Эти слова останавливают меня. Наконец я встречаюсь взглядом с Питером. Внутри него чувствуется гордость. Он знает, что теперь держит меня в ловушке.

— Но я убью его, если придется. — говорит он.

Я не могу позволить Кэшу умереть.

Мой телефон вибрирует, выбивая нас обоих из транса. Глаза Питера загораются. Он хватает мою сумочку, затем вытаскивает телефон и смотрит на экран, читая предварительный просмотр текстового сообщения.

— Парковка, да? — он говорит. — Десять часов.

— Я не собираюсь говорить тебе, где это, — огрызаюсь я.

— Я знаю, где это. Я установил трекер в твою машину. Ты ходила туда прошлой ночью, да?

Он щелкает сенсорным экраном.

— Итак, какой пароль? Я хочу написать ему, что ты скоро приедешь.

— Ни хрена. Я тебе не помогу.

Он открывает входную дверь.

— Тогда мы все равно встретим его там.

Его белая машина с черными дисками стоит впереди. Я удивлена, что это не его полицейская машина, но тогда все это должно быть вне поля зрения. Что бы это ни было, это личное дело Питера, как будто ему нужно поймать Кэша, чтобы проявить себя.

Он помогает мне сесть на заднее сиденье, пристегивает меня, и я смотрю в зеркало заднего вида.

— У нас есть время, чтобы убить. И я могу помочь тебе так же, как ты помогаешь мне. — говорит он. — Хочешь ли ты рассказать мне еще что-нибудь о своих отношениях с Уинстоном?

Я сжимаю челюсти, мое тело тяжелеет от гнева. Даже если я злюсь на Кэша — даже если я знаю, что меня все равно отправят в тюрьму — я не собираюсь притворяться, что сожалею о содеянном, и не собираюсь помогать Питеру.

Я возьму на себя вину за смерть отчима, а Кэшу придется ответить за свои преступления.

Но это и мои преступления тоже. Мой отчим. Мой сводный брат. Мой бывший.

Мои желания. Его исполнение.

Кэш убивал людей. И я убила своего отчима.

Когда больше никого не было, Кэш заметил меня. Он понял меня. Он меня послушал.

Кэш — это чертово безумие. Но я тоже.

Питер поворачивает ключ зажигания.

— Я так не думаю. — говорит он.

Он едет обратно к себе домой, и мы ждем ночи.

Кэш

Я лежал на кузове своей машины, глядя на ярко-голубое небо.

Мне нужно уйти. Бежать. Купить новый поддельный паспорт. Убраться отсюда, пока я еще могу. Забыть, что Ремеди вообще существует.

Убивай любого, кто прикасается к такой темноволосой женщине, как она, пока эти чувства не исчезнут из моего организма навсегда. И никогда, никогда не трогай другую женщину, потому что я не собираюсь снова иметь дело с этим дерьмом.

Но все это не кажется правильным.

Вместо этого я пишу ей, чтобы она встретилась со мной на парковке в последний раз. Внутри меня нарастает желание рассказать ей, как избежать ареста, но я не могу сказать ей об этом ни по СМС, ни по телефону.

Но она не отвечает.

Я подумываю открыть приложение для наблюдения на своем телефоне и посмотреть, открыт ли у нее ноутбук, но я этого не делаю.

В любом случае я не должен ей помогать. Это бессмысленно.

Дрозд, пролетавший мимо грузовика, начал осматривать салон машины, а затем просто улетел, высоко подняв подбородок. Кровь отхлынула, но я все еще выгляжу как еще один пьяный турист, которому не разрешили снять жилье на время отпуска. И никого это не волнует. Если я уйду сейчас, я снова стану непобедимым.

Ремеди умная. Даже если ее арестуют, она выживет сама.

Я должен идти.

Я залезаю в переднюю часть кабины и запускаю двигатель. Машина с грохотом заводится, как старик, просыпающийся после долгого сна, вот на что это похоже.

Я наконец-то мыслил здраво. У этой машины больше индивидуальности, чем у автомобилей Уинстона с запуском по нажатию, но он удобен.

Знакомы с его нежелательными чертами. Я хлопаю по рулю и вздыхаю. Мне скоро придется покупать новый.

