Итак, слухи, которые Ремеди знает со школы, не соответствуют действительности. Питер не был тем, кто накачивал девушку наркотиками. Вместо этого он присматривал за ней. Как ангел-хранитель. И прямо сейчас он, вероятно, присматривает за Реми. Пытается предупредить ее, чтобы она держалась от меня подальше.

Убивать полицейского рискованно. Легче держаться подальше от таких, как они. Но мысль о том, чтобы прикончить его и каким-то образом свалить все смерти на него, наполняет меня спокойствием.

Но мне не обязательно убивать его или Ремеди.

Я могу просто уйти…

Начну новую жизнь, как я всегда делаю. Но я пока не могу заставить себя пойти на это. Вместо этого я отправляю Ремеди смс, как трус:

«Давай устроим день рождения без этого маскарада. Завтра вечером."

«Я хочу попросить об одолжении», тут же отвечает она.

Даже не отвечает на мое сообщение.

Я глубоко вздыхаю. Услуга беспокоит меня. Это значит, что она знает, что может просить меня о чем угодно. Словно может положиться на меня.

Но я готов к этому. И хуже всего то, что, в чем бы ни заключалась эта услуга, я знаю, что сделаю для нее все, что угодно.

О чем она собирается меня попросить?

Ремеди

Следующий день проходит как в тумане. Во время работы, я частенько смотрю на часы и выполняю каждое задание, которое дает мне Кэш.

Как будто ничего не изменилось, и все же теперь я знаю, что мы оба притворяемся, будто Уинстон жив.

Мой разум кипит энергией, давление растет с каждой минутой. У Кэша запланировано свидание для нас сегодня вечером, и это заставляет мои мысли метаться. Он никогда ничего не планирует. Я должна остерегаться.

Но одна мысль удерживает меня в этом внутреннем хаосе: если я покажу Дженне тело Уинстона, тогда все будет в порядке.

Потому что, если Кэш разрешит мне посвятить другого человека в нашу тайную жизнь, это докажет, что он доверяет мне и что я могу доверять ему. И сегодня вечером я собираюсь попросить у него разрешения.

Вечером раздается звонок в дверь, и я втягиваю воздух. Внутри меня растет тревога. Что он скажет, когда я спрошу его? Собирается ли он наконец убить меня? В дверь непрерывно звонят, как будто кто-то в панике, и это говорит мне, что это не Кэш. Но я все равно открываю дверь, и у меня сжимается грудь, когда я вижу, кто это.

Мой сводный брат Броуди стоит на моем крыльце, на голове у него бейсболка, точно такая, какую он носил, когда мы были детьми. Я не видела его много лет. Он смотрит на меня сверху вниз. Наконец, я заикаюсь.

— Как ты…

Он перебивает меня.

— Твоя мама сказала мне, что я могу найти тебя здесь.

— Черт возьми. — бормочу я себе под нос.

Конечно, она сказала ему. Он всегда ей нравился. Мне придется напомнить ей, чтобы она не разглашала мою информацию без моего согласия, когда я увижу ее в следующий раз.

— Не возражаешь, если я зайду? — спрашивает он.

Затем он обходит меня. Для него этот вопрос — формальность, а не вежливость. Я закрываю входную дверь.

— Что ты здесь делаешь? — спрашиваю я, скрещивая руки на груди.

— Ты знаешь, где папа? — он говорит.

Я чешу затылок, думая о теле моего отчима в подвальном помещении поместья Уинстона. Меня охватывает напряжение, но я качаю головой.

— Он исчез. — продолжает Броуди. — Полностью растворился в своей новой семье.

Я пожимаю плечами.

— Я не разговаривала с ним после развода.

— Я так и знал, что ты это скажешь.

Он приподнимает бейсболку, чтобы провести рукой по своим светло-каштановым волосам, затем снова надевает ее и наклоняет голову, внимательно изучая меня, как будто может сказать, что я лгу.

Флуоресцентные лампы мерцают на его загорелой коже, и у меня внутри все переворачивается. С каждым днем он все больше и больше похож на своего отца. Но это разные виды зла.

Мой отчим притворялся милым, в то время как Броуди было все равно, знает ли мир, что он жесток.

— Не хочешь где-нибудь поужинать? — спрашивает он.

Он хочет поужинать? Мы оба теперь взрослые люди, но это не значит, что мы можем просидеть весь ужин вместе, не оторвав друг другу головы.

