаво не боюся, – зло сказала Маша, плюнув под ноги, – и тебе не боюся, но остерегаюся всякава.

И это Маша, с которой они знаются уже без малого полтора десятка лет!

Так что же говорить о других?

Вечером они сидели долго на крыльце. Легли в постель, когда было уже около одиннадцати. Незаметно для себя, Наталья Васильевна задремала – менялась погода. Подбирался циклон, и её клонило ко сну ещё днём.

– Нота, слышишь? – тихо спросила Соника свистящим шёпотом. – Слышишь? Во двор кто-то вошёл. Цепочка на калитке звякнула...

Наталья Васильевна мгновенно проснулась.

– Быстро одевайся! – сказала она.

– Хорошо, я скоро, – ответила Соника и бесшумно выскользнула из постели.

План спасения на такую вот экстремальную ситуацию у них был давно разработан. Ложась спать, они всегда оставляли наготове, рядом с постелью, полный комплект одежды для сырой и прохладной погоды. Тут же стояли наготове сапоги.

Одеться – секундное дело. И вот она уже в сенях, благо, двери в доме нет, только занавеска. Небольшое круглое отверствие-глазок, через которое они обычно продевали веревочку, «замок» от честных людей, было свободно. Через него виднелось ещё не темное небо.

– А мне куда? – шёпотом спросила Соника, стоя на пороге кухни под занавеской.

– Стой пока у окна, на кухне, если что, я подам сигнал рукой. Тогда вылезешь из окна на яблоню.

– Хорошо, – сказала Соника, потуже подвязывая пояс плащика. Наталья Васильевна напрягла слух – было тихо, очень тихо, но в этой густой и вязкой тишине она всё же различала едва слышные, по-кошачьи мягкие шаги.

Кто-то осторожно поднимался на крыльцо.

Этот кто-то был босой.

Она, забыв о страхе, вся обратилась в слух. Вот он уже на крыльце, у самой двери. Отверстие-глазок закрылось – пытаются заглянуть в сени?

Но оттуда, с улицы, вряд ли что видно. Ещё несколько секунд – потом чиркнула спичка, что-то пролилось, запахло соляркой и вспыхнул огонь. Дверь потихоньку начали тянуть на себя, потом осторожно подвигали вверх-вниз, пытаясь сбросить возможный крючок или высвободить задвижку.

Однако дверь, хоть и весьма хлипкая с виду, не открывалась – она была надежно закрыта на засов.

Конечно, её можно было бы открыть снаружи, двинув по ней несколько раз ногой хотя бы, или разбить доски топором, но на это ушло бы время, и, кроме того, в ночной тиши шум от этих действий был бы слышен на другом конце села.

Человек на крыльце работал чисто.

Продолжив манипуляции с дверью и убедившись, что она не поддается, он стал просовывать горящий конец в глазок. Стояла долгое время сушь, и обезвоженное дерево могло вспыхнуть сразу. А дырявая крыша сеней создала бы хорошую тягу. Медлить больше нельзя.

– Так, так... – громко и старательно весело сказала Наталья Васильевна, резко выдергивая засов и распахивая дверь. – И кто это к нам в гости заявилси?

Человек скатился с крыльца и пулей промчался за калитку, притушив полой штормовки факел. Там, на улице, под окном, где спала этой ночью Соника, стоял его товарищ. Быстро и не очень тихо обменявшись репликами, они опрометью бросились к почте, в ста метрах от дома Натальи Васильевны.

Соника стояла рядом с Натальей Васильевной, полностью одета и с двумя пряниками в кармане. Они подошли к распахнутой калитке. Минуты две было тихо. Потом от почты, с места в карьер, рванул мотоцикл с коляской. Ехать он мог только в одну сторону – к плотине, это означало – мимо них. Кружение по селу исключалось – их могли заметить и вычислить.

Однако, как ни быстро они проехали, Наталья Васильевна всё же успела разглядеть их лица – это были Жека и её муж.

И тут внезапно всё вспомнилось – были, были же предвестники! Как это она не догадалась!

Досада на себя самоё всё усиливалась. Вот ведь ворона!

Как-то раз, это было воскресенье, Соника пришла после службы и сказала недовольно:

– На меня Жека смотрела, когда в хоре пели.

– Ну и что? – ответила Наталья Васильевна, гладя девочку по волосам. – Вы рядом стоите в хоре, вот она и посмотрела. Наверное, прислушивалась, правильно ли ты поёшь.

– Нет, она не просто смотрела. Она специально смотрела! – настаивала Соника.

– Как это – специально?

– Специально – и всё, не знаю, как тебе это объяснить.