Прушинский взял стакан с чаем и сделал несколько глотков.

– Ти гарачага прынести? – спросила Мария.

– Дзенкуе, я пью холодный. Так вот, ппосле этих событий пришло письмо от студентов в Сейм. С тремя тысячами подписей. Тоже против снятия „Дзядов“. И заметьте. Писатели голосовали тайно, а студентам рекомендовали подписываться разборчиво. Замысел простой – поссорить, да посильнее, молодежь с властью. Чтоб обратного пути не было.

– Молодежь любит в стадо кучковаться, – сказал Иван. – Где что дурное замышляют, молодежь тут как тут.

– Усё ён знае, сидючы на печцы, – стала его бранить Мария. – Што за чалавек таки?

– А руководил всем Ясеница, может, знаете? Он и настроил студентку Лясоту доставить письмо в сейм. Ну, как водится, началось расследование. Тут ещё один активист объявился – Яцек Куронь, собрал вокруг себя еврейскую молодежь и учредил комитет по организацими демонстрации 8 марта.

– Што за люди такия! – опять возмутилась Мария, на этот раз – студентами-евреями. – Мала их немец у вайну знищыу?

– Ну вот, собрались на митинг полторы тысячи студентов. Лозунги, транспаранты, как водится. И Лясота читает резолюцию. Все возбудились и двинули на ректорат. Навстречу им вышел рабочий актив. В них полетели каменья. Вызвали дружинников – студенты ещё больше распалились. Тогда вмешалась госбезопасность. Порядок восстановили с помощью гражданской милиции. Причем, всем бросилось в глаза – студент ов толкали их организаторы к обязательному кровопролитию. Несколько студентов ворвались в ректорат и учинили там погром. Пятро был в отряде рабочего актива. Он и пострадал. Всем русским преподавателям досталось больше всех. Пострадала и Броня.

– Пайду сстауни закрыю, – сказала Мария и вышла.

– А девятого марта уже новые демонстрации начались – призывали мстить за покалеченных студентов. На стенах появилтись подстрекательские надписи, в квартиры звонили по телефонам. Призывали мстить. А про Мицкевича уже забыли, забыли и про спектакль. Им просто хотелось вернуть Польшу к старым порядкам. А что поляки могли быть истреблены как нация фашистами, и что русские их спасли, уже никто не вспоминал. Двести лет назад Речь Посполитую погубили эгоизм и смутьянство магнатов, а что ж теперь? Куда идем?

В словах Марека было столько боли, что Алеся тоже не выдержала и сказала, чтобы переменить тему.

– Мама... Как она там?

– У них всё сложно. Среди прихвостней Ясеницы нашлись те, кто знал его отца.

– Акимку? – в один голос спрсили Мария и Иван.

– Да. Эти люди были потом в банде Лупашко.

– Ах, сатано недабитае, – снова, в который раз за вечер, заплакала Мария.

– Эти люди сейчас представляют опасность для Пятра.

– Госпади, прасти! – перекрестилась Мария.

– Эта банда в сорок пятом, в апреле, начисто уничтожила одно поселение в Беловежской пуще, а сам поселок сожгли вщент. Теперь эти подпольщики орудуют в Варшаве. Реставрация буржуазной Польши – вот к чему всё идет.

– Польща „А“ и Польща „Б“... – вспомнила Мария.

– Вот именно, вот именно...

На следующий день гости уехали. Алеся провожала их на пристань. Долго молчали. Но когда звякнули склянки и моторка отошла, Алеся побежала берегом, громко выкрикивая сквозь слезы:

– Жиче пан и пани щесъливой дроги!

– Мам надзее жэ вкрутце зобачымы се знову! – сложив ладони рупором, кричал Марек.

– Вшысткего найлепшего! – донес ветер голос Барбары.

– Жыче рыхлего повроту до здровя! – кричала Алеся, ускоряя бег.[2]

– Желаю папу и пани счастливой дороги!

– Надеюсь на скорую встречу снова!

– Всего наилучшего!

– Желаю скорейшего выздоровления!

Когда вернулась в дом после проводов, Мария позвала Алесю в залу и долго тяжело молчала. Потом, наконец, горько вздохув, сказала:

– Гэтыя люди якуюсь тайну ведають. Усё яны знають. Казау чалавек, штоб тябе берагли. Хтось ад их за табой паглядать буде...»