Кроме того, у меня свидание с Кэшем.

— У меня есть планы. — говорю я.

— Тогда, я думаю, я останусь, пока ты не сможешь поговорить.

Я хмурю брови.

— Останешься где?

— Я знаю, что он исчез из-за тебя.

Броуди заглядывает в каждую комнату, проверяя, нет ли отца за унитазом и под столом.

— Ты, наконец, убила его, как клялась?

Мой желудок сжимается, а щеки краснеют, но я заставляю себя усмехнуться.

— Заткнись, Броуди.

— Я помню это. Ты клялась, что однажды убьешь его. — смеется он.

Я забыла, что сказала это Броуди прямо перед тем, как они уехали. Я хотела, чтобы он знал, что я не собираюсь прощать и забывать так легко, как это всегда делает мама.

И я сдержала свое слово, благодаря Кэшу.

— Может быть, папа вернулся за этой киской. — говорит он.

Я отступаю назад, мою кожу покалывает. Броуди всегда был убежден, что я сама напросилась на это. Как будто я соблазнила своего отчима, надев откровенную одежду и расхаживая вокруг, когда я была обычной девушкой, делала обычные вещи, носила нормальную одежду.

Я ни о чем его не просила. Я не понимала, что такое секс, пока он не прикоснулся ко мне. И все же, долгое время Броуди убеждал меня, что это моя вина. Но больше нет. Я втягиваю воздух.

— Ты отвратителен.

— Ты видел его в последнее время?

Почему он продолжает спрашивать? Мое сердце учащенно бьется, он никак не может знать, что мы с Кэшем сделали. Что я сделала. Броуди действует только по наитию. Я повышаю голос.

— Я же сказала тебе. Я его не видела.

— Тогда почему у меня такое чувство, что ты лжешь? — он прижимает меня к стене, поднимая кулак.

Я брыкаюсь, пытаясь ударить его коленом, как раньше, когда мы были моложе, но теперь он больше и умнее. Он прижимает меня так, что я не могу до него дотронуться.

— Ты всегда была сторонницей торжества справедливости, верно, сестренка? Должен ли я "изнасиловать" тебя, как ты утверждаешь, он это сделал? — спрашивает он.

— Держу пари, ты прямо сейчас мокрая.

— Да пошел ты. — шиплю я.

— Нет. Такая девушка, как ты, хочет, чтобы у нее было в заднице. Папа рассказал мне, какой влажной ты стала, когда он трахал тебя там.

Я стискиваю зубы. Во мне нарастает гнев, угрожая выплеснуться наружу, чтобы показать ему, каково это — быть беспомощной, такой, какой меня сделал его отец.

Но Броуди по большей части буйствует. Один удар, еще разок, еще пинок, затем в нем просыпается совесть, и он отпускает меня.

Я должна вытерпеть это, как всегда. Но вкус мести застревает у меня в горле, как кислый привкус алкоголя.

Я хочу убить его.

Он думает, что я все та же маленькая девочка, какой была много лет назад, но это не так. Я убила его отца, и я его не боюсь. Но я не могу одолеть его. Все, что у меня есть, это мой голос.

— Ты так и не научился доводить девушку до оргазма, не так ли? — огрызаюсь я. — Может, ты закончишь, как твой папочка. Насилием маленьких девочек, потому что никто не хочет тебя трахать.

Он фыркает сквозь зубы, и я готовлюсь к его удару, но его глаза расширяются, когда он сжимает мою рубашку. Нас обоих тянет назад, лишая равновесия. Он отпускает меня и оборачивается, чтобы посмотреть, кто оторвал его от меня.

Кэш смотрит на него сверху вниз, его глаза полны огня. Темные пятна в его глазах похожи на черные клубы дыма и пепла, угрожающие поглотить все вокруг.

Я заглядываю ему за спину, дверца шкафа в прихожей открыта. Мое сердце учащенно бьется, и внезапно до меня доходят моральные аспекты сложившейся ситуации.

Я не могу убить Броуди, но Кэш может и сделает это. Не знаю, действительно ли я согласна с этим. Мы с Броуди ссоримся, как сводные брат и сестра, которые ненавидят друг друга, но я не знаю, заслуживает ли он смерти, когда я борюсь с ним так же сильно, как он борется со мной. Я шепчу.