Семимильный мост проносится мимо, но когда я приближаюсь к Южным полянам, у меня в желудке опускается тупое ощущение. Это чужое чувство, физическое проявление моих эмоций, и оно неловкое и неприятное, как будто у меня несварение желудка. И как бы я ни старался отвлечься, эта эмоциональная боль продолжает расти, усиливаться.

Я не хочу оставлять Ремеди, но мне придется.

Если она не будет осторожна, она, вероятно, возьмет на себя вину за мои действия. Точно так же, как я всегда планировал.

Я представляю ее внутри тюрьмы, окруженной бетонными стенами и металлическими решетками. Я построил ей клетку, но дал ей выход. В исправительном учреждении она будет чахнуть до полного онемения. Хуже, чем раньше.

Черт возьми. Я не позволю этому случиться.

Как только я могу, я меняю направление движения машины и возвращаюсь в Ки-Уэст. У меня нет никакого раскаяния в том, что я сделал с этими людьми, но я не позволю Ремеди взять на себя мою вину вот так.

Когда я возвращаюсь в Ки-Уэст, уже стемнело, но до нашей встречи в десять часов, у меня еще есть немного времени. Я вижу одиночку на обочине дороги и останавливаюсь.

— У тебя есть сотовый? — спрашиваю я. — У меня нет. Кажется, я не могу найти дорогу до одного места.

Я выдавливаю нервный смешок.

— Познакомился с одной цыпочкой. Она знатно трахается.

— Да, да. — говорит он, кивая головой. — Я понимаю тебя, чувак.

Он смотрит вниз, вытаскивая из кармана телефон.

— Конечно…

Я притягиваю его к себе, бью в живот до тех пор, пока он не захрипит, и использую эту короткую секунду борьбы, чтобы схватить его голову.

Я давлю ему на затылок, пока он не теряет сознание. Бросив его в кузов грузовика, я заткнул ему рот грязной тряпкой и связал веревкой. Я закрываю крышку и запираю его внутри.

Дальше в городе мужчина поворачивает за угол и направляется к задней части кафе-мороженого. Его глаза бегают, как будто он кого-то ждет, но мне не терпится найти кого-то еще.

Я паркуюсь неподалеку, затем иду в заднюю часть магазина и достаю пустую коробку из-под сигарет.

— У тебя есть зажигалка? — спрашиваю я.

Мужчина молча лезет в карман, но когда я бросаюсь, чтобы схватить его за голову, он так сильно бьет меня по челюсти, что из губы течет кровь. Я бью его по носу, пока не льется кровь, и, наконец, он смягчается, потеряв сознание от последнего удара.

Я тоже бросаю его в кузов грузовика, запирая покрывало на месте.

Прежде чем поехать, я пишу Ремеди.

«Не приходи. Скажи своему другу-полицейскому, чтобы он вместо этого встретился со мной.»

На всякий случай я даже воспользуюсь пистолетом с глушителем. Улик будет слишком много, чтобы полиция могла рассмотреть другие варианты. Ремеди может двигаться дальше. Это буду просто я.

Так лучше.

Мы покидаем главную дорогу, и свет тускнеет, когда мы приближаемся к заброшенной парковке. Я вытаскиваю обоих заложников из кузова грузовика. Второй заложник снова дерется со мной.

Я выхватываю из заднего кармана лезвие с темно-бордовой ручкой и несколько раз наношу ему удары в шею, пока он не падает на землю. Первый заложник начинает плакать, и я поднимаю его на ноги.

— Т-ты убил его. Ты убил его, чувак.

Даже если Ремеди никогда не появится, пока в полицейском отчете есть бордовый клинок с рукоятью и пенистые тела, Ремеди будет знать, что это я. Что я делаю это ради ее защиты. Значит, она может быть свободна.

— Прости, чувак. — заикается заложник. — П-пожалуйста, не…

У меня мурашки по коже. Это раздражает. Я потираю нос, затем поправляю хватку на лезвии с бордовой ручкой. Глаза заложника моргают, но когда фары освещают стоянку, идиот падает на колени, моча заливает его штаны.

Он смотрит на машину так, будто это его последний шанс на жизнь.

Но потом я вижу это: белая машина с черными дисками.

Детектив.

Я хватаю нож с земли. Это оно.

Я сжимаю черную ручку, как будто держу Ремеди за руку, помогая ей заколоть отчима. Но Ремеди никогда не нуждалась в моей помощи, и мне это в ней нравится. И теперь детектив собирается меня арестовать.