Черт.

Несмотря на все мои усилия, мой взгляд возвращается к ней, точно так же, как это было последние два часа нашего путешествия. Я сижу за столиком на четверых, меня окружают шикарные кожаные сиденья, в то время как она спит, растянувшись на двух креслах по другую сторону прохода.

Меня привлекает то, как ее ресницы совершенно неподвижно ложатся на бледную кожу, ее грудь медленно поднимается и опускается с каждым вдохом, когда вокруг нее витает безмятежная атмосфера. Она такая загадочная, но в то же время грубая и реальная, с сердцем нараспашку.

Никто не должен быть таким сложным и опьяняющим одновременно.

Скрестив ноги в лодыжках, я отворачиваюсь, глядя на дальние ряды, где сидит Маттео, обсуждающий все с нашими людьми в Нью-Йорке, ожидающими нашего прибытия. Энцо сидит через проход от него, следя за тем, чтобы в наше отсутствие в Италии все шло гладко. Не помогает и то, что здесь нет Торреса, нет никого ответственного, но в прошлый раз он приезжал с нами в Нью-Йорк, и мы доверили Джио позаботиться обо всем по рекомендации Торреса. Будем надеяться, что это не ударит нас в спину.

Вздыхая, я мысленно закатываю глаза, когда мой взгляд снова падает на Рен. Вытягивая ноги перед собой, я поправляю свой полутвердый член, который дает о себе знать в штанах. К счастью, все либо заняты своими мобильными телефонами, либо спят, так что они не могут застать меня за этим. Вместо этого это дает мне возможность позволить моим мыслям о Рен поглотить меня.

Сейчас я так же одержим ею, как и тогда, когда мы впервые встретились в Нью-Йорке. Если нет, то больше. Я должен был знать, что она действует мне на нервы так, как я никогда не испытывал, когда уходил с той встречи, чтобы проведать ее. Затем настоял, чтобы она пришла на другую встречу, потому что я не мог вынести, что бы она исчезла из поля моего зрения.

Закрывая глаза, я делаю глубокий вдох. Я так усердно старался держаться от нее на расстоянии, что почти не разговаривал с ней. Не потому, что я чувствую себя преданным или взбешенным тем, что произошло вскоре после того, как я трахнул ее у двери гостиничного номера.

Нет.

Это потому, что я не почувствовал ничего из того, что должен был почувствовать.

Я моргаю, открывая глаза, слегка качая головой, когда на меня нахлынуло осознание. Эта женщина могла бы вырвать мое сердце из груди, швырнуть его на землю и растоптать, прежде чем выбросить в мусорное ведро, и мне все равно было бы наплевать. Я бы предпочел вернуться за добавкой.

Я держал каждую мысль и чувство полностью при себе, запертый в маленькой части своего мозга, отказываясь позволять словам даже звучать в моей голове, но теперь это уже не остановить.

Не сейчас, когда я заметил, что мои братья тоже тают рядом с ней. Я не знаю, что в ней такого, что притягивает нас, несмотря на наши усилия, но я устал бороться с этим. Это не стоит усилий, не тогда, когда я хочу выиграть гребаный приз в конце.

Рен Дитрихсон была моей еще до того, как я узнал, кто она на самом деле, и она моя точно так же и сейчас. Мы этого не выбирали, и я не думаю, что она тоже, но это самая честная, грубая и реальная вещь, которую я когда-либо чувствовал в своей жизни.

Я вижу, как она смотрит на меня, когда думает, что я не смотрю. Она разглядывает мои шрамы снова и снова, но в ее потрясающих голубых глазах нет ни намека на страх или отвращение, только интрига с намеком на желание.

Черт.

Вытирая лицо рукой, я пытаюсь успокоиться, но теперь, когда я открыл дверь в своем сознании, это уже не остановить.

— Отсюда я чувствую, как у тебя крутятся шестеренки.

Я замираю, услышав ее голос, разносящийся по воздуху и заставляющий мой член дернуться, когда я снова обращаю на нее свое внимание. Она проводит руками по своей свободной белой майке, прежде чем вытереть невидимые ворсинки со своих леггинсов, продолжая лежать, не сводя с меня глаз.

— Там громче всего, Bellissima, — признаю я, сознавая, что предпочитаю быть немногословным.