...На встрече в МГУ, на десятилетии выпуска, Алесю встретила Линочка ещё на ступеньках факультата.

– Слушай, мне кое-что надо тебе скзать. Мой папа работает в Пущино, в научном центре. Их лаборатори. Знают во всем мире. Они занимаются проблемами памяти. Я папе про тебя рассказывала, он заинтересовался. Просил тебя пригласить. Поедешь? У нас будешь жить, дома. Ни о чем не беспокойся. Они как раз новую методику отрабатывают.

Побывать в Пущино Алеся давно хотела – русская Швейцария! И вот сейчас, когда счастливый случай сам шел в руки, она и решилась на эту поездку.

– Ты знаешь, я недавно похоронила бабушку.

– Понимаю твоё настроение. Но это обстоятельство как раз работает на ситуацию. У тебя сейчас максимально открыта защитная зона. В другом состоянии к тебе, в твои мозги, трудно было бы пробиться.

– Я сама хотела сразу же после похорон поехать туда. Но мне надо и к родным на север съездить, я была в Вологде...

– Ой, нашла отца?

– Нет, но зато я познакомилась с человеком, который пообещал найти адрес женщины, с которой он тогда уехал... Есть и ещё одно обстоятельство. Я после похорон случайно встретилась с одним человеком, другом детства. Он через неделю приедет ко мне погостить.

– Ой, через неделю ты уже будешь в Москве! – настойчиво уговоривала её Линочка. – Всё надо делать сейчас. Сейчас или никогда! А что за друг? Это тот, который тебе открытки присылал? Как интересно! Покажешь?

– Обязательно.

– Ну, так что?

И она поехала.

Центр Биофизики жил своей обычной напряженной жизнью – с утра густой поток ниишников бодрого вида направлялся к проходным институтов, после чего – на несколько часов – город затихал.

Однако около двух снова становилось людно, шли студенты и школьники, а на аллеях появлялись стайки скейтистов-подростков. В семнадцать-тридцать на улицы выплывала густая толпа нагруженных свертками и пакетами работников научного фронта. В магазины, где было всего полно, спешили немногие – профсоюзы о трудящихся искренне заботились и «опакечивали» без отрыва от производства.

Алеся сидела в проходной и уже второй час ждала, когда ей вынесут заявку на пропуск. Недалеко от вертушки бойко торговали новинками современной поэзии. Алеся, приценившись к двум книгам, разочарованно отошла. С другой стороны от вертушки висел щит, весь в пестрой чешуе объявлений.

«Любопытно, что у них там животрепещет?» – подумала Алеся и, подойдя поближе, стала читать.

«Мясо отд.№ 22 в заказах давать не будут. Местком сказал – итак давали два раза подряд».

«Синаптическим контактам – только рыбу».

«В субботу молекулярные механизмы памяти едут в совхоз. И чтоб без прогулов! У кого уважительная причина – присылайте жену (мужа)».

Снизу приписка – «и не только в совхоз». «К.! между нами, ты – дурак!» «Недоволен женой».

«Твой крик души, страдалец, мне понятен. Поживи с моей». «Мальчики, вы – хамы!» «19! Заходите на чай!»

Тут её позвали – пропуск был подписан. Ей подробно объяснили, как пройти, и Алеся поднялась на лифте на пятый этаж, долго шла по бесконечному коридору, дважды сворачивала, наконец, оказалась перед дверью с табличкой: «Регенерация нервной системы».

Две молоденькие и модно одетые аспирантки проводили опыт под руководством солидного бородача. Алеся подошла к ним и заинтересованно стала смотреть.

– Сейчас мы извлечем фрагмент мозга двадцатидневной крысы и введем его в переднюю камеру глаза другой крысы той же, обратите внимание, линии.

– И что будет? – спросила Алеся, пододвигясь поближе.

– Через месяцев пять-шесть трансплантанты изучат гистологи методом идентификации норареналина.

– Понятно, – сказала Алеся и направилась к другой группе сотрудников, стараясь посмотреть всё, что возможно увидеть.

– А мы, – сказала улыбающаяся девушка с двумя задорными хвостиками над ушами, – изучаем образование наподобие интактной дермы. Ускорить зживление ран – значит, ускорить образование на коже регенерата с отличным от рубца расположением волокон... Вот видите?