— Прости, но мне было нужно узнать хоть что-то, — произнесла она тихим голосом. Бальтазар тихо фыркнул и тряхнул гривой, сверкая алыми глазами из полутьмы помещения. — Отдыхай, Бальтазар.

Виктория вышла из конюшни и глубоко вдохнула морозный воздух. Нужно было вернуться, пока её не хватились.

***

Здесь, на юго-восточном побережье Лайкса, средь гор осталась забытая тысячелетия назад крепость. Простому смертному не дано было видеть её, укрытую магией и снегами.

Осиротевшие стены открылись взору пятерых путников, прибывших сюда на жутких вороных конях с горящими кровью глазами. Снега и холод уберегли тела погибших товарищей и врагов. Замёрзшие мумии в доспехах лежали во дворе, свисали со стен, и безжизненные глаза будто бы следили за прибывшими.

Впереди всех шагал Лейкнир, негласный командир, чьё положение никогда не оспаривалось. Он вёл их и тысячелетия назад, и сейчас. Смелый и готовый дать бой — за ним можно было идти в любое пекло.

Лейкнир остановился и посмотрел на деревянные ворота, закрывавшие вход в Кархай. Ворота всё ещё оставались достаточно крепкими, чтобы ветра не снесли их, но ударная руна обратила старевшее дерево в щепки, разлетевшиеся в стороны. Открылся чернеющий проход, и лишь ветер гулко завывал в опустевших коридорах.

Дикая Охота вошла в крепость. И Кархай встречала их, словно мать, долго ждавшая своих сыновей. Ослабленная и состарившаяся от времени, уставшая от ожидания — она всё равно была рада этой встрече. Но вернувшиеся дети уже не слышали её измученного голоса, которым она звала каждого по именам.

Ох, Лейкнир, бравый воин. Что стало с твоим сердцем? Почему оно огрубело, сын мой? Где ты оставил свою любовь и детей?

От взмаха руки идущего позади всей группы Ореста вспыхнули алым пламенем факелы. Теперь Дикая Охота видела, как изменилась крепость изнутри. Почти вся мебель уцелела, но толстый слой пыли и множество паутины сейчас сметались ворвавшимся внутрь ветром.

Маг Дикой Охоты единственный был облачён в тканевые одежды с укреплённым нагрудником, на котором были закреплены неправильные руны, созданные самой Тьмой, и маска закрывала его лицо.

Орест, Хранитель Сердца моего. Почему твои руки запятнаны в крови невинных? Кто тебя вынудил убить?

Высокий и грузный Фаргрим, ведьмак-бестия, с интересом оглядывался вокруг. Они продолжали идти глубже — Орест вышел вперёд и теперь вёл их к тайному пути Хранителей Сердца Крепости.

Ох, Фаргрим, ярость твоя праведна в бою. Почему же жар твой никто не унял? Почему ты приносишь лишь слёзы и горе тем, кто мог сделать тебя лучше?

Рядом шёл Свинульф, приземистый и крепкий ведьмак. Когда под его ногой что-то звякнуло, всадник остановился и опустил голову, хохотнул и подобрал с пола давно оброненный ведьмачий медальон. Серебряная фигурка кролика заманчиво блестела в свете факелов, и ведьмак сунул её к себе в карман.

Свинульф, твоя тяга к сверкающему никогда не остывала. Почему же теперь твоими трофеями стали головы и сердца смертных, а не сверкающие вещи?

Последним шёл Мольдоф. Такой же высокий, как и Фаргрим, но сгорбившийся. Меховой плащ с капюшоном целиком укутывал его в тень, не позволяя разглядеть лучше. Но свисавшие длинные руки походили на звериные лапы: столь же волосатые, с длинными пальцами и острыми длинными когтями.

Ох, Мольдоф, воин с медвежьим сердцем. Ты стал больше походить на зверя: такой же беспощадный и лишённый разума…

Бесконечные узкие лабиринты тайных ходов кончились перед тяжёлой дверью. Орест без труда открыл её магией, и тогда Дикая Охота вошла в просторное помещение.

Посреди него возвышалось каменное Сердце Кархай. Золотистая магия пробегала по узким жилам, сверкая, и камень пульсировал. Многая часть сил крепости истратилась тысячелетия назад, и сейчас Кархай была куда слабее. Уязвимая для Тьмы.

Что же с вами стало, дети мои?

