8
Схоронили Бориса Алексеича вскладчину, батюшка отпевал на траве, перед входом в церковь. Не причащался, а потому и нельзя в церкви. На силу согласился вообще отпевать.
Борис Алексеич лежал кротко и смирно, словно спал – глубоким спокойным сном.
После похорон в селе установилось какое-то странное затишье. Всё-таки ещё много жителей оставалось в некогда богатом, процветающем, с семью магазинами – в том числе, двумя книжными и одной бархатной лавкой, заводском, некогда построенном по указу Петра, селе.
Но тишина, которая всё чаще и все длительней господствовала там, скрывала их истинное число.
Своей торговли уже почти не было, а вместо бывших некогда магазинов стояли лавки на колесах – частная торговля, принадлежавшая, по слухам, Шишку. Был ещё один «источник жизни» – привозной «базар» по вторникам и пятницам.
Никто больше не собирался по вечерам на площади, перед храмом, хвастаться ловкостью и силой в разных видах борьбы и просто сельских затеях.
А приходит ближе к ночи молодежь и подростки из соседних сёл за клуб, на разломанную танцплощадку, чтобы подраться да побуянить, распив бутыль самогона...
В такие ночи селяне пугливо прислушиваются к шумам и шорохам за окном, не лезут ли к ним непрошеные гости.
Свет в домах гасят рано, а засыпают к утру, когда на улицах села смолкнут, наконец, пьяные вопли...
А с утра уже отворен храм – похоже, батюшка не снимает риз, свечи не угасают перед образами, фимиам беспрестанно курится в кадилах, молебное пение не умолкает на клиросах, однако народ не спешит в церковь толпами, многолюдно здесь только на большие праздники – Рождество, Пасху, Троицу да Илью.
Народ бывает ещё и на Казанскую.
Люди, встречаясь на улицах, смотрят слепым взглядом, словно не видят друг друга...
Соника не выходила со двора уже неделю – Наталья Васильевна опасалась всего. Вдруг конюх погонит табун через село, а это он стал проделывать частенько! Или гонки на мотоциклах затеют «байкеры» из соседнего села... Да мало ли что!
Вот и сидела она «в усадьбе» и развлекалась тем, что сама придумывала. В кладовке, среди всякого старого хлама, оставленного ещё прежними хозяевами в незапамятные времена, она нашла какую-то занятную игрушку – нажала сбоку на пружинку, валик завертелся, молоточки быстро застучали, колокольчики задребезжали...
– Нота, ты слышишь, это же музыкальная шкатулка! Смотри, что я здесь нашла!
– Ну-ка, покажи, что это такое?
– Музыкальная шкатулка. А вот и Царевна-пружинка торчит.
– Интересно... Может, Федор починит? Надо его попросить.
– Попроси! Она же самая настоящая!
– Ладно, встречу Федора, обязательно попрошу. А пока давай-ка вот что с тобой сделаем.
– Что?
– Печку в порядок маленько приведем. Я её подмазала кое-как глиной да забелила. Но получилось не очень красиво. А давай мы с тобой печку разукрасим?
– Нарисуем на ней что-нибудь, да?
– Да. Именно это я и хочу тебе предложить.
– А что рисовать?
– А что хочешь. Где достанешь, там и рисуй. Полная воля.
Через три дня обе печки – голланка и русская – были разрисованы самым тщательным образом: здесь и колобок с колобчихой, здесь и ежик в тумане, и зайцы, и цветы, и баба-яга в ступе и с метлой...
Был ещё и злой волк, но Соника его почему-то замазала густой серой краской – получилось большое пятно.
– А где же твой волк? – спросила Наталья Васильевна.
– Сильно струсил и убежал, когда я ему сказала, что здесь будет ещё и медведь. Видишь, он закрыл морду лапой и смеётся... Говорит, что злой волк прямо околел от страха.... Эй, вы, перестаньте пищать, вас никто не тронет. Правда, Миша? – сказала Соника, обращаясь к зайчатам в лубяной избушке. – Как мне интересно с ними!
– Вот и хорошо, что интересно. А у меня для тебя хорошая новость – приходила с почты девушка. Сказала, что нам звонили. Просили передать, что завтра будет машина – привезут собак.
– Гердуса и Анютика?
– Да.
– Ой, как здорово! Надо для них место готовить! Где они будут спать?