Понимающая улыбка украшает ее губы, и мои руки сжимают концы подлокотников, пока я пытаюсь сдержаться, чтобы не броситься на нее и не заявить о своих правах на нее так, как этого хотят мой член, душа и гребаное сердце.

Никто не должен быть таким феноменальным. Это не должно быть возможно. Не с такой историей, как у нее, которая только делает ее еще более способной к выживанию. Воин.

Я в восторге от нее.

Черт, я ношу свои шрамы с гордостью, для меня нет другого выхода. Шрамы, которые я получил из-за одного испытания моего отца, которые он любил организовывать, чтобы укрепить нас. Но в то время как мои видны, ее скрыты под слоями травм, которых она не заслуживает. Травму, которую я хочу стереть, избавить ее от боли и разбитого сердца, но это делает ее именно той, кто она есть.

Мой член торчит в штанах, я слишком горю желанием показать ей, как сильно я уважаю ее и ее сильные стороны.

Рен наклоняет голову набок, оценивая меня, медленно садится и проводит пальцами по волосам. Она оглядывается и видит, что Маттео и Энцо погружены в тихую беседу, прежде чем снова переключить свое внимание на меня.

Ее язык скользит по нижней губе, в то время как ее глаза впиваются в мои. — О чем ты думаешь?

Это даже не тот вопрос, который требует рассмотрения. Правда легко слетает с моих губ.

— О тебе.

Ее глаза слегка расширяются, как будто ей приятно это слышать, и она слегка подается вперед на своем сиденье. — И что на счет меня?

Уголок моего рта приподнимается, когда я приподнимаю бровь. — Ты действительно хочешь знать?

Я могу выложить все это, но я не уверен, готова ли она это услышать. Если она когда-нибудь будет.

— Я бы не спрашивала, если бы не хотела, — отвечает она, пожимая плечами, в ее глазах мелькает намек на поддразнивание.

Легкий изгиб моих губ превращается в широкую ухмылку, когда я качаю ей головой. — Чушь собачья, Рен. Чушь собачья. Дерьмо, — заявляю я, откидываясь на спинку сиденья, пока она смотрит на меня. — Не лги, Bellissima, не тогда, когда мы оба знаем, что от моего грубого голоса твои бедра трутся друг о друга. Возможно, ты просто заставляешь меня говорить о дерьме, которое тебе безразлично, чтобы потом отвязаться.

На долю секунды у нее отвисает челюсть, подтверждая, что я застал ее врасплох, но она быстро сжимает ее, когда поднимается со своего места. — Я имею в виду, я надеялась, что смогу убедить тебя позволить мне кончить на твой член вместо этого, но нищим выбирать не приходится. Не так ли, Вито? По крайней мере, так я точно знаю, что мне нужно для выполнения работы.

Ее плечи расправляются, и она направляется к туалету, в то время как мое сердце бешено колотится в груди.

— Какая же ты, черт возьми…

Слова слетают с моих губ еще до того, как я осознаю это, и я встаю, чтобы схватить ее за талию, притягивая к себе, когда падаю на свое место, увлекая ее за собой. Ее бедра оказываются по обе стороны от моих, ее руки сжимают мои плечи, в то время как я обнимаю ее за талию.

Мы смотрим друг на друга, кажется, целую вечность, прежде чем я наконец обретаю дар речи. — Как ты вообще можешь быть настоящей, Bellissima?

— Я могла бы спросить тебя о том же самом, — выдыхает она в ответ, не сбиваясь с ритма, и тишина поглощает нас, пока мы пристально смотрим друг другу в глаза.

Гул двигателя самолета усиливается в моих ушах, пока я не замечаю, как ее взгляд отрывается от моего, скользит между нами, прежде чем она снова поднимает взгляд на меня с болезненным блеском в голубых глазах.

— Вито, мне так жаль, что я…

Я прижимаю указательный палец к ее губам, не давая ей закончить предложение, и качаю головой. — Тебе не за что извиняться, Рен, так что я действительно не хочу этого слышать. — Ее брови хмурятся, когда ее губы касаются моего пальца, но она не произносит ни слова. — Я не сержусь на тебя за то, что произошло в Нью-Йорке, Рен. Если уж на то пошло, я чертовски впечатлен, а я никогда не был впечатлен. — Мои руки сжимаются на ее талии, пытаясь молча передать правду в моих словах.