Лейкнир посмотрел на Сердце и скрестил руки на груди:

— Сколько времени займёт порабощение? — обратился он к Оресту. Маг по-птичьи склонил голову набок, тоже разглядывая Сердце.

— Мне понадобятся маги и защита для них. Я смогу начать порабощение сей же час, но вы должны привести мне поддержку, — ответил он.

— Всё будет, — кивнул главный всадник. — Можешь начинать.

Орест подошёл ближе к Сердцу. Кархай не могла противиться, она видела своё дитя, которое пыталась спасти тысячелетия назад. И будь она человеком — зарыдала бы горькими слезами, как и мать, увидевшая сына, который оступился и пал во Тьму. Но крепость лишь стонала, и голос её был не слышим её детьми. Лишь две сестры её могли услышать, но не помочь.

Ведьмак развёл руки в стороны ладонями вверх, сделав ещё пару шагов к Сердцу. Энергия Тьмы заструилась по его жилам, протянула к Кархай тонкие цепкие паучьи лапки. Чёрный туман стелился по полу, заползал на стены и дальше — к потолку. Кархай кричала, но дети её были глухи к словам матери, к крикам о помощи. Каменное Сердце трепетало и билось быстрее, пыталось сопротивляться, но было бессильно.

Кто же вас спутал, дети мои?

Орест резко выгнулся в спине, став словно изваяние. Руки безвольно обвисли, едва-едва касаясь кончиками пальцев пола. Маска и капюшон, скрывавшие его голову, слетели. С тихим стуком жуткое искусственное лицо упало на пол в туман. Лицо ведьмака само походило на уродливую маску иссушенного драугра: без кожи, без носа, с широко распахнутыми белёсыми глазами и неровными жёлтыми зубами. Колдовство забрало его почти восстановившуюся красоту, и теперь Оресту потребуются десятки жертв, чтобы восстановиться.

Но Тьма благодарно шептала ему на ухо, невидимые руки ласково гладили по плечам и груди, томный ласковый голос обещал вознаградить.

Кархай погибала от рук своих же детей. Погибала от Тьмы, принесённой в неё, и не было ей спасения.

Но шёпот живой сестры всё же донёсся до неё.

Жди кровавого зверя, сестра. Он тебя спасёт…

Менсис напряжённо смотрел за тем, как Герренс точил меч. Его временный наставник явно был разозлён. Временами молодой ведьмак замечал, как руки старшего ведьмака подрагивали, сжимая клинок до побеления костяшек пальцев, а губы недовольно поджимались.

Рассердил ли сам Менсис его? Он не знал. С утра Герренс лишь сказал ему о тренировке и увёл во внутренний двор. Прошла уже неделя с тех пор, как его товарищи покинули Орэдну. Никаких писем, естественно, сюда не доходило. Ведьмаки не желали более видеть чужаков на своей земле.

В один день они приняли только пару ведьм из клана, который защищали. Женщины, одетые в тёмные длинные одежды, закрывавшие их с головы до пят, передали ведьмакам корзины с различными ингредиентами, взамен получив редкие зелья и яды.

Одна из ведьм явно была на сносях, и один из ведьмаков держался ближе к ней. Возможно, она носила именно его ребёнка.

Менсис пока не понимал всех ведьмачьих устоев. Герренс пытался его просвещать в это, но молодой ведьмак всё равно привык к другому образу жизни.

С первыми лучами дневного светила он вставал, умывался и шёл заниматься во внутреннем дворе на манекенах, оттачивая свои навыки владения оружием. Позавтракав, занимался в библиотеке с древними фолиантами и отчитывался по ним Герренсу. Потом уже вместе с временным наставником сражался на мечах и практиковал мастерство рун.

Со временем у Менсиса начало получаться. Шли дни, а после и недели. Он уже уверенно держался в боях на мечах, прикладывал меньше усилий для создания рун. Ощутив впервые всплеск магии внутри себя, молодой ведьмак не смог его забыть. Это было сравнимо с приятной горячей ванной, расслабляющей все мышцы в теле, освобождающей голову от ненужных мыслей.

Ауррис единожды посетил его тренировки, чтобы увидеть, как у молодого ведьмака начало получаться. Старик ничего не сказал. Лишь молча смотрел, с явной тоской в глазах.

О ком он тосковал — Ауррис не говорил. Да и спрашивать было рискованно.