– Где сами захотят. Они ведь уже не маленькие. А можно, Анютик со мной будет спать?
– Тольько если ты обещаещь каждый вечер мыть Анютику лапы и брюшко. И не под одеялом, разумеется.
– Обещаю, обещаю! В ногах, на подстилочке, но только на моей кровати! А Гердус пусть у тебя спит.
– Пусть спит, я непротив.
– Нет, ты не подумай, что я Гердуса меньше люблю, просто Анютика надо больше жалеть, Анютик младше и много перенес на своём веку. Помнишь, как Анюту три больших собаки в Москве чуть не разорвали на три части? Тот сумасшедший человек, хозяин, не смог их удержать, и собаки набросились на Анютика... Их никто не мог отогнать, и тогда подбежала одна женщина с бутылкой в руке, ударила несколько раз собак, всех подряд, по головам, и собаки отпустили Анюту... Ты схватила Анюту на руки, а она была в шоке и подумала, что это её снова схватили собаки, и укусила тебя за плечо. И на плече был огромный синяк.
– Да, было такое. Хорошо, шуба спасла. А то плохо пришлось бы моему плечу.
– Анюта из-за шубы тебя и укусила – подумала, что это мех собаки.
– Наверное, так она и подумала, если вообще могла думать в тот момент.
– А помнишь, когда нас обманул её хозяин? Ну, тот, который нам её продал? Сказал, что у неё перхоть от волнения, что её продают, а на самом деле, это был врожденный демитекоз, и у неё через месяц вся спина облезла? И мы её лечили крапивным супом? Помнишь?
– Конечно, помню.
– Ой, как хорошо, что собаки завтра приедут! А им понравятся мои рисунки?
– Думаю, что понравятся. Обязательно понравятся. Особенно печка с пирогами.
– А мы испечем для них оладий? Как в прошлый раз, на день рождения Гердуса?
– Конечно, испечем.
– А давай тесто ставить! Можно, я буду размешивать?
– Можно. Кстати, можно и нам крапивных щей сварить, за баней растет молодая. Пойду-ка я соберу букетик. А там к нам кто-то идет...
На крыльце затопали – это сигнал, означающий приход вежливых гостей. Иные идут безо всякого оповещения.
Пришел Гадалыч, электрик и телефонист, а также всё остальное. В общем, мастер на все руки.
– Что, так без света и сидите? – спросил он, оглядывая помещение.
– Да нам свет как бы и не нужен, сейчас долго светло, а по ночам мы не сидим.
– А телевизор?
– Да мы не смотрим летом телевизор.
– Как это? Нельзя без телевизора. Телевизор – это самый дешевый и доступный способ изменить жизнь к лучшему. Включил – и забыл про все свои печали. У нас теперь пять программ принимает. Нет, без света нельзя. А готовить как, на печке что ли?
– На печке.
– Да на печке у нас ни одна бабка уже не готовит! – засмеялся Гадалыч.
– А нам ничего, – сказала Наталья Васильевна. – И еда вкуснее получается.
– Да хватит вам чудить, живите как все люди! – увещевал Гадалыч, уже раскладывая свои инструменты.
– Спасибо – нет, – непреклонно сказала хозяйка дома. Помня о прошлогоднем случае, когда Гадалыч пришел затемно в день их приезда и «подключил» их «к свету» так, что едва не устроил пожар из-за короткого замыкания.
– Э-э-эх! – произнес он с таким выражением, будто хотел излить всю, накопленную за долгую жизнь горечь. – Пойду, что ли.
– Что так спешно? – едва скрывая радость, спросила Наталья Васильевна.
– Да у меня делов-то не то, что у вас – по лицам собак гонять.
– Да уж... – кивнула головой Наталья Васильевна.
– Ой, не ехидничай, мать, не хорошо это. Попроще будь – дело советую.
– Это ты мне – советы давать? – уже без смеха спросила Наталья Васильевна.
– Ни боже мой! – замахал руками Гадалыч уже из-за калитки. – Куда уж нам – в лаптях за мотоциклом!
Гадалыч был моложавым человеком преклонных годов, с громким голосом и вечно блуждающей улыбкой на круглом морщинистом лице. Некогда жесткие темные волосы густо поседели, и на затылке сделались жалостливо редкими. Его широкий утиный нос явно не дотягивал до курносого.